Юрий Ветохин - Склонен к побегу

• Название: Склонен к побегу
• Автор: Юрий Ветохин
• Издательство: Авторское издание
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1983

Книга описывает несколько неудачных попыток автора сбежать из СССР в 60-70-х годах, последующее заключение в тюрьмах и специализированных психиатрических лечебницах и счастливое спасение на индонезийском острове после прыжка из иллюминатора парохода.

---

— Нет ли каких-нибудь свежих «уток»? — спрашивал я его.

Мы звали Завадского «уткометом» за его пристрастие к слухам. Он не обижался и охотно передавал нам «утки» От него мы услышали о предстоящем переводе больницы во Львов и о показе кинофильмов. Оправдалось только насчет кино. Пару раз в месяц нас стали выгонять в коридор с подушками. Мы садились рядами на пол на эти подушки и смотрели шпионские или детективные фильмы. От Завадского же мы узнали о Попове. В результате постоянно проводившейся сортировки больных Дмитрия Ивановича Попова перевели на другой этаж. Завадский видел, как он плакал, предчувствуя, что больше никогда не увидит тех, с кем подружился на нашем этаже.

Скоро не стало у нас и Никитина. Сперва его перевели в 5-ую камеру, где жил я, и назначили халоперидол. В отличие от других больных Никитину назначили халоперидол без корректора, т. е. без ромпарюща. Со 2-го или 3-го приема Никитина стали мучить судороги конечностей, а также — шеи и глотательных мышц. Он жалобно просил сестер дать ему ромпаркин, чтобы прекратились судороги, но одна только Ирина Михайловна жалела его и давала таблетку. Отчаявшись, он как-то сказал Саре Дьяченко:

— Почему вы не хотите дать мне ромпаркин? Другие больные получают ромпаркин, да и мне тоже Ирина Михайловна дает.

Дьяченко донесла врачам. Ирине Михайловне врачи сделали выговор и она тоже перестала помогать Никитину. Дмитрий Иванович решил покончить самоубийством. Я видел его приготовления, но никому ничего не сказал и его не остановил. Я был уверен, что самоубийство для Никитина — наилучший выход. Однако, его попытка задушиться — не удалась. Не то, что его попытку заметили. Просто, под влиянием халоперидола он настолько ослабел, что у него не хватило физических сил. Я не мог без жалости смотреть на его страдания. Но чем я мог ему помочь? Я только советовал ему мысленно обратиться к Богу. Его пытали халоперидолом несколько месяцев. Затем разрешили написать короткое письмо сестре с просьбой о посылке. Когда посылка пришла Никитина уже куда-то увозили. Медсестра, провожавшая его в пересыльную тюрьму, принесла обратно банку меда из его посылки, которую тюремные начальники не разрешили ему взять с собой. Никитин подарил мед мне. Этот мед был последним приветом от Дмитрия Ивановича Никитина. Больше я ничего о нем не слышал. Вероятно, коммунисты его расстрелял и, также как и Вальтера Мантейфеля, о смерти которого я узнал много позже.

Муравьев остался в 3-й камере один, без друзей, в компании больных уголовников. Он стал очень болезненно переносить ежедневные истерики, которые закатывал в его камере больной Молодецкий и однажды, не выдержав, поссорился с Молодецким, а потом постучал в дверь и попросил перевести его в другую камеру. Санитар сам перевести не имел права и повел Муравьева к врачам.

— Вот вы всегда утверждаете, что — не больной! — обрадовался случаю его лечащий врач майор Халявин. — А в сегодняшней ссоре с Молодецким вы разве вели себя, как здоровый?

— Вы меня 15 лет вместе с сумасшедшими в одной камере держите! — повысил голос Муравьев. — Никто бы на моем месте не выдержал этого!

— Это от вас зависит! — возразил майор. — Сознайтесь, что вы — психически больной человек. Согласитесь, что все ваши политические претензии — сплошной бред сумасшедшего. Раскайтесь в своей писанине — и не будете больше сидеть вместе с сумасшедшими!

— Если вы даже наставите на меня револьвер, гражданин майор, я и тогда не соглашусь признать себя сумасшедшим!

— Тогда сидите и помалкивайте! Никто вас в другую камеру не переведет!

— Вы так отвечаете на мою просьбу! Со мной так даже в Освенциме не разговаривали! Советские газеты сейчас ругают «черных полковников» в Греции. А вы чем лучше — «красные полковники»?

За это Муравьеву сразу же прописали курс серы и он долгое время не мог встать с койки.

* * *

В полку МВД, который охранял нашу спецбольницу, произошло подряд два события. Одно из них было убийство.

