Пэт Конрой - Принц приливов

• Название: Принц приливов
• Автор: Пэт Конрой
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: ISBN 978-5-699-43929-4

Том Винго приезжает в Нью-Йорк, чтобы помочь своей сестре-близнецу Саванне, талантливой поэтессе. Пытаясь решить ее проблемы, он ищет ответ в непростой истории их необычной семьи, наполненной драматическими событиями и потрясениями. Том заново проживает годы детства, оценивая их с позиции зрелого человека…

Роман «Принц приливов» — настоящая сага о боли и радости, о чуткости и отчуждении, о детских страхах и о призраках взрослой жизни.

Одноименная экранизация романа (в 1991-м с Барбарой Стрейзанд и Ником Нолти в главных ролях) была выдвинута на премию «Оскар» и получила «Золотой глобус».

---

По субботам мы приносили банки Папе Джону на проверку. Он тряпкой стирал с них пыль и тщательно разглядывал содержимое. Нас он подробно расспрашивал о паучьих аппетитах. После этого Папа Джон подсчитывал количество грушевидных мешочков с яйцами. Появление каждого нового поколения «черных вдов» он отмечал в записной книжечке. Бывало, он осторожно извлекал из банки паучиху и давал ей погулять по тарелке. Поползновения перебраться через край решительно пресекались пинцетом. Старый грек не раз указывал нам на красные песочные часики, словно вытатуированные на брюшке паучихи.

— Вот оно, предостережение, — говорил Папа Джон. — Эти песочные часики означают: «Я убиваю».

— Папа Джон, почему вы разводите «черных вдов»? — однажды спросила Саванна. — Ведь можно заниматься золотыми рыбками. Они приятнее. Или вообще марки собирать.

— Развожу я их, дорогая моя, потому что был предпринимателем, — ответил Папа Джон. — Весьма удачливым торговцем обувью, черт меня подери. Но продавать обувь — занятие весьма заурядное. И мне захотелось сделать что-то такое, чего не делал никто. Что-то особенное. Вот я и стал торговцем обувью, который у себя в подвале разводит пауков. «Черные вдовы» привлекли ко мне внимание множества людей.

— Их самки действительно съедают своих мужей? — поинтересовался Люк.

— Да, они очень жестокие дамы, — усмехнулся Папа Джон. — Расправляются со своими кавалерами сразу после брачной ночи.

— Они могут закусать до смерти? — осведомился я.

— Насколько знаю, для детей их укус смертелен. Но сомневаюсь, что «черные вдовы» способны убить взрослого. Человека, который приохотил меня к этому делу, они кусали дважды. Он сильно болел и даже думал, что отдаст богу душу. Однако до сих пор жив.

— Он что, был недостаточно внимателен? — задал я новый вопрос.

— «Черные вдовы» довольно смирные до тех пор, пока им не приходится защищать свои яйца. Тогда они становятся агрессивными. А тому человеку нравилось, когда паучихи разгуливали у него по руке.

— Меня от одной мысли дрожь пробирает, — призналась Саванна.

— И тем не менее он разводил изумительных пауков, — добавил Папа Джон, разглядывая своих питомцев.

Забота о «черных вдовах» требовала терпения и сосредоточенности, редко встречающихся у детей нашего возраста. Мы серьезно относились к своей обязанности и с невероятным фанатизмом изучали жизненные циклы пауков. Еще бы, ведь мы присматривали за тварями, способными нас убить. С того времени, когда я прижимался носом к стеклянным банкам и наблюдал за монотонным и одновременно пугающим существованием «черных вдов», началась моя любовь к паукам и другим насекомым. Я смотрел на черные бусинки, застывшие среди почти невидимой паутины, сотканной из слюны этих насекомых. Пауки затягивали пространство банки слоями тончайших нитей, в которых висели дни напролет. Их проворство всегда имело одну цель — убийство. Мы месяцами наблюдали, как самки уничтожают и пожирают самцов. Мы привыкли к круговороту их жизни, к их времени, что исходило из маленьких красных песочных часов и рассыпалось по сверкающим асимметричным нитям паутины. На наших глазах созревшие яйца трескались и по банке коричневыми и оранжевыми зернышками разлетались новорожденные паучата. Постепенно мы перестали бояться «черных вдов»; наоборот, мы восторгались ими и были готовы защищать. В простом строении их тел было столько красоты; они скользили по паутине, неся в своих чреслах тайну плетения шелковистых кружев, и создавали целый мир в банке, заполненной воздухом Джорджии. Пауки мастерски делали то, ради чего появлялись на свет.

За домом Толиты начинался большой лиственный лес. Он был окаймлен невысокой каменной оградой, которая тянулась вдоль Брайарклифф-роуд; через каждую тысячу футов на ней имелись таблички с надписью: «Посторонним вход воспрещен». Бабушка, заговорщическим шепотом поведав нам, что там живут «невероятно богатые люди», предупредила: никогда, ни при каких обстоятельствах не перелезать через ограду и не играть в запретном лесу. Это были владения семьи Кэндлеров — наследников фабриканта, начавшего выпускать кока-колу[54]. Бабушка всякий раз говорила о них как о сословии пэров. По ее словам выходило, что Кэндлеры занимают в Атланте положение, почти равное положению королевской семьи.

