Михаил Казовский - Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка…

• Название: Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка…
• Автор: Михаил Казовский
• Жанр: Биографии и Мемуары

Лермонтов и его женщины: Екатерина Сушкова, Варвара Лопухина, графиня Эмилия Мусина-Пушкина, княгиня Мария Щербатова… Кто из них были главными в судьбе поэта? Ответ на этот вопрос дает в своей новой книге писатель Михаил Казовский.

---

«На хозяйстве» в столице император оставил младшего брата – великого князя Михаила Павловича, графа Новосильцева – председателя Госсовета и кабинета министров, а также особо доверенное лицо – вице-канцлера графа Нессельроде.

Августейшие путешественники провели неделю в Таврической губернии, открыв гравийную дорогу из Ялты в Алушту и Симферополь, а затем в Севастополе сели на военный пароход «Северная звезда» и поплыли к Черноморскому побережью Кавказа. Встали на Геленджикском рейде, приняли доклад барона Розена, посмотрели войска. Но парад не удался: проливной дождь и порывистый ветер смазали впечатление, да еще на рейде неожиданно загорелся трюм корабля сопровождения, и один из матросов был доставлен в госпиталь с сильными ожогами. Император сердился, выговаривал подчиненным. Дальше – больше: на морском пути к югу, в сторону Сухум-Кале, настиг шторм, дурно повлиявший на самочувствие ее величества. Пришлось задержаться в крепости на несколько дней. Затем дорога в каретах до Тифлиса под охраной казаков, пехотинцев и нескольких пушек заняла трое суток, с остановками на ночлег в Кутаиси и Гори. Здесь приветствовал грузинский губернатор князь Палавандов, а уже в Тифлисе – военный губернатор генерал-лейтенант Брайко. Снова не обошлось без досадных происшествий: на торжественный прием опоздал полицмейстер Ляхов, когда же явился, то был изрядно пьян (потом оправдывался, что принял «для храбрости»), чем очень разгневал его величество. Самодержец повелел снять несчастного с должности и отдать под суд.

Вечером 9 октября зарядил дождь, и семья императора возвратилась со службы в храме Успения Пресвятой Богородицы (прозванный в народе Сиони – в честь Сионской горы) под зонтами. Во дворце губернатора разожгли камин. Чувствуя недомогание, Александра Федоровна на ужин не вышла. Николай Павлович ел рассеянно, заметил: «Как бы завтра ливня не было: вновь провалим смотр». Чай не допил и вскоре ушел. Дети поняли, что парад состоится при любой погоде.

Брат и сестра устроились в креслах у камина. Александр задумчиво смотрел на огонь, а Мария куталась в тяжелую шаль. Прервав молчание она спросила:

– Саша, о чем ты думаешь?

Брат глянул как-то отрешенно и пожал плечами.

– О чем? Об империи нашей. Как же ею управлять тяжело! Столько верст, столько весей и городов, столько лиц и характеров! Как добиться спокойствия? Миллионную армию держать тяжело, разориться можно.

Мария вздохнула.

– Папенька считает, главное – это армия. Наш великий предок Петр Первый завещал нам беречь как зеницу ока армию и флот.

– Я не возражаю, но какую армию? Мы по-прежнему молимся на Суворова: «Пуля дура – штык молодец!» Но настало иное время. Вместо парусного флота нам нужны военные пароходы. Вместо гладкоствольных – нарезные ружья. Новая артиллерия… Но попробуй сунься к отцу с этими идеями – или засмеет, или отругает. По нему, все у нас идет правильно.

У великой княжны вырвался смешок.

– Да, он в последние годы сделался нервозен. Говорит, турки обнаглели и хотят вернуть себе Крым. А ведь это новая война.

– Сами по себе турки не решатся. Но коль скоро их поддержат Англия и Франция, то не исключено.

– А зачем Англии и Франции поддерживать Турцию?

– Очень просто: Черное море. Кто владеет Крымом и Балканами, кто сидит на Дунае, тот господствует в Черном море. И наше растущее влияние в этом регионе им не нравится.

– Ну а мы тогда объединимся с Австрией и Пруссией. Граф Нессельроде очень ратует.

– Знаю, знаю. – Цесаревич кивнул. – Только силы выйдут неравные. Англия и Франция нас обскачут.

Книжка, лежавшая на коленях у Марии, соскользнула на пол. Александр наклонился и поднял ее.

– Пушкин. «Капитанская дочка». Тебе нравится?

– Гениально.

– А по мне, так его стихи много лучше. Проза какая-то безыскусственная, бесцветная.

– Ну, не знаю, Саша. Мне кажется, проза и должна быть такой – вроде прозрачная, как стеклышко, а на самом деле – хрусталь.

Брат насмешливо цокнул языком.

– Ух, как сказала! Ты прямо поэт.

– Мерси бьен. – Мария дернула плечом. – Нет, поэт – это Пушкин. Бедный Пушкин!

Она еще больше закуталась в шаль.

Цесаревич вздохнул.

