Филип Фармер - Дейр

• Название: Дейр
• Автор: Филип Фармер
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1993
• ISBN: 5-7001-0073-8

Ни одному из писатели научной фантастики не сравниться с Филипом Хосе Фармером, основоположником “сексуальной фантастики”, по силе, оригинальности и плодотворности замыслов. Философия сборника романов “Дейр” проникнута проблемой пола в ее связи с воспроизводством человеческого рода. Земная цивилизация стоит на пороге новых научных открытий. Возможен ли любовный контакт с инопланетянами? И почему секс оказывается под запретом из запретов, почему вокруг него бушуют непримиримейшие страсти даже в XXXI веке?

Содержание:

Влюбленные. Роман (Перевод с английского А.Щербакова)

Дейр. Роман

Врата времени. Роман

Пробуждение каменного Бога. Роман

Обладатели пурпурных купюр. Повесть

Серия “Осирис” выпускается с 1992 года. Выпуск 14

Художник: Радаев В.Н.

---

Лицо дедушки — один к одному лицо Одина, когда тот отвернулся от колодца Мимира, удивленный тем, что заплатил слишком большую сумму. Или это лицо иссеченного ветрами и песком вечного Сфинкса из Гизы.

— Сорок веков истории смотрят на тебя с высоты, если перефразировать Наполеона, — говорит дедушка. — С высоты времен… Что тогда есть человек? Кто он есть? Вопрошает сфинкс наших дней. Эдип разрешил вопрос Ее предшественницы и не разрешил ничего, потому что от Нее отделилось Ее подобие, хитроумный ребенок с вопросом, который до сих пор никто не может разрешить. И возможно, не разрешит никогда.

— Ты забавно разговариваешь, — говорит Чиб. — Но мне это нравится.

Он усмехнулся, с любовью глядя на дедушку.

— Ты заглядываешь сюда каждый день не столько из-за любви ко мне, сколько для того, чтобы расширить свой кругозор. Я видел весь свет и слышал обо всем на свете! И время от времени обо всем этом думал. Я много до того странствовал по свету, пока четверть века назад не нашел здесь свое убежище. Теперешний немощный узник был величайшим Одиссеем всех времен.

Древний перчитель

— Я называю себя маринадом мудрости, погруженным в крепкий рассол цинизма и долгой жизни.

(Из неопубликованных рукописей)

— Ты так улыбаешься, что кажется, будто ты до сих пор можешь иметь женщин, — смеется Чиб.

— Нет, мой мальчик. Мой шомпол сломался еще тридцать лет назад. И я благодарен Господу за это, ибо он лишил меня греха педерастии, если забыть об онанизме. Однако мне оставлена вся прочая энергия, припасенная для других грехов, не менее тяжких. Помимо греха сексуального влечения, включая и грех сексуальной невоздержанности, у меня есть и другие причины просить помощи Черной Магии, чтобы снова быть накрахмаленным. Я слишком стар, чтобы молоденьких девушек влекло ко мне что-то иное, кроме денег. И я слишком поэт, любитель Красоты, чтобы бросаться на сморщенные пузыри моего поколения. Теперь ты видишь, сынок. В колоколе моих сексуальных возможностей из стороны в сторону мотается язык. Динь-дон, динь-дон. Очень часто — дон, но совсем редко — динь.

Дедушка громко смеется — львиный рык, пугающий стаю голубей.

— Я всего лишь осколок старины, грезящий о давно умершей любви. Я создан не для того, чтобы быть на виду, чувство справедливости заставляет меня признавать ошибки прошлого. Я странный корявый старикан, запертый, словно Мерлин, в древесном стволе. Замолксис — фракийский Бог-Медведь, замурованный в своей пещере. Последний из Семи Спящих.

Дедушка подходит к тонкой пластиковой трубе, выступающей из потолка, и разводит в стороны прижатые к ней рукоятки.

— Эксипитер кружит над нашим домом. Он учуял падаль в Беверли-Хиллз, уровень 14. Могло ли случиться, что Линэгейн Виннеган3, не умер? Дядюшка Сэм — словно диплодок, которого пнули в зад. Понадобилось двадцать пять лет, чтобы это дошло до его мозгов.

Слезы навертываются на глаза Чиба. Он говорит:

— О Господи, дедушка, я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

— Что может случиться со стодвадцатилетним стариком? Разве что он тронется умом или впадет в детство.

— Положение серьезное, — говорит Чиб, — а ты опять стал молоть всякую чепуху.

— Можешь называть меня Идомолом, — говорит дедушка. — Хлеб из этой муки выпекается в странной печи моего ЭГО — или полупропекается, если так тебе больше нравится.

Чиб сквозь слезы улыбается и говорит:

— В школе меня учили, что каламбуры — это дешевка и вульгарщина.

— То, что хорошо для Гомера, Аристотеля, Рабле и Шекспира, хорошо и для меня. Кстати, о дешевке и вульгарщине. Я прошлым вечером встретил в зале твою мать, когда эти жирные игроки в покер еще не собрались. Я только что покинул кухню, прихватив с собой бутылку. Она чуть не грохнулась в обморок. Но довольно скоро оправилась и сделала вид, что не замечает меня. Может, она подумала, что увидела привидение. Однако я сомневаюсь. Она бы раззвонила об этом по всему городу.

