Петр Толочко - Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

• Название: Русские летописи и летописцы X–XIII вв.
• Автор: Петр Толочко
• Издательство: Алетейя
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-89329-557-9

В книге известного украинского археолога и историка П. П. Толочко рассказывается об исторической письменности Руси X–XIII вв. Это, по существу, первое специальное монографическое исследование, посвященное не одной какой-либо летописи или своду, а всему сохранившемуся до нашего времени наследию древнерусских хронистов. Автор имеет в этой области многочисленных предшественников, однако изучение русского летописания еще далеко не завершено. Оно содержит настолько большую и разнообразную историческую информацию, что долго еще будет источником творческих вдохновений и новых открытий. Основное внимание в книге уделено хронологии общерусского и поземельного летописаний, их взаимоотношению и взаимосвязям, содержанию и идеологической направленности отдельных сказаний, повестей и сводов, определению их авторства.

Книга предназначена для специалистов-летописеведов, преподавателей истории, аспирантов и студентов гуманитарных вузов, а также для всех, кто интересуется отечественной историей.

---

Об авторах летописей Юрия и Константина Всеволодичей, равно как и о редакторе свода 1239 г., сказать что-либо определенное сложно. Бесспорным кажется только то, что все они принадлежали к духовному сословию. Церковной фразеологии здесь меньше, чем в летописях Андрея Боголюбского и Всеволода, но также достаточно много, чтобы сделать такой вывод. Летописцы отмечают все случаи закладки князьями новых храмов и восстановления обветшавших. Сообщают об упокоении и поставлении епископов. Уточняют время многих событий ссылками на религиозные праздники: «На память святаго Марка евангелиста»; «В день памяти святаго пророка Ильи»; «В праздникъ Срѣтенья» и т. д. Присутствуют в летописи и назидательные церковные поучения, так характерные для предшествующих этапов владимирского летописания.

Авторское присутствие в этой части летописи отмечено лишь однажды, в статье 1227 г. Завершая рассказ о поставлении во Владимире игумена Святой Богородицы Митрофана в епископы Владимиру и Суздалю митрополитом Кириллом, летописец заметил: «Приключися и мнѣ грѣшному ту быти и видѣти дивна и преславна, и прославиша всемилостивого Бога и великаго князя Гюрга».[599] Можно предположить, что это свидетельство ростовского церковника, прибывшего на освящение Митрофана вместе со своим епископом. К числу особенностей его летописания можно отнести восторженные похвалы в адрес не только князьям, но и епископам. При этом ростовский книжник в разных местах использует сходный стилистический оборот. «В лѣто 1216. Преставися епископъ Ростовскыи Пахомий и положенъ бысть в церкви святыя Богородица, в своей епископьи, сь бь блаженный епископъ, избранник Божий, и истинный бѣ пастырь, а не наемникъ».[600] В продолжении статьи 1231 г., рассказывающей об освящении Ростову епископа Кирилла, летописец заметил, что уже в первый год своего душпастырского служения он проявил себя с наилучшей стороны. «Кирил священный епископъ в первое лѣто, во онем же поставленъ бысть епископомъ богохранимому граду Ростову, многы добродетели показа, яко истинный святитель, а не наемник».[601]

Отмеченная особенность, если только она не принадлежит редактору свода 1239 г., указывает на то, что, по меньшей мере, на пространстве между 1216 и 1231 гг. Ростовскую летопись вел один и тот же автор.

Сводчик-редактор особенно отчетливо обнаруживает себя в летописной статье 1237 г., где содержится большой рассказ о разгроме монголо-татарами Северо-Суздальской Руси. Он, несомненно, составлен из двух источников, что явствует из таких переходных фраз: «Но то оставим», «Но нынѣ на предреченая взидем» и «Но мы на передня взидем».[602] В статье 1237 г., на что обратил внимание еще М. Д. Приселков, имеются повторы, которые также указывают на работу сводчика, делавшего выписки из двух разных летописей.

Изучение владимиро-ростово-суздальского летописания дает основание считать, что оно унаследовало все традиции киевского; представляло собой погодную историческую хронику, которая не ограничивалась узкоземельными интересами, но держала в поле своего зрения практически всю Русь. Значительную часть информационного ряда составляют сообщения о событиях в Новгороде, Переяславле, Чернигове, Галиче и, особенно, в Киеве. Несмотря на местный патриотизм владимирских и ростовских летописцев и стремление подчеркнуть старшинство своих князей, их постоянное обращение к памяти великих киевских князей, сообщения о поставлении митрополитов и ростовских епископов в Св. Софии Киевской, рассказы об антиполовецких походах русских князей во главе с киевскими, объективно свидетельствовали о признании ими столичного положения Киева.

Постоянный интерес владимирских и ростовских летописцев ко всему, что происходило в Южной Руси, их необычайная информированность, а также последовательное утверждение идеи неразрывного единства Владимиро-Суздальской земли с Киевом и Русью в ее узком значении указывают, очевидно, на то, что большинство из них имело киевское происхождение. В этом предположении нет натяжки, особенно если учесть, что северо-восточные летописи писались при епископских кафедрах, а практически все ростовские и владимирские епископы происходили из монахов Киево-Печерского монастыря, или других киевских монастырей. Выше уже говорилось, что одним из владимирских летописцев был епископ Симон, который был «блаженный и милостивый, учительный» и регулярно обменивался посланиями с печерским монахом Поликарпом.

