Юрий Домбровский - Рождение мыши

• Название: Рождение мыши
• Автор: Юрий Домбровский
• Издательство: ПРОЗАиК
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91631-096-2, 978-5-91631-179-2

Впервые к читателю приходит неизвестный роман одного из наиболее ярких и значительных писателей второй половины XX века Юрия Осиповича Домбровского (1909–1978). Это роман о любви, о ее непостижимых законах, о непростых человеческих судьбах и характерах, и отличают его сложная философия и непривычная, новаторская композиция. Считалось, что текст, создававшийся писателем на поселении в начале 1950-х годов, был то ли потерян после реабилитации (Домбровский сидел в общей сложности десять лет, не считая первой ссылки в Алма-Ату в 1933 году), то ли уничтожен. К счастью, оказалось, что все эти годы роман хранился в архиве писателя.

---

Но Григорий все полз и полз. Он занял и этот столик, и опять стало негде писать, и шкаф с книгами, и все подоконники, где раньше стояли только кадочки и горшочки с зеленью, и наконец однажды за обедом, — и как раз выбрал же подходящий день! — воровски погладил ее по руке и запнулся.

— Ниночка, родная, ведь все равно одна сторона стола свободна, что если…

— Хорошенькое дело! — воскликнула Нина скандализированно. — А придут гости, Лена с Сергеем, или Шура, или еще кто-нибудь из твоих?..

— Так ведь на неделю, Ниночка, — воскликнул он, глядя на нее молящими глазами, — даже меньше, дней на пять.

— А Петушок их разбросает?

— Нет, нет, Ниночка! Я ему скажу.

— Да, ты уж ему скажешь! — сердито рассмеялась она. — Ладно! Раскладывайся! Но, слушай, когда же это все-таки кончится? Уже два месяца, и чем дальше, тем их больше, и у тебя что-то ничего, я смотрю, не двигается! Дядька к тебе какой-то ходит в усах…

— Ах, какой же замечательный старик, — сразу засветился Григорий, — главный инженер керамического института — мы с ним проводим интереснейшие работы. Ты знаешь, Ниночка, чернофигурная ваза — одна из величайших тайн истории.

Она усмехнулась:

— Глупый ты мой! Все-то у тебя величайшее — культура, черепки, бронзовые пряжки!

Он схватил со стола насколько черепков.

— Смотри, какой ровный черный, насыщенный цвет! И он блестит, а ведь черепку две тысячи лет! Две тысячи! И сколько столетий он лежал под водой!

— Да, краска изумительная, — скучно проговорила Нина. Ее сегодня мутило, а он ничего не понимал.

— Вот мы и хотим проникнуть в тайну ее состава, понимаешь?

— Понимаю, дорогой, а руки опять в кислоте! Слушай, почему вы от меня прячетесь? Вот даже чай пьете в кабинете — нехорошо, милый, у тебя есть молодая жена, у молодой жены есть хороший самовар.

— Да он такой стеснительный, Ниночка, прямо не знаю, что мне с ним делать, — смутился Григорий. — Видел тебя на экране, и вот…

Нина зло засмеялась. Что с ней делается? Почему ей так нравится растравлять свои раны? Вот она сейчас подумала: нет, мой Николай никогда бы не сказал так, он всех своих гостей без церемоний волок к ней! Вот такой-то, прошу любить и жаловать — знакомься! И она знакомилась с великими, малыми, талантливыми и бездарными, умными и глупыми — и ей со всеми было интересно. Ведь Николай был между ними третий, а ну-ка, найди лучшего собеседника.

— Так я очень прошу, — сказала она мягко и серьезно, — я хозяйка, не ставь меня в глупое положение, Гриша, поработали, а чай пить — ко мне!

— Нина! — вдруг вдохновенно воскликнул он. — Что я тебе скажу: мы накануне разгадки!

— Да? — спросила она.

— Смотри! — он схватил какой-то черепок и сунул ей чуть не в лицо. — Видишь, у нимфы голова черная, а туловище и хвост бурые — это потому, что обжиг был неравномерный! Понимаешь, что это значит?

— Нет, милый!

— Значит, краска вообще была бурая, а чернела только на огне. — Он смотрел в лицо Нины, и у него от восторга даже дыханье перехватывало. — И мы решили: пожалуй, это сок какого-то растения — вот молоко каучуконосов тоже… — И пошел рассказывать.

Она сидела, слушала, и ей было не то что горько или досадно — нет, она просто думала: вот это и называется счастьем! И правильно, это счастье. У нас крепкая взаимность — я его уважаю и дорожу им, он от меня без памяти, но Боже мой, как же я хоть на секунду могла подумать, что он похож на Николая! Ничего общего. Только в пору любви этот раскрылся таким ослепительным соцветием, что стал походить на того. Да нет, и не походил он — это просто я его тянула к тому. А вот прошло пять лет, я присмотрелась и вижу: это же не любовь — это брат мой, которого мне не хватало всю жизнь! Тот! Тот налетит, залепит глаза, собьет с ног — и ты целый день ходишь сама не своя, все щупаешь голову — цела ли? А тут все спокойно и законно — никаких случайностей, никакой ревности — одни тихие радости. О Боже мой!

