Алексей Семенов - Травень-остров

• Название: Травень-остров
• Автор: Алексей Семенов
• Издательство: Азбука
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2000
• ISBN: 5-267-00030-2

Сначала до Полуночного края вельхов, веннов и сегванов доходили только слухи о грозном нашествии степняков. Но вот появились беженцы из Полуденных стран, потом послы-разведчики хагана Гурцата, наконец, первые посланные дозоры кочевников форсируют реки, и храбрый венн Зорко из рода Серых Псов уходит на войну.

---

— Не в знании радость заключена, сказитель, — отвечал ему Зорко. — И лучше всего о нас те люди думают, которые вовсе ничего про нас не знают, потому что, как только узнают что, начнут думать: это у них ладно, то худо. И раз найдут худое, то сразу сердцем упадут и скажут: «Нет в мире ни ладу, ни сладу»… Знать — это все яко видеть зорче: куда шагнуть, чтобы в ямину не свалиться. И радости с того, что ты яму за сто шагов обошел, а не убился насмерть, а иной — поглупее — в нее грянулся, нет никакой. Так и получается: чем больше знаешь, тем более скорбишь, что мир плох. И тем долее живешь, зане ведаешь, как худа избегнуть. Так отвечу.

Серебряный колокол ударил в другой раз, уже громче.

— И это правда, — согласился Черный Бродяга.

Брауни, внимавшие спору, замеревшие даже видать, интересно им стало, — принялись было опять шуметь, радуясь, что их заступник одерживает вроде бы верх, но Жесткая Шерсть их мигом окоротил, цыкнув на молодежь на каком-то своем, особенном языке.

— Вот и к слову, — продолжил сказитель. — Что такое правда? И зачем так наставляют людей по правде жить, если нет в этой правде — в знании, сиречь — никакой радости? Не лучше ли будет жить и радоваться, нежели скорбеть?

— Вот вопросов назадавал, — усмехнулся Зорко. — Будто тропок в этом лесу! Думаешь, я леса не знаю, коли на древнем наречии говорю? Все тропки, что ты сейчас показал, к одному месту сходятся. Знание это надобно — чтобы с тропы не сбиться, в болоте не увязнуть. А радость от того бывает, если пришел туда, куда стремился. Одна беда: не знаем, куда стремиться следует. Вот в болото и не падаем, как есть мы мудрые и ученые, а прийти никуда никак не можем. А на деле все одного ищут — этой самой радости. И выходит, что все за одним идут и мимо проходят. Значит, и получается, что радость там, где никто не бывал. И чем более тропок пройдено, тем вернее сказать можно, где ж эта радость в лесу спрятана: и там ее нет, и там нет, и в третьем месте тоже. Где она? И выходит, нигде. И еще выходит, что твоя тропка к ней, к радости, ближе всех, хоть и горька тоже, потому что все прежние мимо прошли и твоя вернее покажет, где это «нигде» прячется. И о том, что те, кто после тебя по лесу бродить будет, к радости потаенной ближе подойдут, печалиться не стоит, зане какая разница, откуда начать тропки считать? Всегда так посчитать можно, что твоя — самая последняя. Вот тому и радоваться надо. И потому правду блюсти следует — хоть ты знание под словом этим разумей, хоть заповедь, от предков полученную (а это, если подумать, одно и то же), — что она тебя ведет по тропе. А без нее заблудишься и сгинешь раньше срока, а значит, и от радости дальше будешь. Такое мое слово.

Колокол ударил в третий раз, и его литой и чистый голос заполнил небольшой чертог.

— И в третий раз ты не ошибся, — осклабился сказитель и потрогал свою короткую пегую бороду. — А теперь, когда так до правды охотлив, погляди на меня через кольцо, что на твоем обереге — знаке Граине.

Зорко, осознавший, что, пока длился их спор, не выпускал из пальцев оберег, не слишком торопился исполнять совет сказителя.

— Это я успею, — отвечал венн. — Ты мне скажи прежде: свежее ли выйдет пиво у Жесткой Шерсти и его брауни, или ты слову своему не хозяин?

— Плох тот сказитель, который не хозяин своему слову, — ответствовал Черный Бродяга. — Пиво в этот год не хуже будет, чем в прежние времена.

— Что ж, — Зорко поднес оберег к глазам, — посмотрим на тебя так, как сам говоришь. Сдается мне, виделись мы когда-то…

Венн прищурил левый глаз, а правым заглянул в узкое отверстьице, что образовывали спицы-лучи солнечного колеса. И увидел, кто же на деле стоял перед ним: на него, прямо сквозь это маленькое отверстие, смотрел Брессах Ог Ферт. Точно такой, каким видел его Зорко тогда, когда меч колдуна прошел сквозь его сердце.