В одно воскресное утро, воспользовавшись отсутствием врачей, я пошел с разрешения санитара в рабочую камеру и начал партию в шахматы с Дьяченко. В друг за окном, откуда были видны и вышка с часовым и запретка, раздался звонкий выстрел. Мы все бросились к окну и увидели лежащего под вышкой часового. Под ним постепенно расплывалась лужа крови. Сперва к телу подбежали люди, но когда они отошли, труп остался лежать на прежнем месте, и лежал там почти целый день. А тем временем вооруженные автоматами солдаты начали прочесывать территорию военного завода, граничащего с нашей больницей и казармами полка.

Мой знакомый надзиратель, едва придя вечером на смену, с готовностью рассказал мне все. Оказывается, по невыясненной еще причине, разводящий застрелил часового, а сам бежал. Солдаты, которых мы видели из окна, были посланы на поиски убийцы.

Другое происшествие было еще серьезнее. Моего надзирателя утром никто не сменил на его посту. Заметив это, я подошел к нему и спросил, «платят ли ему сверхурочные?»

— Сегодня — не до шуток, — ответил он. — Ночью наш полк подняли по тревоге и в полном составе отправили в Днепродзержинск на подавление народных волнений. Поэтому сменить меня некому.

— Что-о-о? — удивился я. — Восстание на родине Брежнева?

— Тише! Тише! Что вы так громко? Напрасно я сказал вам! — и курсант пугливо отвернулся от меня.

С этого дня я больше не видел своего знакомого. Вообще-то надзирателей иногда меняли, чтобы они не привыкали к одному месту и не знакомились близко с заключенными. Но в данном случае, он наверно сам попросился на другой этаж, раскаиваясь в том, что сказал мне. Но и без него поползли слухи. Уже от санитаров я узнал, что в Днепропетровске были подняты по тревоге все воинские части и все они отправлены в Днепродзержинск.

А там произошло вот что: в одной семье справляли свадьбу. Пьяный гость вышел на улицу проветриться и был задержан проезжавшим милицейским патрулем. Его посадили за решетку в этой же машине и дверь закрыли на замок. Пьяный закурил в машине и от его спички вспыхнула канистра с бензином, находившаяся зачем-то тоже за решеткой. Пьяный стал стучать в кабину к шоферу, которая отгорожена от камеры глухой перегородкой, и требовать, чтобы его выпустили, но ни шофер, ни милицейский начальник не обращали внимания на его стук. И человек заживо сгорел.

Как-то случилось, что жители Днепродзержинска быстро узнали о случившемся. Толпа перевернула машину и убила обеих милиционеров, а потом направилась громить отделение милиции и горком КПСС. Вот тут была поднята тревога на всю Украинскую республику и хотя дальше слухи противоречили один другому, я лично думаю, что толпа не успела сделать больше ничего. Однако, этот случай как нельзя лучше иллюстрирует взрывоопасную обстановку в СССР. «Из искры возгорится пламя!» — этот большевистский ленинский лозунг стал теперь явно антисоветским.

Глава 44. Концлагерь с «человеческим лицом»

Когда радио объявило о начале войны между Израилем и Египтом, то я сразу подумал, что Москва выступит на стороне Египта, а США — на стороне Израиля и начнется мировая война. С этой вестью я направился к

Муравьеву, но заглянув в глазок его камеры, увидел, что старика бил озноб. Какая-то сила подбрасывала его вверх, зубы его щелкали, руки тряслись и он ничего не мог поделать. Я знал, что Муравьева начали снова, уже во второй раз, пытать серой. Он провинился. Санитары не пустили его в туалет и Муравьев оправился в дверь камеры. После того, как они избили его, санитары еще пожаловались на Муравьева врачам. Врачи захотели говорить с Муравьевым лично.

— Не о чем мне разговаривать с палачами! — заявил Муравьев. Тогда санитары привели его силой.

— Так вы нас палачами называете? — закричал на него «лечащий врач» майор Халявин.

— А кто вы?

— Мы — врачи.

— Врачи — те, кто восстанавливают здоровье людей. Вы же отнимаете здоровье. Значит, вы — не врачи, а — палачи!

За эти слова Муравьеву сразу же ввели серу. Теперь, увидев, как Муравьев мучается, я побежал в раздаточную, где еще оставался кипяток, и принес ему в камеру. Сосед влил кипяток в дрожащий рот Петра Михайловича и дрожь кое-как удалось унять. Однако, Муравьеву было не до сообщений о военных действиях. Но многие политзаключенные и, конечно, Фетишев, воспрянули духом. Мировая война была единственной, видимой возможностью освобождения или же быстрой смерти. В тот раз мир избежал мировой войны. То, что для всего человечества было огромной радостью, для нас, обреченных на пожизненное прозябание в коммунистическом концлагере, было разочарованием. Не меньшее разочарование вызвал у нас неоправданно теплый прием, который оказал приехавшему в США Брежневу Президент Никсон и его правительство. Все вновь увидели, что их страдания также безразличны западным правительствам, как и Кремлю.