Осознание единства истории Владимиро-Суздальского княжества с Южной Русью находило свое выражение не только в освящении действий княжеской власти в тот или иной период, но также и на уровне генетического заглубления летописцев в прошедшие лета. Красной нитью через всю летопись проходит подчеркивание киевского происхождения владимиро-суздальской династии князей, в генеалогической основе которой находился Владимир Мономах. Говоря о ростово-суздальских и владимирских князьях, летописец непременно прослеживал их родство с Мономахом. Юрий Долгорукий — сын Владимира Мономаха. Андрей Боголюбский и Всеволод Большое Гнездо — сыновья Юрия и внуки Мономаха. Константин и Юрий — сыновья Всеволода, внуки Юрия и правнуки Владимира. 1157 г.: «Того же лѣта преставися благовѣрный князь Гюрги Володимеричь в Кыевѣ».[603] 1175 г.: «В то же льто убьенъ бысть великий князь Андреи, сын великого князя Георгия, внукъ Мономаха Володимера».[604]1218 г.: «Преставися христолюбивый великий князь Константинъ, сын Всеволож, внукъ Гюргевъ, правнукъ Володимера Мономаха».[605]

Поскольку Владимир Мономах был князем не только Переяславльского княжества (в состав которого входила и Ростово-Суздальская земля), но и великого Киевского, это давало его владимиро-суздальским Наследникам юридические основания распространять на эти столы право отчины (в аналогичном статусе находился также и Новгород). Юрий Долгорукий реализовал его по отношению к Киеву de facto, могущественные сыновья Андрей и Всеволод достигали признания своего старейшинства лишь на короткое время, не связывая это с необходимостью личного обладания киевским столом. Боголюбский мог считать себя реальным старейшиной русских князей только тогда, когда в Киеве сидел его брат Глеб Юрьевич (1169–1171 гг.). Старейшинство Всеволода было скорее всего идеологической фикцией, рожденной его летописцами, чем объективной реальностью.

Более успешными были претензии владимиро-суздальских наследников Мономаха на владение Переяславлем. С 1169 по 1187 г. в нем сидел правнук Мономаха Владимир Глебович. И позже владимирские Мономаховичи неоднократно владели Переяславлем, причем каждый раз летописцы подчеркивали их отчинное право на него. 1201 г.: «Посла благовѣрный и христолюбивый князь великий Всеволод Гюргевич, внук Володимерь Мономаха, сына своего Ярослава в Переяславль Руський княжить на столъ прадѣда и дьда своего».[606] 1227 г.: «Того лѣта. Посла великыи князь Гюрги сыновца своего Всеволода Константиновича в Руськыи Переяславль на столъ, и вниде Всеволодъ месяца сентября в 15 день, на память святаго мученика Никиты, на свой столъ».[607] В реальной жизни переяславльские князья больше зависели от Киева, чем от Владимира.

Еще один стол — новгородский — владимирские князья также считали своей отчиной. В Новгороде действительно, время от времени, княжили представители северо-восточной ветви Мономаховичей, но еще чаще там сидели южнорусские князья, преимущественно киевские, и, конечно же, их отчинное право было более обоснованным. Соперничество Киева и Владимира за преобладающее влияние на новгородскую вольницу продолжалось, по существу, до нашествия на Русь монголо-татар.

Как явствует из статьи 1206 г., рассказывающей о посылке в Новгород Всеволодом Юрьевичем своего сына Константина, обладание этим древнейшим княжеским столом должно было в какой-то мере компенсировать невозможность подчинения Владимиру Киева и, таким образом, легитимизировать претензии владимирских князей на общерусское старейшинство. Идеологическим обоснованием этого является речь Всеволода, обращенная к сыну: «И рече: сыну мои Констянтине, на тобѣ Богъ положилъ переже старѣишиньство во всея братьи твоей, а Новгородъ Великыи старѣишиньство имать княженью во вси Русьскои земли, по имени твоем тако и хвала твоя, не такмо Богъ положилъ на тебѣ старѣишиньство в братьи твоей, но въ всей Русской земли, азъ ти даю старѣишиньство поѣди в свои городъ».[608]

Из сказанного видно, что в решении задачи достичь реального положения старейшин на Руси владимирским князьям не хватало глубины исторической традиции. Необходимо было соединение если не с Киевом, то хотя бы с Новгородом, который объявляется теперь старейшим княжеством на Руси.

Приблизительно со второй четверти XIII в. записи владимиро-суздальского летописания полнее сохранились в Воскресенской летописи, чем в Лаврентьевской, но также содержат информацию не только узкоземельную, но и общерусскую. Ряд событий южнорусской и собственно киевской истории мы знаем только благодаря этому летописанию. Среди них, в частности, и точная дата взятия Киева монголо-татарами: «Си же злоба приключися до Рождества Господня, на Николин день».[609]