Петр Толочко - Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

• Название: Русские летописи и летописцы X–XIII вв.
• Автор: Петр Толочко
• Издательство: Алетейя
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-89329-557-9

В книге известного украинского археолога и историка П. П. Толочко рассказывается об исторической письменности Руси X–XIII вв. Это, по существу, первое специальное монографическое исследование, посвященное не одной какой-либо летописи или своду, а всему сохранившемуся до нашего времени наследию древнерусских хронистов. Автор имеет в этой области многочисленных предшественников, однако изучение русского летописания еще далеко не завершено. Оно содержит настолько большую и разнообразную историческую информацию, что долго еще будет источником творческих вдохновений и новых открытий. Основное внимание в книге уделено хронологии общерусского и поземельного летописаний, их взаимоотношению и взаимосвязям, содержанию и идеологической направленности отдельных сказаний, повестей и сводов, определению их авторства.

Книга предназначена для специалистов-летописеведов, преподавателей истории, аспирантов и студентов гуманитарных вузов, а также для всех, кто интересуется отечественной историей.

---

Таким образом, идея о повестевом характере Галицко-Волынской летописи, высказанная еще Н. И. Костомаровым, получила дальнейшее развитие и обоснование в работах М. С. Грушевского, Л. В. Черепнина, В. Т. Пашуто, Н. Ф. Котляра и других исследователей. Между названными авторами имеются расхождения в членении летописи на отдельные повести, в их датировке, определении авторства, в названиях, но принципиальных отличий в оценке жанрового характера произведения нет.

Ниже, при анализе конкретного летописного материала, нам придется убедиться в том, что источниковые возможности Галицко-Волынской летописи еще далеко не исчерпаны, а поэтому исследование ее будет продолжаться и впредь. Однако прежде чем приступить к такому анализу, необходимо остановиться на проблеме хронологии Галицко-Волынской летописи. Уже первый ее исследователь Н. М. Карамзин писал, что хотя в Ипатьевском списке и обозначены годы, вне всякого сомнения это было сделано не автором, а более поздним переписчиком, к тому же не всегда правильно.[626] Вслед за ним на эту особенность летописи указывали практически все летописеведы, а некоторые, как И. И. Шараневич, В. Б. Антонович и М. С. Грушевский, пытались установить ее истинную хронологию. К сожалению, найти универсальный ключ, который бы помог расставить все записи событий точно по годам, им полной мерой не удалось.

И. И. Шараневич выверял хронологию Ипатьевской летописи при помощи польских, венгерских и немецких источников. При этом он полагал, что в части галицко-волынских записей она является продуктом не какого-то позднего переписчика, а самого редактора летописи. Смещение дат от одного года до четырех лет, как казалось И. И. Шараневичу, произошло в связи с их переводом из январского летоисчисления на сентябрьское.[627]

И. И. Шараневичу, как затем и Н. Дашкевичу, удалось уточнить лишь некоторые даты, к тому же они не были обоснованы бесспорными источниками. Огромную работу по хронологизации Галицко-Волынской летописи выполнил М. С. Грушевский. Он полагал, что датировки, имеющиеся в Ипатьевской летописи, ничего не стоят, поскольку были произвольно расставлены позднейшим копиистом, и их следует просто игнорировать.[628] Вместо ипатьевских он предложил свои даты, которые хотя и более реальные, но также не безусловны. В примечании к своей хронологической таблице Галицко-Волынской летописи М. С. Грушевский определил три уровня истинности установленных им дат. Подчеркнутые черной жирной линией — точно установленные по другим источникам. Неподчеркнутые — реальные, но не подтвержденные документально. Третий ряд, набранный в таблице курсивом, это — даты вероятные, а отдельные из них, снабженные знаком вопроса, и вовсе гипотетические.[629]

И тем не менее хронологическая таблица Галицко-Волынской летописи М. С. Грушевского уже на протяжении целого столетия является лучшим исследованием в этой области. Без него не могут обойтись ни летописеведы, ни историки.

Думается, невозможно только согласиться с утверждением М. С. Грушевского, М. Д. Приселкова и других исследователей о полной произвольности ипатьевских дат, расставленных якобы позднейшим копиистом. Для простого переписчика эта работа просто невыполнима. Чтобы расставить даты в текстах, отстоящих от времени копииста почти на два столетия, к тому же во многих случаях не имеющих параллелей в других источниках, необходимы огромные источниковедческие разыскания, такие как выполненные самим М. С. Грушевским в начале XX в. Но реалистично ли предполагать аналогичное исследование для XIV–XV вв.?

