Юхан Пээгель - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Юхан Пээгель
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Чуть подальше над снегом высится черная грудь древнего валуна, на сумрачные брови надвинута высокая снежная шапка. Если ты заберешься на него и посмотришь на северо-восток, перед глазами у тебя будет гладкий, как стол, затянутый льдом залив, а дальше, насколько хватает глаз, под ледяным покровом дремлет открытое море. Какой властный покой! Отдыхает земля, переводит дыхание море! И если бы не зимняя, отмеченная пучками соломы дорога, можно было бы подумать, что и люди под снежными крышами только то и делают, что отдыхают: топят печи, готовят еду и размышляют о том, что им удалось летом и что у них не получилось, рассматривают свои большие бугристые руки и обдумывают, какую же работу поручить им весной, когда море с ревом проснется, когда над полем опять заклубится на солнце пар, когда запахнут можжевельники, когда зазвучат самозабвенный любовный щебет и вскрики лесных и морских птиц, которыми наполнятся слух и сердце и от которых можно потерять рассудок.

Однако у людей полного отдыха нет. Они делают свои дела, справляют праздники. Гляди-ка, по этой зимней дороге лихо катит вереница саней-розвальней. Это едут крестить малютку Сейу. От бухты до церкви четырнадцать верст. Можжевельники сверкают на солнце, заиндевелые лошади фыркают, и вовсю летит снежная пыль, когда на поворотах нога в сапоге или валенке касается земли, чтобы накренившиеся сани не потеряли равновесия. На последних дровнях двое веселых деловых мужчин, у них за спиной под старой полостью какой-то выпуклый предмет. После младенца, недельного Сейу, которого везут в церковь крестить, это самая важная вещь в санной процессии: бочка пива. Двадцатипятиштофная. Панацея от мороза.

У церкви стряхнули с одежды солому, женщины скинули большие платки на плечи. Отец младенца направился к попу на дом, из пивной бочки вытащили затычку, и кувшин два раза обошел круг. Сваты чисто случайно нашли у себя за пазухой какую-то бутылку. И она пошла по кругу. Потом явился поп, и все направились в церковь.

Между прочим, нужно упомянуть о том, что мать в церковь не поехала. Она еще не оправилась после родов, а поскольку все равно главная роль на крестинах принадлежит кумовьям, то малютку доверили им и отцу.

Святое таинство крещения прошло, в общем, благополучно. Поскольку церковь была не топлена, поп согласился только побрызгать младенца. Он совершил помазание, нарек новоявленного раба божьего Алексеем (это и есть по-эстонски Сейу), прочитал над ним свои сказы и пропел песни. И кумовья вели себя достойно, хотя от пара, возносившегося из их ртов к покрытому изморозью церковному оводу, шел запах более сильный, чем от ладана. И только свечи в их сильных пятернях подозрительно дрожали. Одним словом, все шло прекрасно. Даже крошечный Сейу не кричал и слишком много не писал.

С возвращением стали спешить, ибо путь был не близкий. Разумеется, прежде чем тронуться, снова приложились к противоморозному снадобью из двадцатипятиштофной бочки. Женщины на кухне у попа перепеленали крохотного мужчину и сунули ему в ротик тряпичную соску, чтоб он легче пережил наступающий голод (в это самое время за дверью поповской ризницы улыбнулся, наверно, еще целый подойник пива). После чего снова пустили по кругу кувшин. Потом еще раз повторили. Затем отвязали от коновязи коней и пустились в обратный путь, новорожденного отправили с кумовьями, потому что у них была самая лучшая лошадь.

Все шло отлично. Февральское солнце уже давно миновало самую высокую точку своей короткой орбиты и теперь, когда кумовские сани въехали в знакомый можжевельник, быстро катилось под гору. Остальных не было видно, они на много отстали. Уже показался дом. Предвкушение теплой комнаты еще больше подняло настроение, и из саней послышалось воодушевленное пение про буер, который из-за мороза и тумана никак не мог попасть из Виртсу в Куйвасту. Когда кумовья дошли до слов:

Шкипер бегал у дверей

и орал на трех парней,

вдруг один из певцов замолк и круто остановил свою резвую лошадь.

- А где же третий парень? Куда девался младенец? - взревел он. Младенца нету!

- Так и есть, нету, - должен был признать второй. - Нету его.

- Вот ведь олух царя небесного, - ругался первый, - ты же его держал, ты и потерял! У меня вожжи были. Где младенец?

- Значит, вывалился. Маленький больно, будто росинка... Я и не заметил...

- Не заметил, - передразнил первый, - опять небось спал!

- Как это спал, ежели я пел, - оправдывался второй.

