Виктория Вартан - Арминэ

• Название: Арминэ
• Автор: Виктория Вартан
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-08-000042-2

Героиня повести «Арминэ» — школьница-шестиклассница попадает в различные ситуации, в которых под воздействием общественного мнения формируется ее характер, нравственный облик, гражданская ответственность.

Разделы «Быть похожим на Давида Сасунского» и «Свет твоим глазам» посвящены жизни школьников Армении.

---

Однажды прибежал Грантик и, с трудом переведя дух, выпалил:

— Скорей, нани ушла на мельницу!

— Ну и что?

— Как что? А тутовые ягоды?

Дальше уже не требовалось никаких вопросов: другой такой возможности совершить набег на тутовник не представится.

— Эй, куда вы? — закричала нам вслед Мец-майрик. — Постойте! Грантик-джан, я тебе сделаю яичницу-глазунью, куда ты так быстро!

Она была уверена, что нани держит брата впроголодь, и пользовалась всяким удобным случаем, чтобы его накормить.

— Я не хочу! У нас важное дело, Мец-майрик, — отмахнулся от бабушки Грантик и выскочил вслед за мной за калитку. Наши бабушки, подобно родителям, тоже находились в состоянии вражды, но мы не стали посвящать Мец-майрик в наш план.

По дороге мы с Грантиком встретили Тутуша, нашего деревенского приятеля — вечно босого, худого мальчишку с круглой головой и большими торчащими ушами.

— Пошли с нами? — не останавливаясь, кинул я ему через плечо.

— Куда? — крикнул он.

— За ягодами — нани дома нет, — вместо меня ответил брат.

Тутуш без дальнейших разговоров пошел с нами. Тутовник растет в Дзорагете почти в каждом дворе, но разве неизвестно, что плоды, сорванные с чужих деревьев, во сто крат соблазнительнее, вкуснее собственных?

Деревья не трясли уже две недели, и налившиеся, сладкие, как изюм кишмиш, ягоды при одном только прикосновении к стволу посыпались на землю, в пыль. Их было очень много, не нужно даже подниматься на верхние ветки. Мы жадно обирали ягоды с веток. Сладкий, липкий сок стекал по рукам и подбородку. Мы так увлеклись, что забыли про грозную нани, — громко и весело переговариваясь между собой, уписывали за обе щеки тутовые ягоды.

Она появилась во дворе совсем неожиданно. Первым ее увидел Грантик.

— Нани идет — прыгайте! — крикнул он. Но было уже поздно: она нас заметила. С громкими проклятиями бабушка побежала на веранду, взяла самую длинную палку и стала крутить ею в ветвях, точно кочергой в печи. Тутуш завыл от боли: удары палкой пришлись бедняге по босым ногам.

— Вай, для вас берегла я тутовник? Ва-ай, чтобы змея вас укусила в живот! Чтобы уши у вас отсохли! Чтобы в землю вы провалились! Чтобы…

В мгновение ока мы оказались на самых верхних ветвях, готовых переломиться под тяжестью наших тел. Подобрав под себя ноги, мы сидели, как обезьяны, и в страхе смотрели вниз, следя за нани. От наших судорожных движений с деревьев, словно град, посыпалась тута, это еще больше разозлило бабушку. В бессильной ярости она тыкала палкой в ветки, ягоды дождем сыпались на ее голову и плечи, оставляя на платке и зеленой ткани архалука темные пятна.

— Слезайте сейчас же, негодное мальчишки! Ва-ай, чтобы ваши матери ослепли! Чтобы над вами обрушился кров! Чтобы кусок у вас застрял в горле, слезайте сейчас же! Чтобы чирей у вас вскочил на носу!

— Уйди в дом, тогда мы слезем, — робко подал я голос, добровольно взяв на себя роль парламентера.

— Ва-ай, чтобы мне посыпать ваши головы пеплом! Слезайте!

— Иди в дом — слезем… — продолжал я выступать в роли парламентера.

— Ва-ай, чтобы вы превратились в камень, чтобы зашить мне ваши рты, обжоры проклятые! Чтобы вам никогда не вырасти, чтобы дзорагетские собаки вас разорвали на части, чтобы змеи вас покусали! Чтобы вам превратиться в ишаков, чтоб выросли у вас длинные ослиные уши и хвост!.. — без передыху сыпала она проклятия. И неизвестно, какими еще новыми ругательствами обогатила бы она армянский язык, если бы престарелый дедушка Аваг не вышел на ее крики.

— Ахчи[4] Сона, что случилось? Что за крики! Голос твой слышен, наверное, в Верхнем селении.

— Чему бы еще случиться? — сердито ответила нани. — Стоило мне уйти из дому на пару часов, как эти, вскормленные собачьим молоком, мальчишки тут как тут. Из чего мне теперь варить бекмес, а?

— Э-э, Сона, брось ты кричать, — добродушно сказал Аваг, старыми негнущимися пальцами перебирая черные четки. — Дети есть дети. Пусть их… А туты еще во-он сколько на деревьях, хватит на бекмес. Ты вот что, лучше зайди-ка в дом и вынеси мне ваше большое сито, — продолжал он, лукаво поглядывая на нас, притаившихся в ветвях. — Наше-то совсем продырявилось, а старуха затеяла сегодня печь хлеб.

