Алексей Семенов - Травень-остров

• Название: Травень-остров
• Автор: Алексей Семенов
• Издательство: Азбука
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2000
• ISBN: 5-267-00030-2

Сначала до Полуночного края вельхов, веннов и сегванов доходили только слухи о грозном нашествии степняков. Но вот появились беженцы из Полуденных стран, потом послы-разведчики хагана Гурцата, наконец, первые посланные дозоры кочевников форсируют реки, и храбрый венн Зорко из рода Серых Псов уходит на войну.

---

— Морж, это кто? — Зорко погладил кость зверя, коего Андвар назвал таким именем.

— Зверь такой, кожей покрыт, сам черный. А из пасти у него два клыка торчат. Вот это они и есть, — рассказал сегван. — А вот шкура его. Он на тюленя похож, только много больше и сильнее. Его даже медведь белый в воде боится.

— Медведь! — обрадовался венн. — Я-то думал, чей это мех у кунсов на куртки пошел! И, значит, весь белый?

— Весь, — солидно подтвердил Андвар. — Он больше бурого медведя и очень зол. И Хёгг у себя в яме белых медведей держит. Они огромные и всегда голодные.

— А что за зверь, у которого зубы в земле находят? — захотел выяснить венн ответ на последний занимавший его вопрос.

— Никто не знает, — разочаровал его на этот раз Андвар. — Иные говорят, что это зубы драконов, только тому никто не верит: повывелись драконы так давно, что уже и зубов от них не осталось, так Охтар говорит. А оленные люди говорят, что в болоте они целого такого зверя нашли однажды. Там под болотами лед, и во льду этот зверь замерз. Его нашли, когда однажды вода сильно спала, а потом собаки его объели, но кости остались. Большие, только у кита кости больше! Зверь этот на гору был похож. Сам толстый, шерстью бурой покрыт, а нос у него длинный был и на змею похож. А хвост маленький, как у коровы. А еще у него четыре ноги были и вот эти зубы. Они торчали, как у моржа. Только сегваны этого зверя не видели.

Андвар умолк, утомившись рассказывать, и попросил у Зорко разрешения сходить воды попить. Зорко охотно его отпустил, а сам принялся за работу с толком: очертания узора он вдруг ясно увидел перед собой, оставалось только вычертить его и вырезать неглубоко. Краска для придуманного венном рисунка не требовалась, а на робость и слабость руки Зорко никогда допрежь сетовать не приходилось.

Зорко больше привык работать такие узоры, что можно было развернуть вширь: на платке или просто на ткани, на ставнях, на прялке, на рукояти ножа, по столбику пустить. Вот то, что резал Зорко на столбах, крышу подпирающих, и пригодилось ныне, зане жерди, из коих сделаны сани, были хоть и тоньше столбов, узор к ним следовало примерять так же. То, что рисовали и резали сегваны на дереве и камне, Зорко нравилось, но сделать то же самое он не сразу смог бы, да и не хотел. Вышло бы хоть и похоже, а все ж хуже, а работать худо Зорко никогда не умел, лучше бы и не работать тогда вовсе.

По мысли Зорко, в смертный путь отправляясь, не должен был человек держать зло в сердце на других, а оставшиеся — на него. А для того следовало украсить все, что он с собой забирает, таким рисунком, чтобы о светлом острове небесном душа грезила. Что бы ни говорили сегваны о чертогах бога своего, Храмна, а не мог Зорко поверить, что не надоело весь век на земле Хальфдиру мечом махать. Сам убьешь и всю жизнь за себя опасаться будешь.

Там, на небесах, такой мир должен быть, где можно жить без страха и никто никого не убивает. Из всех тварей земных мирными были, как о том Зорко думал, одни цветы, травы да деревья, а еще некоторые звери. Вот их и резал венн по дереву и кости, переплетая меж собой искусно и замысловато листья дуба и ветви папоротника, оленьи рога и сосновые иглы и шишки, и рассыпал кругом цветы, ровно звезды по небу. И вправду, тут не всякий бы понял, звезды то, вниз на землю павшие и в траве и листве запутавшиеся, или же цветы, заброшенные неведомым сеятелем высоко в небо, чтобы звездную порошу расцветить.

И еще о любви должен был человек думать, по Звездному Мосту идучи или, как у сегванов верили, проезжая. А раз так, то не обошелся узор без дивных птиц, по ветвям рассевшихся. Были тут птица Алконост, что поет дивно и заставляет о всякой боли забыть. И птица Гамаюн, мудрая и вещая, коя все знает от древности до самого конца, если он есть, и всю правду скажет, и не даст ушедшему забыть о том, что с ним в жизни произошло, но так об этом споет, что не будет у души никакой жалости о содеянном, а одна память. А еще голуби и тетерева, утки и лебеди. Знал Зорко, что почитают сегваны пуще иных птиц орла и ворона, но не стал вырезать их: то и без него другие мастера сделают, сегванские. Орел и ворон не человеку, а богам служат, от них одни знамения или вести. А каких вестей еще ждать душе, в Ирий идущей, каких знамений?