- Да ты и когда поешь, спать умеешь, - прикрикнул на него первый, и, нужно сказать не без основания, потому что второй кум до того спать был горазд, что однажды, накануне Иванова дня, когда ночи короткие, придя с работы, уселся за стол поесть и стал обсасывать лещиную голову и за этим занятием заснул. Поспит, пососет, опять поспит, опять пососет, пока утреннее солнце не застало его в таком виде за столом, с головой леща во рту. Ладно, куда ни шло, это бы и простить можно: человек усталый, головы у лещей вкусные, ночь короткая. На этот раз дело посерьезнее. Пропал младенец.

Оба кума мгновенно протрезвели. Лошадь завернули обратно, уселись спинами друг к дружке, лицами к обочинам. Едут шагом, смотря изо всех сил, глаза из орбит вылезают.

- Ей-богу вот, на этот раз я не спал, - оправдывался второй кум. - Я и вправду поспать не прочь, а только уж ежели гулянка, так я не сплю. Охота придет, так могу несколько суток напролет гулять, и ни в одном глазу сна нету.

Сколько ни ехали, а младенца все не видать. У них аж внутри похолодело: хороши кумовья, дите потеряли!

- Дальше уж быть не может! Когда петь начали, оно тут было, а вот как припев пошел: "едем, едем, не доедем", стал я такт отбивать, тут, видно, оно с саней и упрыгнуло...

Едут дальше, а младенца все нет как нет.

- Нет, уж тут он непременно должен быть, надо искать, не то мать может слишком близко к сердцу принять, - вздыхал тот, что потерял.

- Молчи уж, старый сапог, - прикрикнул на него первый, и почти сразу после этой выразительной фразы сани стали. Оба мужчины, как подброшенные пружиной, выскочили из саней на снег и стали на колени у придорожной канавы.

...Ах, можжевельник, ты вечнозеленое чудо-дерево! В твоих мягких ветках, как в материнских объятиях, лежал ребеночек, так хорошо ты его встретил!

Кумовья осторожно отогнули угол большого платка: дышит! Тихонечко прижали два холодных носа к розовой щечке: теплая! Даже тряпичная соска была крепко зажата у него в ротике и крохотная капелька слюны на крохотном подбородке не замерзла. Значит - все в порядке!

К огромной радости кумовьев, найденный ребенок открыл свои глазенки с расширенными зрачками. Взгляд у мальчика был устремлен на зимний можжевельник, сверкавший и дышавший в алом свете заходящего солнца. Потом скользнул по замерзшему заливу и морю за ним.

- Чего ты морозишь ребенка, сейчас же прикрой ему лицо платком, командовал первый кум и повернул лошадь в обратном направлении, потому что вдали уже виднелись остальные сани.

Вот теперь это была поездка! С песнями въехали кумовья во двор к новорожденному, с песнями внесли младенца в дом и вручили матери. Крошку Сейу после этого приключения ждала теплая грудь, а счастливых кумовьев трехштофный жбан пива.

История про то, как загулявшие кумовья потеряли крестника, стала известна в народе, когда Сайу уже ходил, - наверно, сами участники выболтали где-нибудь за кружкой пива. В тот вечер про это не говорили, только отец ребенка поинтересовался, почему это кумовья всего незадолго перед остальными приехали. Ведь на что ходкая лошадь у них была!

- Ходкая - это да, да ей все до ветру ходить требовалось, оправдывался ее владелец.

- И каждый раз приходилось дугу сымать, чтоб колокольцы не звенели. Животное молодое, может испугаться и до конца не сходить... Так ведь и болезнь нажить недолго, - добавил кум, потерявший ребеночка.

Кстати, на этих крестинах он и вправду трое суток, не смыкая глаз, гулял.

Гляди вот - на настоящих крестинах всегда что-нибудь да происходило. А нынче ничего не происходит, не может произойти и не произойдет.

Да где уж тут происходить, детей-то ведь мало стало.

- А ты сам был ли на тех крестинах? - спросил я.

- Само собой, с чего бы мне не быть. Я в ту пору еще парень хоть куда был.

- А не был ли ты часом одним из кумовьев?

- Не был, не был. С чего это ты вдруг спрашиваешь?

- Да просто так...

Можно ли верить старику, что такая история на самом деле произошла? И если произошла, не был ли он одним из кумовьев? Ладно, это в конце концов не так уж существенно, поскольку все кончилось благополучно, и если я правильно понимаю, то главная мысль всей этой истории заключается в том, что в старину пиво до того крепкое бывало, а кумовья - до того разудалые, что даже крестников по дороге умудрялись терять. Ну, а по нынешним временам рассказ этого старика можно с успехом использовать в целях антиалкогольной пропаганды.