Однако каждый день после школы мы подходили к ограде, смотрели на сочную зелень и вдыхали аромат леса. Нам казалось, что даже деревья в нем пахнут деньгами. Нам не терпелось хотя бы мельком увидеть кого-нибудь из этого аристократического и загадочного рода. Запреты запретами, но мы были детьми и в итоге перелезли через ограду, собираясь сделать несколько робких шагов и тут же убежать назад. В следующий раз прогулка по чужому лесу была длиннее, однако смелость вскоре иссякла, и мы вернулись к себе во двор. Вот так, постепенно, мы начали развеивать миф о запретном лесе. Вскоре мы лучше самих Кэндлеров знали каждый уголок этого рая. Мы изучили его секреты и границы, мы прятались в рощицах, влезали на деревья и ощущали шальное чувство неповиновения, бурлящее в юных сердцах, у которых хватает отваги игнорировать странные законы взрослых. Мы забирались в чащу и с рогатками охотились на белок. Мы затаивались на верхних ветвях и оттуда следили за счастливыми детьми семейства Кэндлеров, когда те с серьезным скучающим видом катались по дорожкам на чистопородных лошадях. Мы шпионили за садовником, удобряющим кусты азалий.

В один из теплых ноябрьских вечеров мы тайком покинули нашу спальню, перелезли из окна на громадный дуб, спустились вниз и отправились во владения Кэндлеров. Мы приблизились к их особняку, а затем на животе поползли по густой траве к самым стенам этого мрачноватого здания в тюдоровском стиле. Из застекленных створчатых дверей лился серебристый свет. Мы попали ко времени ужина, когда за столом собралось многочисленное семейство. Слуги подкатывали тележки, полные неизвестных нам блюд. Хозяева особняка, все исключительно бледные, сидели прямо, как на церковной службе; выражения их лиц были серьезными и благочестивыми.

Затаив дыхание, мы восторженно следили за священнодействием, именуемым ужином. На столе в канделябрах горели свечи. Гроздья их огоньков дополнял мягкий свет люстр. Мы были заворожены незнакомым миром богатых с его апатией и застегнутым на все пуговицы величием. Лежа на лужайке, где недавно скосили траву, мы вбирали в себя каждую мелочь этого случайно подсмотренного медленного ужина. За столом, где восседали наследники, не было слышно ни смеха, ни разговоров. Мы решили, что богатые немы как рыбы. Под стать им двигались и слуги, напоминавшие пингвинов. Нам казалось, что у них не сгибаются ноги. Все движения они соизмеряли со скоростью трапезы: подливали вино в бокалы, перемещались от окна к окну, словно распорядители похорон. Никто из них не догадывался о нашем присутствии. А мы, прячась в темноте, вдыхали изысканные ароматы блюд, глазели на таинственных Кэндлеров и проходили посвящение в особые традиции и ритуалы наследников королевства кока-колы. Они не знали, что мы владеем их лесом.

Особняк в тюдоровском стиле назывался Калланвольд.

В лесах Калланвольда (так мы стали называть весь мир Кэндлеров) мы нашли подходящую замену острову, с которым нас разлучила корейская война. На одном из густых дубов мы соорудили нечто вроде хижины. В центре крупнейшего города Юга мы вновь жили жизнью сельских ребят. В сумерках мы слушали крики перепелов. Под воздушными корнями трехгранного тополя обитали серые лисы. Мы приходили в этот лес и там вспоминали, кто мы, откуда появились и куда вернемся. Когда мы переступили запретную черту и освоили чужие владения, Атланта стала для нас прекрасным городом.

Только потом я понял: я любил Атланту, поскольку в детстве это было единственное место на земле, где я жил без отца; однако к тому времени воспоминания об Атланте обрели мрачные тона, а лес Калланвольда стал опасным местом. К тому времени в нашу детскую жизнь проник великан, и дети, не боявшиеся пауков, узнали о том, сколько страшного таит в себе мир взрослых.

Было начало марта. Кизиловые деревья покрылись цветами. Земля откликалась зеленым буйством на теплые солнечные дни. Мы брели по лесу, разыскивая коробчатых черепах… Первой его увидела Саванна. Она застыла и лишь показывала пальцем.

Он стоял возле дерева, обвитого ядовитым сумахом, и мочился. Прежде мне не доводилось видеть такого могучего мужчину, хотя рос я среди коллетонских ловцов креветок, отличавшихся легендарной силой. Этот человек взялся из ниоткуда, вырос, словно причудливое дерево. У него было удивительно громадное, крепкое тело. Лицо покрывала рыжая борода. Великан посмотрел на нас, но совсем не так, как взрослые смотрят на детей. Мы почуяли неладное. В его блуждающем взгляде сквозила угроза — мы это сразу ощутили. В его голубых глазах не было ничего человеческого. Он застегнул брюки и повернулся к нам. Рост его был не менее семи футов. Мы бросились бежать.