— Хорошо, Аваг, сейчас вынесу тебе сито, — ответила ему нани. — Ты говоришь, дети есть дети. Разве это дети? Разбойники они, а не дети. Вай, чтобы ягоды застряли у вас в горле! — крикнула она еще раз в нашу сторону, погрозила кулаком и пошла в дом за ситом.

— Ну, живо, паршивые щенки, слезайте с дерева! — крикнул нам дедушка Аваг.

Мы быстро соскользнули с дерева и хотели было дать стрекача, но дед остановил нас:

— Куда? Обождите!

Мы остановились у калитки, которая соединяла оба двора. Бедняга Тутуш, нагнувшись, потирал босую ногу, по которой палкой прошлась нани.

— Если вы так боитесь нани, почему без спросу полезли на деревья, а?

— А нани все равно не разрешила бы… — сказал Грантик.

— А вы пробовали?..

— Нет…

— То-то же, что нет. А теперь…

Но тут вышла во двор с ситом в руке нани. Мы так и приросли к земле от страха.

— A-а, попались, негодники! Сейчас вы у меня узнаете, как…

— Нани, нани! — закричал Грантик и поднял руки вверх, ну точь-в-точь как в кино. — Нани, разреши нам…

Мы с Тутушем машинально тоже подняли руки вверх. Понимаете, уж очень мы растерялись.

— Чего-чего? — Нани быстро-быстро заморгала.

— Разреши нам поесть ягод, нани, — смиренно попросили мы.

— Ах, они еще просят разрешения, негодники! — снова начала кричать она. Но потом, видно, смысл наших слов дошел до нее. — Значит, они просят разрешения, — уже несколько поостыв, сказала нани. — Стало быть, просят разрешения.

И у нани стал такой вид, будто из нее выпустили все пары.

— Ладно, разрешаю, лопайте ягоды, — махнула она рукой и повернулась к дедушке Авагу. — Вот сито, возьми, — сказала она совсем-совсем обычным тоном.

Открытие

Однажды мы с младшим братом решили подняться на гору, вершина которой была увенчана одиноко растущим деревом.

Менее чем за два часа мы были уже на вершине. С бьющимся сердцем и почему-то говоря шепотом мы осмотрели огромные валуны и камни под деревом. Они образовывали вход куда-то в глубь горы. Из расщелины доносился таинственный шум, который напоминал шум падающей сверху воды.

Внизу в голубоватой дымке предвечерних теней дома казались маленькими — чуть больше, чем спичечные коробки.

Спускались мы быстро, почти бегом. Было уже поздно. Брату нужно было возвращаться к своей бабушке, а мне — к своей. Но нам, как всегда, не хотелось расставаться.

— Пойдем к Мец-майрик, — предложил я Грантику, когда мы спустились в село.

— Нет, нани надерет мне уши, если к ужину я не вернусь домой, лучше ты ко мне.

И поскольку меня никогда не ожидало наказание (в худшем случае, ласково журили, если я вовремя не возвращался домой), я пошел с Грантиком.

На село спускались сумерки. Мы толкнули калитку и вошли во двор. Против ожидания, нани не встретила нас. Под тутовыми деревьями ее тоже не оказалось.

— Она, наверное, дома, — сказал Грантик и взглянул на освещенные окна.

Мы поднялись по ступенькам на открытую веранду. Изнутри доносились звуки какой-то армянской танцевальной мелодии. «Радио!» — вспомнили мы. Но прежде чем войти, мы почему-то с любопытством заглянули в выходящее на веранду окно… То, что предстало перед нашими глазами, настолько поразило нас, что, в изумлении прильнув к стеклу, мы смотрели, смотрели, не веря собственным глазам: нани, суровая и деспотичная, никогда ни с кем не шутившая, гроза всех соседских мальчишек, нани, которая отдыхала только за своим веретеном, танцевала под сладкие, нежные звуки зурны. И в одиночестве. Она мягко и плавно кружила по комнате, медленно и грациозно поднимая в такт музыке руки, будто птица, медленно взмахивающая в воздухе крыльями. Легкая полуулыбка мечтательно блуждала на ее изборожденном морщинами лице, суровые жесткие черты лица смягчились, помолодели.

— Ну и ну! — воскликнул Грантик, не сводя глаз с танцующей бабушки.

— Войдем? — спросил я.

— Не знаю… — тихо ответил брат.

Мне захотелось застать ее врасплох, смутить, поймать, так же как и она нас ловила на какой-нибудь проделке. И потом, мне казалось чудовищным, что у такой сварливой, старой женщины может появиться желание танцевать, да еще в полном одиночестве. Я подкрался к двери, толкнул ее и с криком «Нани танцует! Нани танцует!» влетел в комнату. Вслед за мной — брат. Застигнутая врасплох старуха застыла на месте с поднятыми руками. Мечтательное выражение, которое нас поразило, когда мы подсматривали за ней в окно, сначала сменилось удивлением, будто она нас видела впервые, затем полной растерянностью; и то, что предстало нашим глазам в следующую секунду, было столь неожиданным для нас и непохожим на нее, что мы с братом как-то сразу приумолкли: сухонькое лицо нани внезапно сморщилось, стало жалким и беспомощным и она заплакала. С чувством необъяснимой вины мы тихо, на цыпочках, по одному шмыгнули за дверь. Несколько минут постояли на веранде, пристыженные и притихшие, молча, неподвижно.