– Да, потеря для нашей литературы огромная. «Погиб Поэт! – невольник чести, пал, оклеветанный молвой…» Тоже гениально, не правда ли?

Но Мария не согласилась.

– Вначале гениально, а потом ругательства неуместные.

– Да, за то его и послал папенька на Кавказ.

– Значит, он где-то здесь.

– Почему «где-то». Под Тифлисом, в Нижегородском полку драгун. Завтра мы его увидим на смотре.

Александр, помолчав, добавил:

– За него Сперанский [11] очень просил. Говорит: «Намекните батюшке на Кавказе как-нибудь в удобное время, что нельзя подвергать нового поэта опасности. Мы второй такой потери не переживем».

– И что ты? Намекнул папа́?

– Нет, какое там! Без конца рычит. Страшно подступиться.

Девушка задумалась. Красные отблески огня делали ее похожей на греческую статую. Или на Клеопатру. Впрочем, кто теперь знает, как выглядела в жизни царица Египта?

– Может быть, попробуем через маменьку? – Мария подняла глаза на брата. – Русской литературой она увлечена. И считает себя покровительницей искусств.

Александр оживился.

– Надо попытаться. Переговори с ней – так, по-женски. Постарайся растопить ее доброе сердце. Думаю, мама́ согласится.

– Попробую, коль представится подходящий случай.

2

Сегодня Дидубийский район – часть Тбилиси, а в середине XIX века это было примыкавшее к городу поле, на котором с древних времен местные князья устраивали смотры военных сил. Полукругом, напоминая античный театр, высились уступами каменные скамьи. На скамьях раскладывались ковры, и сиятельные особы рассаживались на них, не боясь застудиться.

10 октября 1837 года погода выдалась отменная: облаков не было в помине, солнце сияло по-летнему. На древках развевались знамена, блестели золоченые пуговицы мундиров. Участников смотра подняли ни свет ни заря, и с шести утра они ожидали царя-батюшку в полной выкладке и боеготовности. Император вместе с семейством прибыл в восемь часов. Ехал он на вороном жеребце, в форме Измайловского лейб-гвардии полка, шефом которого состоял еще с детства: темно-синий мундир с серебристым поясом. Не спеша проезжал вдоль рядов выстроенных в каре пехотинцев и кавалеристов. Останавливался, приветствовал:

– Здравия желаю, удальцы-драгуны!

– Здравия желаем, ваше императорское величество! – рявкали ряды. – Уррр-а-а!

– Здравия желаю, молодцы-артиллеристы!.. Здравия желаю, орлы-казачки!..

– Уррр-а-а!.. Уррр-а-а!..

Завершив объезд, Николай Павлович обратился к воинам с краткой речью, объяснив, какую важную миссию выполняют они на Кавказе, подавляя сопротивление бунтовщиков и оберегая границы Российской империи с юга.

– Рады стараться, ваше императорское величество! – прозвучал дружный ответ.

Самодержец спешился у сидящих на скамьях почетных гостей – Александры Федоровны с детьми. Заняв место в центре, милостиво кивнул: начинайте!

Духовой оркестр грянул старый гимн «Гром победы, раздавайся!» – и полки стали перестраиваться для торжественного марша. Первой шла пехота – все тянули ногу, как когда-то требовал император Павел, – слаженно, стройно, плечом к плечу. Дальше гарцевала легкая кавалерия – уланы в голубых мундирах, гусары в красных доломанах и ментиках, драгуны в черном, казаки в бурках и папахах. Вслед за ними двигалась тяжелая кавалерия – кирасиры и карабинеры. Замыкала шествие артиллерия: кони и волы тащили большие и малые пушки и мортиры. В конце оркестр проиграл недавно принятый новый гимн – «Боже, царя храни!» (музыка Львова, слова Жуковского). Все присутствующие стоя пели, в том числе и самодержец. Он был очень доволен увиденным, все прошло без сучка и задоринки, мощь империи казалась незыблемой, значит, жизнь прожита не зря.

Николай Павлович подозвал Розена, троекратно обнял и расцеловал.

– Вот потрафил, Григорий Владимирович, усладил душу. Шли сегодня прекрасно. А драгуны просто превосходно. Кто их командир – Безобразов? Надо наградить. Лишь линейный батальон сбил слегка каре – видел, да? Ну ничего, нестрашно. Но драгуны-безобразовцы – молодцы!

В командирском шатре на краю поля выпили по чарке во славу русского оружия и отдельно – кавказского корпуса. Говорили о дальнейших операциях против горцев и детально – о пленении Шамиля. Император был возбужден, часто улыбался, что в последнее время делал весьма нечасто. Тут-то Александра Федоровна и произнесла знаменательную реплику, о которой потом долго судачили в светских кругах.

– Николя, дорогой, – сказала она по-французски, – отчего бы тебе по сему случаю не помиловать поэта Лермонтова?

Все тревожно замерли. Николай I посмотрел на супругу в недоумении.

– Лермонтов? А при чем тут Лермонтов?

– Он драгун Нижегородского полка, чей проход так тебя порадовал.