Она вскочила с места. Григорий тоже поднялся и обнял ее за талию.

— Милая моя, — шепнул он ей, — я вчера зашел на репетицию и видел сцену из «Чужого ребенка». Радость моя, ты такая прелесть, такая умница!

Ее передернуло! Да что такое! Почему всегда зацепляешься за больное место.

Он теперь все хвалит, запой она завтра в «Цыганском бароне» — и он скажет: «Милая, какое у тебя чудесное сопрано». Нет! Николай держал ее «в ежах». Он ей ничего не спускал! Она его боялась. Он бы ей показал «Чужого ребенка»!

— Гриша, — сказала она виновато, — я что-то сегодня хандрю! Ну не в настроении я что-то, понимаешь?

Он сразу же отпустил ее и встревожился.

— В театре?..

Она смотрела на него. Один черепок, тот самый, где хвост у нимфы бурый, а голова черная, он еще держал в руке, другой лежал на столе. У него было встревоженное лицо, но он еще не все улавливал — и вдруг у Нины пропала всякая жалость к нему. И почему она должна его жалеть? Ее-то никто не жалеет! И правильно, кто смеет жалеть счастливую женщину! А она, конечно, счастлива — ребенок, семья, муж, любимая работа — что же еще? А вы точно знаете, что она счастлива? Как вы проверяли ее счастье? На каких весах вы его взвесили? Чужую беду — руками разведу, вот так разве, господа хорошие!

— Гриша, мне иногда бывает очень трудно, — сказала она медленно, смотря ему прямо в глаза, — и я знаю отчего.

Он сразу же все понял и осел.

— Опять тот? — спросил он подавленно.

Она кивнула головой.

— Странная любовь у тебя к нему, — убито и покорно вздохнул он и осторожно положил нимфу на стол.

— Любовь?! — спросила Нина, вдумываясь в это страшное слово. — Нет, даже и не любовь. Я уж не люблю его, я уже просто болею им — и сейчас у меня приступ. Гриша, милый, уйди скорее. Сейчас накатит, и я опять буду кусать руки.

* * *

Он ушел.

Она заперла дверь и забралась на кушетку с ногами. Святая простота — поверил, что накатило. Нет, не так было дело. Вот что произошло сегодня утром.

Она уж разгримировалась после генеральной, как вдруг ей позвонил директор.

— Нина Николаевна, к вам сейчас будет можно?

— Да, конечно, — ответила она, — а я вам нужна?

— Тогда сейчас к вам зайдет товарищ из… ну, сейчас он зайдет к вам, — и директор повесил трубку.

И вот минуты через три, когда она уже сняла грим, вошел человек лет пятидесяти, с румянцем, прожилками на желтых полных щеках и с желтоватой же сединой.

Он был во френче, в крагах, желтых ботинках, весь кожаный, весь хрустел, и Нина сразу почувствовала, что это военный.

— Можно, Нина Николаевна? Не помешал? — спросил он, останавливаясь на пороге.

— Нет, — улыбнулась она просто и ласково и встала. — Садитесь, пожалуйста.

— Я у вас отниму только одну минуту, — сказал он и сел. — Нина Николаевна, что вам известно о судьбе Николая Семеновича Семенова?

У Нины даже дыханье пресеклось. Она смотрела на него почти в ужасе — так неожиданно упало на нее это имя.

— Это мой муж, — ответила она ошалело.

— Муж? Разве так? Ведь вы с ним не были зарегистрированы? Нет? — ласково пришел ей на помощь посетитель.

Она только покачала головой — говорить боялась: как бы не расплакаться.

— Ну, конечно, не регистрировались! А какие-нибудь сведения о его судьбе имеете?

Она ровно ответила:

— Муж мой пропал без вести на керченском направлении, так мне официально сообщили, — она старалась говорить спокойно, а внутри у нее все дрожало в предчувствии какого-то огромного несчастья, глыбины, которая вот-вот свалится и расплющит ее, как муху. — А разве он… — и запнулась, потому что даже и подумать не могла, что же произойдет, если вдруг посетитель скажет: «Да нет же — он жив и придет к вам!»

Но тот ничего не сказал, а только спросил:

— Но сейчас у вас есть муж, семья и ребенок?

— Да! — ответила она.

Посетитель все смотрел на нее.

— И вы, конечно, не захотите ее разрушить, правда? — спросил он строго.

— А разве ее собираются разрушить? — спросила Нина.

— Семью? Разрушать вашу семью? — очень удивился посетитель. — Нет, Нина Николаевна, закон и конституция охраняют счастье вашего малыша.

— Да, конечно! — твердо кивнула головой Нина.

— Если вы только сами этого не захотите, понимаете, са-ми! — посетитель поднял палец. — Никто не помешает вашему счастью.

— Да! — кивнула Нина.

— Даже, — выговорил посетитель, — если бы возвратился Семенов.

Нина встала.

— Отцом моего сына является мой муж, и никто другой им быть не может, — сказала она декларативно.

— Ну, конечно, советская семья — это твердыня, — он тоже встал. — Я из отдела розыска Красного Креста, Нина Николаевна! Желаю здравствовать!