— Вот мы и встретились, хозяин черного пса, носящий знак Граине, — молвил чародей. — Ты и тогда многое умел, а сейчас еще большему научился. Тогда ты стал жребием на моем пути, и ныне тебя, а не кого-то иного дорога привела именно сюда. И опять этот жребий нельзя назвать слишком удачным, ибо Серебряный Колокол нельзя обмануть. Могу лишь показать тебе твое «нигде», куда тебе так радостно попасть в конце жизни…

И прежде чем Зорко успел предпринять что-либо, Брессах Ог Ферт принялся шептать какие-то странные слова, которые точно коконом из мигом затвердевавших пелесых волокон стали оплетать венна, и он не мог ни пошевелиться, ни вымолвить слова. Каменный чертог и все его обитатели, не исключая и самого Брессаха Ог Ферта, стали видны плохо и вскоре вовсе пропали, точно они уходили на дно не слишком прозрачного водоема и воды смыкались над ними, скрывая их. А может, это Зорко падал на какое-то неведомое дно, а колдун и те, кого ему случилось выручить из не слишком понятной беды, смотрели на него с отдаляющейся и исчезающей поверхности.

Наконец все пропало из вида, и ничего больше не было вокруг. Зорко не видел даже кончиков своих пальцев. Даже поднося их к самым глазам, и оттого со временем начало казаться, что и пальцев у него никаких нет, да и глаз нет, да самого его тоже нет в этом совершенно пустом и безвидном «нигде». Венн попытался нашарить на груди солнечный знак, но, наверно, оттого, что слишком долго пробыл в этом «нигде», даже не понимал, шевелится ли его рука и есть ли она теперь вообще.

Зорко попытался уцепиться мыслью хоть за что-нибудь, что помогло бы ему не пропасть, не изникнуть в этом месте, куда он попал, если считать, конечно, что он попал куда-то и было здесь какое-нибудь место. Жизнь его, особенно то, что случилось в последние три года, мелькнула ярким видением и показалась удивительной, невозможной басней, какую и самый искусный враль не придумает.

«Да неужто все это со мной было? — подумал венн. — Вот наваждение!»

А видение это уж переплеталось с тем, чего вроде с Зорко и не было никогда, с тем, о чем он грезил или о чем знал, с думами о том, как могло произойти все, если бы где-то поступил он иначе… Зорко понял, что хитрый колдун не обманул его и показал ему те многие тропки, о коих сам венн только что толковал, притом все разом. И как была каждая тропка не правдой, а только тропкой к ней, ни на одну из них нельзя было стать твердо.

«А как же это „нигде“, куда меня чародей отправил? — задумался венн, перестав уже следить за кружением призраков. — Ведь его и быть не может, если всех тех стежек, что к нему идут, на самом деле нет? А если это „нигде“ есть, когда я в него угодил, то и все тропки, что вкруг него вьются, тоже есть? И значит, где-то и я по ним хожу? Если даже я все это сам выдумал, то ведь Серебряный Колокол не зря бил. Выходит, согласно я говорил — колдун сам это признал. С душой своей хотя бы в лад живу».

Едва Зорко вспомнил о душе, как где-то вдалеке «нигде» затеплилась малая и неверная, но видимая все же искорка, и он, ощутив уже себя, потянулся к ней. Огонек стал расти, увеличиваясь постепенно, превращаясь в большой довольно огонь, красноватые сполохи которого беззвучно вздымались и опадали в тревожной ночи.

Костер горел благодаря бурым комкам, которые, как только пламя принималось за них, начинали тихо шипеть. Это был торф, которым вельхи часто пользовались вместо дров. Зорко оказался на ровном круглом возвышении, на сажень поднятом над прочим пространством неоглядной равнины. Костер горел как раз посредине этого возвышения и вообще посредине всего, что только мог увидеть Зорко. По кругу, почти по самому краю этой площадки, были вбиты осиновые колья, числом девять, высотой сажени две, и на каждый был насажен человеческий или конский череп. Скаля зубы, черепа таращили пустые свои глазницы на все стороны.

С возвышения спускались девять дорог, уводящих прямо по черной земле в непроницаемую, густую, как смола, мглу. Зорко подошел к огню и поднес руку. Пламя наделило протянутую ладонь горстью тепла, но много уютнее оттого не стало. Зорко тогда потрогал золотой оберег и даже посмотрел сквозь него на равнину. Но и тогда ничего не произошло.

Не понимая, куда же он теперь попал и по какой дороге следует идти, венн присел к огню, посматривая то и дело на мертвенно белеющие на столбах черепа. Но и по ним никак было не дознаться, какой дорогой можно отсюда выйти.

Зорко повернулся и почувствовал, что за пазухой у него есть какой-то предмет, потому что предмет этот, встопорщившись при движении, встал меж рубахой и подкладкой мятеля. Венн запустил руку под плащ и вытащил оттуда кожаный ошейник. Руны, что прятались меж листьями и цветами, светились ровно и ярко серебряным лунным светом, и голова бога с оленьими рогами была отчетлива видна.

Позади кто-то запыхтел, задышал по-собачьи. Зорко вдругорядь обернулся: черный пес сидел перед ним и смотрел прямо в глаза выжидающе.

Радость и надежда мигом вспыхнули в сердце. Зорко хотел даже на колени встать, как перед знаком своего рода, но понял вдруг, что это будет лишнее. Он поклонился собаке земно и велел: