Ярослав Галан - Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы

• Название: Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы
• Автор: Ярослав Галан
• Издательство: Радянська школа
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

В своих произведениях Ярослав Галан бескомпромиссно выступает против враждебной идеологии, реакционной философии фашизма, украинского буржуазного национализма, клерикализма. Егопроизведения призывают к борьбе за мир, за коммунизм, человеческое счастье…

---

—    Это голос шотландской крови?

—     Нет — американской. Шотландская фамилия досталась мне от мужа... Вы, кажется, могли уже не раз наблюдать взаимо­отношения между нашими джи-ай и томми[7].

—    Да, это взаимная «блестящая изоляция».

—    Я назвала бы это иначе, но пусть будет по-вашему. К вашему сведению, меня тревожит не английская политика. От британского аристократического вола наивно было бы требовать чего-нибудь большего, чем кусок тухлого мяса.

—    В большинстве случаев эту политику трудно отличить от американской, не так ли?

—     Вы угадали. Больше всего раздражает, нет, бесит меня, когда я слышу или читаю эти нестихающие комплименты наших нынешних светил над могилой президента, поклявшегося избавить человечество от войны, нищеты и страха. Это уже нечто худшее, чем лицемерие, это цинизм.

Возмущение миссис Маккарди содержало все элементы иск­ренности: ее голос сливался теперь с гневным рокотом мотора, преодолевавшего подъем.

Немного погодя она добавила:

—    Печальнее всего то, что народы не видят трагизма ситуа­ции или не хотят его видеть.

—    Народы здесь ни при чем, миссис.

Миссис Маккарди иронически оттопырила губку.

—     Если смотреть с высоты ваших принципов, быть может, это и так. Но позвольте мне иметь собственное (надобыло слышать это «собственное») мнение; мнение, рожденное в конце концов юнрровским опытом.

Разговор становился интересным. Я счел необходимым по­спешить собеседнице на помощь.

—     Надеюсь, вы согласитесь со мной, что этот юнрровский опыт дорого обходится народам, и боюсь, обойдется еще до­роже...

—     Несомненно. Есть святыни, которыми нельзя торговать безнаказанно.

—    Таким способом можно утратить не только моральный кредит...

Она покосилась на меня:

—    Можно утратить, говорите? Он уже утрачен. Особенно после скандала в Дахау.

—    В Дахау? За Дахау отвечают сегодня нюрнбергские обви­няемые.

—    А впоследствии мы все ответим перед судом истории.

—    Вы, очевидно, имеете в виду Мюнхен и его результаты?

—     Нет, сэр. Я говорю теперь о Дахау и обо всем, что про­изошло там после ликвидации лагеря. Не удивляюсь, что вы успели уже забыть об этом. А я не забыла и не забуду, что американские солдаты нарушили священное право убежища. Надо было видеть, как эти люди плакали и рвали на себе волосы, когда их передавали вашим властям!

Я не верил своим ушам.

—    Миссис Маккарди! Вы проливаете слезы над...

—    О, еще бы, над коллаборационистами, предателями, или как вы их там называете. Однако для меня, американки, они прежде всего люди, страдающие люди. К тому же не забудьте, сэр, что война ведь уже кончилась.

Логика моей собеседницы была достойна ее этических прин­ципов.

—    Вы ошибаетесь, миссис. Еще не кончилась, ни в коем слу­чае не кончилась война против уцелевших камелотов[8] достаточно известного вам Адольфа Гитлера и против...

—     ...идиотов, вы хотели сказать? Спасибо.

—    Не за что. С идиотами было бы не так уж трудно справить­ся. Хуже, когда этих камелотов протежируют няньки вроде вас, миссис.

—    Ваша склонность к эпитетам, сэр...

—    Менее, наверняка менее опасна, чем ваша забота о по­следышах нацистского дьявола. Впрочем, могу вас успокоить: американцы выдали всего несколько десятков предателей и то лишь потому, что те в прошлом стреляли по вашим джи-ай. Основная же масса, несколько сот тысяч этих негодяев, все еще пребывает под вашей любвеобильной опекой.

—    У вас, должно быть, нетерпимость в крови, если вас не волнует даже судьба несчастных детей.

Я не успел ответить. Внезапно заскрежетали тормоза, и мис­сис Маккарди остановила машину перед двумя молодыми джентльменами в американской форме (без знаков различия) и с красно-белыми ленточками на груди. Оба джентльмена по­казывали пальцами на небо.

—    Садитесь,— сказала с материнской улыбкой миссис Маккарди.

—    Данке шейн! — ответили джентльмены с чистым галицийским акцентом и сели в машину.

Меня удивило, откуда они взялись в этой безлюдной мест­ности.

—    Вы где живете? — спросил я.

Украинская речь не произвела на джентльменов никакого впечатления. Один из них, шатен, с широким шрамом на щеке, ле­ниво ткнул пальцем в сторону леса. И в самом деле, в перелеске можно было разглядеть трехэтажный дом казарменного типа, весь увитый, точно плющом, гирляндами полуголых загорелых тел. Эта картина заметно смутила мою спутницу, и ведомая ее рукою машина чуть не врезалась в ограду из колючей проволоки.

—     Если не ошибаюсь, миссис Маккарди, это ваши воспи­танники...

На лице ее проступило нечто подобное румянцу.

—    Вы не ошибаетесь.

—    Не считаете ли вы, что безделье не самый лучший способ воспитания?

—    Этот вопрос я прошу вас задать кому-нибудь другому.

—     Кому?

—     Ну хотя бы даже командованию третьей армии ЮНРРА, которое, к сожалению, заботится лишь о телесных потребно­стях перемещенных лиц.

Должно быть, миссис Маккарди чувствовала себя неловко.

—    Не надоела вам такая жизнь? — спросил я у наших пас­сажиров.

—    Какая именно? — переспросил полный брюнет мелодич­ным львовским говорком.

—     Безделье.

—    Нет.

—     И так до самой смерти?

—    Мы еще не собираемся умирать.

—    О нас думают американцы,— прибавил шатен.

—     И что же они придумали?

—     Говорят, что нас еще подкормят немножко, а потом по­едем в их армию, в Японию или еще куда-то. Обещают нам аме­риканское подданство после трех лет службы.

Я лояльно переводил миссис Маккарди все, что говорили «перемещенные» джентльмены.

—     Вы поляки?

—     Нет,— ответили дуэтом пассажиры,— мы украинцы. Поляков уже взяли в охранную роту. Там они охраняют амери­канское имущество.

Справа от дороги тянулось огромное поле, ощетинившееся сот­нями, тысячами пушечных стволов. У входа стоял сторож этого монументального склада в американской каске с польским орлом.

—    Сервус, Ясь! — крикнул ему брюнет и, обращаясь ко мне, сказал: — Это из «бригады Святого Креста» НСЗ[9]. Как пришли год назад из Польши целым подразделением, так и служат под­разделением.

—    Холерические парни,— уточнил информацию шатен.— Поссорятся за картами и сразу — в ножи.

—    А вы?

—    Мы на деньги редко играем. ЮНРРА мало платит.

—    А можно ли узнать, почему у вас на лацканах ленточки польских цветов?

—    Нам сказали, что так лучше — большевики не будут иметь на нас прав.

—     Кто же мог вам так сказать?

Миссис Маккарди торопливо прервала нашу беседу:

—     Боюсь, сэр, что вы злоупотребляете болтливостью про­стодушных ребят. Неужели вы не хотите понять, что интеллек­туальный уровень этих парней ни в какой степени не соответ­ствует вашим, мягко говоря, чрезмерным требованиям? Я уже не говорю о том, что ваш способ задавать вопросы напоминает следствие. Неужели вы даже здесь, где господствует американ­ское право, не можете простить этим симпатичным парням, что они по-своему понимают и любят свободу? Разве вы...

—    Ви шпет ист ден?[10] — прервал поток ее красноречия брюнет.

Миссис Маккардиоторвала левуюрукуотруля, и на солнце блеснуло золото ее часов.

—    Двадцать пять десятого,— ответила миссис с материнской улыбкой.

Не успели мы проехать и двухсот метров, как брюнет, ста­раясь, должно быть, показать свое пристрастие к американ­ским манерам, фамильярно потрепал миссис по плечу.

—    Стоп,— крикнул он, и машина послушно остановилась.

На этот раз джентльмены решили блеснуть манерами на­шего полушария. Сперва шатен, затем брюнет припали к ручке миссис Маккарди. Выглядело это очень мило. О, миссис Мак­карди прощалась со слезами на глазах.

Внезапно она вспыхнула и, оторвав взгляд от молодых людей, скрывшихся в глубине придорожного леса, устремила глаза на меня. Это не предвещало ничего хорошего.

—    Теперь я понимаю, почему вас не любят! — проши­пела она.

—    Меня?

—     Всех вас! Ведь в каждом из вас сидит фанатичный Торквемада, не способный понять, что и в груди еретика может биться благородное сердце.

Она произнесла эти слова с убийственным сарказмом.

Джип летел, как стрела.

—     Передержка, миссис. Во-первых, ни павеличи, ни бандеробцы не напоминают мне ни одного известного из истории еретика. Разве если назвать еретиком Иуду Искариотского.

—    Как всегда — неоригинально. А во-вторых?

Жестом подверженной сплину королевы она поправила ле­вой рукой волосы. Эта рука вдруг приковала мое внимание.