— Она могла рассказать об этом своему доктору, — говорит Чиб. — Она видела тебя несколько недель назад, помнишь? Она могла упомянуть об этом, когда рассказывала о своих так называемых головокружениях и галлюцинациях.

— И старый костоправ, знающий семейную историю, вызвал ФБР. Вполне может быть.

Чиб смотрит в перископ. Он поворачивает рукоятки из стороны в сторону, заставляя его подниматься и опускаться. Он ясно видит, как Эксипитер слоняется вокруг сооружения из семи яиц-квартир, каждое из которых находится на конце широкого, изогнутого наподобие ветви перехода от основного ствола здания. Видно, как Эксипитер поднимается по ступенькам ветви к дверям квартиры миссис Эпплбаум. Дверь открывается.

— Только он, должно быть, удерживает ее от лесбиянства, — говорит Чиб. — И ей наверняка одиноко. Господи, да она ведь жирнее мамы!

— Почему бы и нет? — говорит дедушка. — Мистер и миссис Средние Кители сидят весь день на своих задницах, пьют, жрут и смотрят стерео, а мозги их тем временем превращаются в мякину, а тела — в студень. Цезарь наших дней, окруженный жирными друзьями, мог бы не беспокоиться за свою жизнь. Ты тоже ел, Брут?

Дедушкины комментарии, впрочем, не относились к миссис Эпплбаум. У нее дыра в голове, а люди, прибегающие к педерастии, редко толстеют, тем более если она вместо этого использует нейростимуляцию. Такие люди, как она, сидят или лежат целый день и часть ночи, игла-электрод, погруженная в мозг, периодически посылает серии мгновенных электрических импульсов в зону удовольствия. Неизъяснимое наслаждение растекается по всем уголкам тела, чувство, не сравнимое с удовольствием от пищи, выпивки и полового акта, вместе взятых.

Это делается нелегально, но правительство никогда не побеспокоит такого человека, если только он не нужен для чего-нибудь другого: ведь нейростимики редко имеют детей. Двадцать процентов жителей Лос-Анджелеса сверлят в своих черепах дырки и вставляют туда время от времени крошечные стерженьки, заменяющие иголки. Пять процентов прибегают к нейростимуляции регулярно. У них изможденный вид, они очень редко едят, их раздувшиеся мочевые пузыри постепенно насыщают кровь ядом.

Чиб говорит:

— Брат и сестра, должно быть, иногда видят тебя, когда ты выбираешься на мессу. Они не могли?

— Нет… Они тоже думают, что я дух. В наш-то век! Хотя, может быть, это и хорошо, что они не верят ни во что, кроме привидений…

— Лучше бы тебе не посещать церковь.

— Ты и Церковь — вот единственное, что меня поддерживает… Грустный это был день, когда ты сказал, что не можешь верить. Ты был бы хорошим священником, в меру ошибающимся, — я тогда бы мог слушать мессу и исповедоваться, не выходя из этой комнаты…

Чиб ничего не отвечает. Он ходит на проповеди и смотрит службы лишь для дедушкиного удовольствия. Церковь была яйцеобразной морской раковиной, которая, если бы ее можно было приложить к уху, доносила бы отдаленный рев Бога, звучащий, словно шум прибоя.

Есть вселенные, молящие о богах, хотя они ходят рядом, ища работу

(Из дедушкиных рукописей)

Дедушка забирает перископ себе. Он смеется.

— “Бюро сокрытых доходов”! Я думал, что его расформировали! Кто, черт возьми, имеет сейчас такой большой доход, чтобы о нем умолчать? Ты не думаешь, что оно действует исключительно благодаря мне? Вполне вероятно…

Он подзывает Чиба к перископу, махнув рукой в сторону Беверли-Хиллза. Чибу видно узкое пространство между семью яйцевидными домами на пьедесталах-ветвях, кусок центральной площади, гигантские овоиды городского вала, федеральное бюро, Народный центр и часть массивной спирали, на которой размещаются дома уважаемых граждан и дору-пандориан, где они приобретают за пурпурные все, что им нужно. Виден берег большого искусственного озера, вдоль него плывут лодки, люди удят рыбу.

Непрозрачный пластиковый купол, покрывающий Беверли-Хиллз, небесно-голубого цвета. Электронное солнце выходит в зенит. На небе несколько гениально сработанных облаков и даже клин летящих на юг гусей, чьи крики слабо доносятся до земли. Очень красиво для тех, кто ни разу не был за стенами Лос-Анджелеса. Но Чиб провел два года в Корпусе по Возрождению и Сохранению Природы Мира — КВСПМ и он знает разницу. Он уже почти решил бежать вместе с Руссо Красным Ястребом, чтобы присоединиться к неоамериндам. Потом он собирался стать рейнджером. Но этот вариант означает, что кончит он тем, что застрелит или арестует Красного Ястреба. Помимо того, он не хочет быть салагой. И он хочет гораздо большего, чем просто рисовать.

— Вон — Рекс Люскус, — говорит Чиб. — Его интервьюируют около Народного Центра. Прямо целая толпа.