Невозможно принять также и вывод К. М. Бестужева-Рюмина, согласно которому Галицко-Волынская летопись была хронологизирована тем сводчиком, который соединил ее с Киевской летописью.[630]

Видимо, более прав И. И. Шараневич, полагавший, что трудную задачу хронологизации известий Галицко-Волынской летописи осуществил ее редактор и сводчик уже в конце XIII в. Для такого утверждения есть и основание, содержащееся в самой летописи. Под 1254 г. в ней помещена следующая фраза, которую позволим себе процитировать полностью. «В та же лѣта времени минувшу хронографу же нужа есть писати все и вся бывшая, овогда же писати передняя, овогда же воступати в задняя, чьтыи мудрый разумѣть, число же лѣтомъ здѣ не писахомъ в задняя впишем, по Антивохыискымъ събором, алумъпиадамъ, Грьцкыми же численицами, Римьскы же высикостом. Якоже Евьсѣвии и Памьфилово, инии хронографи списаша от Адама же до Хрѣстоса, вся же лѣта спишемь, расчетъше во задьнья».[631]

Трудно сказать, на своем ли месте эта фраза, однако из нее совершенно определенно явствует, что летописец имел намерение расставить «числа по лѣтам» после окончания всей работы. Конечно, эти слова принадлежат сводчику и редактору летописи, а не автору какой-либо из составляющих ее повестей, известия которых иногда укладывались в несколько лет.

У нас нет совершенно никаких данных для утверждения, что эту свою работу летописец не выполнил. Смещение и некоторая путаница хронологии не может являться аргументом в пользу такого утверждения. Разнести сведения хронографа за 90 лет точно по годам было не просто и в 1290 г. Без наличия каких-то хронологических заметок, по существу, и невозможно. Наверное, эти заметки сопровождали не каждую запись, но предположить, что галицкие и волынские летописцы, ведя свои записи, вообще абстрагировались от временного определения событий, невозможно. К тому же у них, скорее всего у редактора-составителя Галицко-Волынской летописи, имелись киевские тексты за первую половину XIII в., а они, несомненно, были датированы.

В свое время близкую мысль высказал М. Д. Приселков. Судя по точности дат и мелочам описаний, которых нельзя было передать припоминанием, он допускал для XIII в. погодное летописание.[632] К сожалению, из этой верной посылки он сделал совсем нелогичный вывод о том, что в конце XIII в. на основании этого погодного материала был составлен целостный рассказ, не разбитый по годам и даже, вероятно, без всякой хронологической сетки.[633] Это утверждение прямо противоположное тому, которое принадлежит одному из редакторов-составителей Галицко-Волынской летописи.

Выше уже упоминалось, что в свое время продолжение Киевского свода 1200 г. называлось Волынской летописью. Основанием этому послужило, вероятно, содержание первых страниц летописи, которое было больше волынским, чем галицким. Позже летописеведы пришли к выводу, что, по меньшей мере, начальный текст следует считать творчеством галицких летописцев. Л. В. Черепнин, справедливо полагая, что Летописец Данила Галицкого целиком посвящен жизни этого князя, прославлению его человеческих и государственных достоинств, высказал предположение, что он открывается не волынской, а галицкой повестью. С его легкой руки она вошла в литературу как «Начальная Галицкая повесть». Начинается она со слов «Велику мятежю воставшю в земле Руской», а завершается известием об утверждении Данила в Галиче, которое состоялось, согласно М. С. Грушевскому, в 1211 г. Этим же годом Л. В. Черепнин датирует и написание повести.[634]

Н. Ф. Котляр, справедливо отметив, что вслед за сообщением об утверждении в Галиче Данила в полной сюжетной и стилистической гармонии идет рассказ об удалении из Галича княгини Анны и переживаниях по этому поводу ее малолетнего сына, полагает, что повесть была написана не ранее 1212 г.[635]

Еще раньше сомнение в достоверности вывода Л. Д. Черепнина о времени создания Начальной Галицкой повести высказал В. Т. Пашуто. Согласно ему, начальная часть Летописца завершалась рассказом о занятии княгиней Анной и ее сыновьями княжеского стола во Владимире-Волынском. В. Т. Пашуто датировал это событие 1217 г., а М. С. Грушевский — 1214 или 1215 г. По-другому представлялась В. Т. Пашуто и основная содержательная тема повести. Она не столько о малолетних сыновьях Романа Мстиславича, сколько о его супруге Анне и ее борьбе за сохранение волынского наследия. Только после 1219 г. на первый план в летописи выдвигается Данило Романович, достигший к этому времени совершеннолетия и женившийся на дочери Мстислава Удалого.[636]

Содержание начальной части Летописца, думается, свидетельствует о большей правоте В. Т. Пашуто. К тому же и приурочение повести, по-видимому, должно быть иным. Идейно она никак не галицкая, а Волынская. Мытарства княгини Анны и ее малолетних сыновей описаны кем-то из ее близкого окружения, кто хорошо знал все подробности злоключений семьи Романа Мстиславича. Летописец, рассказывая о бегстве Анны в Польшу, отметил, что беглецов мучили сомнения в том, как их примет король Лешко, с которым враждовал Роман, но тот, «не Помяну вражды», принял их «с великою честью». При этом он будто бы заявил, что это «дьяволъ есть воверглъ вражду сию межи нами».[637] Такое впечатление, что записавший слова Лешко присутствовал при их произнесении.