Николай Зенькович - Маршалы и генсеки

• Название: Маршалы и генсеки
• Автор: Николай Зенькович
• Издательство: Русич
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-88590-542-8

Почему повесился маршал Ахромеев? Стремился ли в военные диктаторы Жуков? В чем вина Берии? За что расстреляли маршала Кулика? Готовил ли Тухачевский заговор против Сталина? Вел ли самостоятельную линию Фрунзе? Ответы на эти и многие другие вопросы можно найти в этой книге, написанной на основе новых, закрытых прежде для исследователей архивных источников. Они переворачивают привычные представления о судьбах видных советских военачальников, их взаимоотношениях с генсеками.

---

Сталин набил трубку очередной порцией «Герцеговины флор», придвинул к себе протокол допроса Фельдмана, уставился в подчеркнутые синим карандашом строчки: «Прошу обсудить вопрос об аресте остальных участников заговора, названных Фельдманом».

Неужели все, что сказал Фельдман, правда? А почему бы и нет? Показания на Тухачевского дали такие разные люди, как Медведев и Волович, Гай и Примаков, Путна и Прокофьев.

Первыми Тухачевского к числу заговорщиков отнесли начальник Особого отдела НКВД Гай и замнаркома внутренних дел Прокофьев. На допросах в конце апреля каждый из них в отдельности дал показания о преступных связях Тухачевского, Корка, Эйдемана, Шапошникова и других с Ягодой. Арестованный к тому времени зам. начальника отдела НКВД Волович, заместитель Паукера, начальника правительственной охраны, тоже показал на допросе, что Тухачевский — участник заговора, подготавливавший войска к военному захвату власти.

Неожиданно заговорили арестованные еще в августе 1936 года комкоры Примаков и Путна. Девять месяцев запирались, отрицали вину, хотя в свое время активно примыкали к Троцкому. Примаков занимал пост заместителя командующего Ленинградским военным округом, очутившись в Лефортовской тюрьме, прислал несколько заявлений с протестами против своего незаконного ареста. Пришлось вызывать его в Кремль, на Политбюро — прямо из камеры.

Кажется, осознал. Торжествующий Коля Ежов в начале мая принес признания геройского предводителя червонного казачества. В своем запирательстве, писал Примаков на имя Ежова, я дошел до такой наглости, что даже на Политбюро перед товарищем Сталиным продолжал запираться и всячески уменьшать свою вину.

Было такое. Он, Сталин, тогда сказал ему на Политбюро:

— Примаков, вы трус. Запираться в таком деле — это трусость.

Запомнил эти слова, привел в письме Ежову. Согласился: да, с его стороны это была трусость и ложный стыд за обман. Заявил, что, вернувшись из Японии в 1930 году, связался с Дрейцером и Шмидтом, а через Дрейцера и Путну с Мрачковским, и начал троцкистскую работу, о которой обещал дать следствию полное показание.

На этот раз слово сдержал. Уже через неделю назвал своих соучастников — что-то около 20 человек. Важную роль заговорщики отводили командующему Киевским военным округом Якиру, которому прочили пост наркома обороны. По признанию Примакова, Якир — глубоко законспирированный троцкист и, вероятнее всего, лично связан с Троцким. Кроме того, Якир выполняет совершенно секретные, неизвестные заговорщикам, самостоятельные задачи.

Раскололся и притворщик Путна, отозванный с поста военного атташе в Лондоне. Перемещенный из тюремной больницы Бутырок в Лефортово, дал показания в первую же допросную ночь. Вспомнил, что он лично вручал Тухачевскому два года назад письмо от Троцкого с прямым предложением принять участие в заговоре. Тухачевский, ознакомившись с этим посланием, поручил Путне передать, что Троцкий может на него рассчитывать. Путна назвал имена тех же соучастников, что и Примаков.

О существовании заговора в Красной Армии рассказал и арестованный в начале мая комкор Медведев. Три года назад его исключили из партии за разбазаривание государственных средств и уволили в запас с поста начальника управления ПВО. И правильно сделали — тоже оказался участником военно-троцкистской организации. И ему известно, что Тухачевский, Якир, Путна и Примаков входят в руководящее ядро заговора.

Пару недель назад Политбюро дало санкцию на арест начальника Военной академии им. Фрунзе командарма II ранга Корка. Первую ночь упрямый прибалт продержался стойко, а на вторую сломался. Написал на имя Ежова заявление: да, план проведения военного переворота в Кремле существует. Создан и штаб в составе его, Корка, Тухачевского и Путны.

А теперь вот и признание Фельдмана.

Раздался бой настенных часов. Двенадцать. Сталин нажал кнопку вызова, и в дверях возник Поскребышев.

— Скажите Ежову, пускай заходит.

Пропустив наркома, Поскребышев плотно закрыл за ним дверь.

— Товарищ Сталин, — сказал Ежов, — сегодня Примаков дал собственноручные показания о том, что во главе заговора стоит Тухачевский, связанный с Троцким. Кроме того, он назвал еще 40 видных военных работников, участвующих в заговоре.

Сталин взглянул на маленького наркома:

— Оглашайте список.

Ежов раскрыл свой знаменитый блокнот.

— Да, — задумчиво произнес Сталин, когда нарком закончил чтение своего очередного мартиролога. — Тухачевский-то каков фрукт, а? А ведь неделю назад здесь, в этом кабинете, честное слово давал, что не виноват. Дворянин, между прочим.

— Тухачевский? Честное слово? — Ежов рассмеялся, подобострастно заглядывая в желтые глаза вождя. — Что оно для него по сравнению с карьерой? Агентура сообщает: эмигрантская пресса обнародовала обстоятельства побега поручика Тухачевского из германского плена.

— И какие они, эти обстоятельства?

— Комендатура офицерского лагеря, в котором содержался Тухачевский, разрешала военнопленным прогулки за оградой. При условии, если они давали подписку, скрепленную честным словом. Этим пользовались англичане и французы, и не бегали. Тухачевский дал честное слово и, воспользовавшись им, убежал. Пленные считали это неслыханным неджентльменством. С точки зрения офицерской чести — позорнейший поступок.

Сталин потемнел лицом.

Через четверть часа сияющий Ежов вышел из его кабинета. Вслед удалявшемуся наркому задумчиво смотрел Поскребышев. Нарком крепко прижимал к тощему боку большой блокнот.

Когда два года спустя Ежова арестовали, в его кабинете произвели обыск. В числе документов были изъяты записные книжки, в которые он заносил различные поручения по работе в НКВД.

В одной из таких книжек, обнаруженных в архиве ЦК КПСС в 1991 году, имеется запись: «1. Тухачевский, 2. Ефимов, 3. Эйдеман, 4. Аппога». Справа от этих фамилий стоит знак «(а)», что означало «арестовать».

Такое указание Ежов получил во время ночного приема у Сталина в Кремле 21 мая 1937 года.

Глава 3 «ЛИТЕРНЫЕ» НОМЕРА

Тухачевского арестовали на третий день после прибытия в Куйбышев — 22-мая 1937 года. Поздно вечером группа военных с малиновыми петлицами нагрянула в маршальский вагон, где ничего не подозревавшая супруга Нина Евгеньевна ждала мужа со службы.

Тухачевские не успели переехать в городскую квартиру. Впрочем, ее пока и не предлагали. Поэтому и оставались в служебном вагоне, в котором приехали.

При обыске изъяли ордена, маузер, охотничье ружье, семь шашек, стереотрубу, бинокль. Забрали документы, письма, фотографии.

В этот же день, 22 мая, в Москве были арестованы комкоры Ефимов, Эйдеман и Аппога.

Тухачевского, без маршальских звезд, вмиг осунувшегося и постаревшего, под усиленной охраной доставили к одному из заброшенных железнодорожных тупиков вблизи товарной станции и втолкнули в зарешеченный вагон, специально оборудованный для перевозки заключенных. 25 мая арестованный маршал переступил порог одиночной камеры внутренней тюрьмы НКВД на Лубянке. Поступивший обитатель мрачного узилища был зарегистрирован под «литерным» номером 94.

Это означало — тюремщики не должны знать, кто он такой. Ни фамилию, ни воинское звание, ни прежнюю должность. Только номер.

Тухачевский пребывал в неведении относительно мотивов своего ареста. До водворения в тюремную камеру никаких обвинений ему не предъявляли. Устраиваясь на ночлег в лубянской темнице, он не знал, что во время его следования в Москву Политбюро приняло такое вот постановление:

«Поставить на голосование членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК следующее предложение: «ЦК ВКП получил данные, изобличающие члена ЦК ВКП Рудзутака и кандидата ЦК ВКП Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско-правом заговорщическом блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии. В связи с этим Политбюро ЦК ВКП ставит на голосование членов и кандидатов ЦК ВКП предложение об исключении из партии Рудзутака и Тухачевского и передаче их дела в Наркомвнудел».

Опрос членов и кандидатов в члены ЦК прошел в течение двух суток, и Тухачевский, забывшись коротким тревожным сном в ночь на 26 мая, встретил утро этого же дня уже будучи исключенным из партии.

Прямых документальных данных о том, как вел себя Тухачевский во время первого допроса на Лубянке, не сохранилось. Первичные протоколы либо вовсе не составлялись, либо были уничтожены следствием. Однако по отдельным документам можно сделать предположение, что в начальной, весьма кратковременной стадии следствия арестованный маршал отрицал участие в заговоре.

Этой линии поведения он придерживался и во время очных ставок с Примаковым, Путной и Фельдманом. К сожалению, протоколов очных ставок не обнаружено ни в архивно-следственном деле Тухачевского, ни в делах упомянутых лиц. Важнейшие для установления исторической истины документы исчезли.