Николай Зенькович - Маршалы и генсеки

• Название: Маршалы и генсеки
• Автор: Николай Зенькович
• Издательство: Русич
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-88590-542-8

Почему повесился маршал Ахромеев? Стремился ли в военные диктаторы Жуков? В чем вина Берии? За что расстреляли маршала Кулика? Готовил ли Тухачевский заговор против Сталина? Вел ли самостоятельную линию Фрунзе? Ответы на эти и многие другие вопросы можно найти в этой книге, написанной на основе новых, закрытых прежде для исследователей архивных источников. Они переворачивают привычные представления о судьбах видных советских военачальников, их взаимоотношениях с генсеками.

---

К чести Тухачевского, он сам понял всю пикантность ситуации, и подал рапорт об освобождении с занимаемого поста. Решение состоялось в мае 1928 года. Ворошилов с Буденным настояли, чтобы и духу ненавистного им «красавчика-дворянчика» в Москве не осталось. Тухачевского заодно отстранили и от научной работы в Военной академии имени Фрунзе, где он руководил кафедрой стратегии.

Снятого начальника штаба РККА направили в Ленинград командовать округом. Не затих. Время от времени бомбардировал наркомат прожектами о военных реформах, об увеличении численности армии, оснащении ее танками, авиацией и артиллерией. Ворошилов бесился, получив очередное послание. Потом нашел оригинальное решение: посылал предложения Тухачевского на рассмотрение штаба, который он недавно возглавлял. Штаб, зная отношение наркома к автору записок, давал уничтожающие заключения. Злорадствуя, Клим тут же пересылал их Сталину: вот, мол, что за птица этот Тухачевский. Позер и авантюрист. Разве может дышащая на ладан экономика страны вытянуть его сумасбродные планы? Скажи, Коба, свое веское слово, а то он, мерзавец, мое мнение ни в грош не ставит.

В марте тридцатого Сталин уважил просьбу Клима, дал свое заключение. «План» Тухачевского — результат модного увлечения «левой» фразой, результат увлечения бумажным, канцелярским максимализмом. Анализ заменен «игрой в цифири», а марксистская перспектива роста Красной Армии — фантастикой. «Осуществить» такой «план» — значит наверняка загубить и хозяйство страны, и армию. Это было бы хуже всякой контрреволюции.

Клим, конечно, хитрющий лис. Заготовил на основании его, Сталина, оценки ответ на предложения Тухачевского, но отправлять не стал, попридержал. И огласил на заседании Реввоенсовета СССР. Тухачевский сидел ни жив ни мертв. Бывшие конармейцы злорадно ухмылялись.

Тухачевский не выдержал экзекуции. Сразу же после заседания РВС передал Сталину обидчивое письмо: оглашение Ворошиловым сталинского отзыва совершенно исключает возможность вынесения на широкое обсуждение вопросов, касающихся проблем развития нашей обороноспособности. Поскольку после этой постыдной сцены его положение в данных вопросах стало крайне ложным.

Уже на следующий год стало ясно, что Тухачевский был прав. Его предвидение развития международной обстановки оказалось более точным, чем это выглядело у Ворошилова. Климу пришлось высказать в глаза, что он хороший танцор и певец, но специалист в области военного строительства никудышный. Обиженный нарком брякнул в сердцах:

— Ну и ставь этого красавчика-дворянчика на мое место.

— Пожалуй, ты прав, Клим. Только мы назначим его твоим заместителем и начальником вооружения.

Клим поперхнулся куском индейки.

Можно представить, как он встретил вернувшегося из Ленин града Тухачевского. Буквально за три месяца академия им. Фрунзе сварганила учебное пособие по итогам советско-польской войны двадцатого года. Конечно, Тухачевский тогда позорно провалил Варшавскую операцию, но отмечать его назначение на пост замнаркома обороны таким подарком чересчур жестоко. Мстительный Клим лично проследил, чтобы действия Тухачевского во время командования Западным фронтом расценивались как авантюристические. Собственно, так оно и было, но сказано не ко времени.

Против Тухачевского началась такая травля, что Сталину по-человечески стало жаль его. В тридцатом чуть не привлекли по очень крупному делу, условно названному «Весна». Тогда арестовали более трех тысяч офицеров и генералов — бывших военспецов. На Тухачевского дали показания Какурин и Троицкий — преподаватели военной академии, где он читал лекции по стратегии. Менжинский доставил протоколы допросов, настаивал на аресте: Михаил Николаевич против колхозов, против ЦК, против большевистских темпов развития индустрии. Сталин тогда распорядился привезти профессоров из тюрьмы прямо к нему. Доставили. Увидели Тухачевского, побледнели. «Мы решили провести очную ставку», — медленно произнес Сталин. Кто же тогда еще. был? Ага, Клим и Орджоникидзе. Тухачевский держался молодцом, отбился. Профессоров повезли обратно в тюрьму, Тухачевского отпустили домой. Спросили у Гамарника, Якира и Дубового: Тухачевский — враг? Может, его арестовать надо? Нет, отвечают, не надо, это какое-то недоразумение. Послушался их, зачеркнул это дело. Теперь оказывается, что двое военных, показавших на Тухачевского, показывали правильно…

Помнится, в тридцать втором, кажется, в январе, ну да, конечно, в январе, Тухачевский обратился к нему с письмом, в котором ставил вопрос о прекращении травли со стороны Ворошилова и его дружков. Напомнил весну тридцатого. Сталин тогда отмолчался, но в мае, осерчав в очередной раз на недалекого Клима, и не видя вокруг себя ни одной светлой головы среди военных, кроме этого красавчика-дворянчика, обратился к нему с письмом, в котором признал ошибочность своей оценки его предложений и даже попросил извинения за нанесенную незаслуженную обиду.

Кстати, где-то должна быть машинописная копия того письма. Сталин поднялся, подошел к сейфу, закамуфлированному под дубовую панель кабинета, открыл ключом дверцу. Нужную папку нашел сразу. Раскрыл.

«В своем письме на имя т. Ворошилова, как известно, я присоединился в основном к выводам нашего штаба и высказался-о Вашей «записке» резко отрицательно, признав ее плодом «канцелярского максимализма», результатом «игры в цифры» и т. п. Так было дело два года назад. Ныне, спустя два года, когда некоторые неясные вопросы стали для меня более ясными, я должен признать, что моя оценка была слишком резкой, а выводы моего письма — не во всем правильными…»

Наблюдая за возней, которую вели под ковром военные, он старался быть объективным, никому не отдавая предпочтения. Послушался Клима, несправедливо обошелся с Тухачевским. И вот, исправляет досадный промах.

«Мне кажется, что мое письмо на имя т. Ворошилова не было столь резким по тону и оно было бы свободно от некоторых неправильных выводов в отношении Вас, если бы я перенес тогда спор на эту новую базу. Но я не сделал этого, так как, очевидно, проблема не была еще достаточно ясна для меня. Не ругайте меня, что я взялся исправить недочеты своего письма с некоторым опозданием. С ком. приветом И. Сталин».

Проблема не была достаточно ясна… Сталин сделал несколько шагов по мягкому ковру. Откуда быть этой треклятой ясности? Он ведь не военный человек, никогда не служил в армии, не имеет военного образования. Тонкости стратегического развертывания, развития родов войск и вооружения, повышения мобилизационной готовности армии приходилось постигать в процессе управления страной.

Иное дело Тухачевский. В его роду все предки военные. Гусары, кавалергарды, кирасиры Тухачевские украшали царскую конницу, ходили с Суворовым в Италию, с Румянцевым за Дунай, с Кутузовым против Наполеона. И Михаил пошел по этой же стезе. Гимназия, потом кадетский корпус в Москве. Черный мундир, белые погончики с царскими вензелями. Привилегированное Александровское училище. По окончании — поручик лейб-гвардии Семеновского полка. Того самого, который вместе с Преображенским полком составлял костяк знаменитой Петровской бригады — личной гвардии российских императоров.

Конечно, не чета Климу. Но Клим — свой, простецкий, рубаха-парень. А этот — не перепьет, громко не смеется, корректен, туго затянут в форму, по-печорински оскорбительно-вежлив. Темный шатен, глаза странно разрезанные, навыкате. Клим, когда навеселе, язвит: «крещеный шляхтич».

Но — смел до безумия. Безудержная мания военного величия. Пять побегов из германского плена. Наградами не обойден. Первый орден — Владимира четвертой степени с мечами. Обиделся неимоверно, счел себя явно обойденным. Лично захватил горящий мост, а Георгий достался командиру роты, отношения к операции не имевшему. Очень может быть, что дюже дорого обошелся старой России этот Владимир с мечами. Кто знает, может именно он стал первым недовольством не по чину и возрасту заносчивого поручика, столкнувшегося с замершей в иерархии и бюрократизме старой армией, не оценившей способностей будущего красного Бонапарта.

Но уж мы-то их оценили. Одному из первых присвоили звание Маршала Советского Союза, назначили заместителем наркома обороны. Он достиг высшего положения в армии, имел все. Конечно, случались во взаимоотношениях некоторые шероховатости, да где их не бывает? И вот такая благодарность.

Сталин обдумывал решение, то прохаживаясь по кабинету, то снова садясь за стол. Было видно, что дается оно ему трудно. Ежов по-прежнему томился в приемной.

Сталин набил трубку очередной порцией «Герцеговины флор», придвинул к себе протокол допроса Фельдмана, уставился в подчеркнутые синим карандашом строчки: «Прошу обсудить вопрос об аресте остальных участников заговора, названных Фельдманом».