— Андвар, а как душа к Храмну по Звездному Мосту идет?

— Нет, не по Звездному, — покачал головой юноша. — По небесному мосту, по радуге. Эта радуга вечно над ледяным потоком стоит. Тот, кто в жизни не доблестен был и бесчестен, те с моста упадут, и потоком их унесет в Холодные Земли. Там вечный холод, и великаны из льда и инея живут. Очень злые те великаны.

«Радуга», — подумал Зорко и взял да и пустил радугу по огромному зубу древнего зверя. Может быть, то был индрик-зверь. Он, конечно, был зверь вечный, но ведь мог он рог свой на новый поменять? Меняют же рога олени и сохатые?

Радуга не простая была, потому что надо было без красок ее сделать. Басня про ледяную реку, через кою не каждый переедет, Зорко понравилась. Вот и потекла по зубу радуга-дорога о семи колеях: одна из камышовых листов, другая — из папоротниковых, третья — из дубовых, четвертая — из клена, пятая — березовая, шестая — ясеневая, как сегваны ясень почитают, а седьмая — из цветов. По радуге шли кони и олени, тянувшие за собою сани. Вилась радуга по-над водой, где плавали льдины, рыбы и диковинные звери: морж и кит. Ни того ни другого Зорко не видел, рисовал, как придумалось.

Время к полудню подошло, а венн уже расписал узором все дерево и кость. Опять пришла работница, пустые миски и кувшин забрала, через некоторое время новый кувшин принесла, полный, а еще хлеб и рыбу вяленую. Мясо, как Зорко разумел, до тризны не дозволялось. В том Правда сегванов с веннской схожа была. Работница задержалась ненадолго, поглядела на работу Зорко, потом тронула за плечо Андвара, сказала ему что-то. Тот аж вздрогнул, когда его плеча рукой коснулись, так на художество загляделся, быстро девице ответил и опять на работу венна уставился.

Девица, в отличие от Иттрун, хоть и не была дочерью кунса, а куда как боле пригожей выглядела. Волосы темно-рыжие, лицом полна, да не слишком, как и все почти сегванки, и свежа, да улыбчива. Постояла еще, посмотрела, как венн достает из сумки ножи разные да пилки, струги, тесла, скобели, и пошла свою работу дальше делать. А Зорко, еде должное отдав, свой труд продолжил.

— Теперь, Андвар, я все главное сделал. Осталось только не испортить, — удовлетворенно произнес Зорко, сделанное оглядывая. — Теперь ты пой, если хочешь, а я потом подхвачу. Сейчас думу думать не надо, рука сама работать пойдет.

Андвар, которому тоже и еды, и питья перепало, долго ждать себя не заставил. Что он там распевал, Зорко и спрашивать не стал: не иначе как о героях древних и кунсах славных, как они друг дружку мечами охаживали. Зато работа спорилась, потому как пел Андвар ровно, ладно, не голосил и не срывался. Когда же закончил песнь, спросил Зорко, о чем пел парень.

— Это про бога Хригга. Хригг увидел у великана красивую дочку и за ней свататься отправился. Великан Хриггу сказал построить ему корабль чудесный, чтобы мог везти столько груза, сколько бы ни погрузили. Хригг корабль сделал, а великан дочку отдавать не захотел. Тогда Хригг позвал ворона. Ворон полетел и все Хрору рассказал. Хрор приехал и убил великана. Потом они весь дом великана и весь его скот на корабль погрузили и уплыли к Храмну в чертог.

— И все? — разочаровался Зорко. — А такая песня длинная!

— Все, — даже как-то обиделся Андвар. — Спой лучше, если можешь.

Тем временем листы папоротниковые в узоре уже глубину приобрели и стали казаться шероховатыми, будто сейчас ветер их гладит тихонько. Споро работал Зорко, ладилось дело.

— Спою, — кивнул венн. И запел тихонько, к лепесткам цветковым переходя.

Была песня долгая, распевная. И про дорогу в ней было, и про лебедя белого, и про темные леса, и про реки синие, и про ключи студеные, и про бел-горюч камень…

Как закончил петь венн, Андвар в свой черед спросил, о чем песня.

— Как о чем? — опешил Зорко. — Про небо, что голубое оно, про то, что река течет, про лебедей, как они по осени улетают, про то, что лес темный за холмом стоит.

— И все? — удивился Андвар. — Это ж и так понятно!

Так, то песни распевая, то сегванские слушая, то толкуя Андвару, что да как он делает, Зорко работу свою вел и, когда солнце уже краснеть стало и к овиду закатному клониться, поднялся во весь рост, отошел на три шага и молвил:

— Вот и все, Андвар!

И тут же к небу обратился:

— Тебя благодарю, Солнце самоцветное! Тебя, Гром, повелитель небесный! Тебя, Огнь! И вас, братья-искусники! Красу, у мира взятую, миру и возвращаю! Примите!

И, словно в ответ, прорвало солнце легкую дымку туманную, от моря начавшую подниматься, и брызнуло-осветило — и тем благословило — работу Зорко золотым осенним лучом.