Владимир Корочанцев - Африка под покровом обычая

• Название: Африка под покровом обычая
• Автор: Владимир Корочанцев
• Издательство: Наука
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1978

Автор книги много лет работал в странах Африки (к югу от Сахары) в качестве корреспондента ТАСС. Книга В. А. Корочанцева не беглые путевые заметки, а итог внимательных и долгих наблюдений за жизнью народов Камеруна, Верхней Вольты, Берега Слоновой Кости и других стран.

---

В соседней комнатке, где продаются «еще тепленькие» изделия, Пенде показал ажурные, узорчатые бронзовые колокольчики, выплавленные в форме бамумских хижин, бронзовых символических пауков, миниатюрные изображения бытовых сцен в меди и бронзе (свадьбы, коронации, сражения и даже роды).

Дома у Йепде я увидел то, что он делает для себя. И убедился в том, что у нынешних ремесленников Фумбана не менее искусные руки, чем у мастеров прошлого.

— Мы создаем кооператив, — сообщил он. — Это поможет нам установить твердые цены на паши изделия, получать кредиты на расширение производства от государственного банка. Мы будем продавать свою продукцию не только по всей республике, но и за границей.

Девять мастерских из двенадцати, имеющихся в Фумбане, сразу же вступили в кооператив художественного промысла. Жизнь идет. И даже султаны собственноручно утверждают указы о создании кооперативов.

Судьба любого султана ассоциируется в моем представлении с запущенным фумбанским дворцом, в котором никто уже не живет и который по-прежнему напоминает о былом. По моральным соображениям не решается там поселиться его сегодняшний владелец — потомок знаменитого Нджойи. Небольшой султанский домик находится у выхода из дворцового поместья. И лишь деревянной или медной маске, правда в десакрализованном, лишенном всякой мистики виде, суждена долгая славная жизнь, ибо она является одной из своеобразных исторических мер творческого народного гения, одной из основ дальнейшей эволюции камерунской скульптуры, живописи и театра. Ибо маска — необычайно яркая форма, способная выразить характер человека.

Редко застанешь в яундском центре культуры и лингвистики известного ученого Элдриджа Мохамаду и его коллег. С неизменными спутниками — магнитофоном и блокнотом — он вечно странствует по захолустным, труднодоступным районам в поисках старинных песен и баллад. Колонизаторы сделали все, чтобы предать забвению духовные ценности африканского прошлого — фольклор, музыку, танцы; чтобы преобразовать на свой лад образ мыслей африканцев. До сих пор камерунцам — впрочем, как и всем африканцам — подсовывают с капиталистического Запада под видом «более совершенного» образца цивилизацию так называемого «свободного мира» с ее «культом вещей», с возведенными в ранг будничных явлений насилием, порнографией и безысходной бедностью. Буржуазная пропаганда предлагает африканцам миновать «общество производителей» и сразу же вступить в «цивилизацию потребителей». Это африканцу внушают с экранов кинотеатров, которые сплошь и рядом принадлежат иностранцам, со страниц книг и журналов, поступающих со всех концов буржуазного мира.

Но разве можно заменить ребенку его родную мать? А отказ от своей культуры, истории и мыслей равносилен этому. «Даже в нашей стране, мама, где мужчины могут иметь двух-трех жен под одной крышей, — восклицает поэт Жером Мбала в стихотворении „Будь человеком, сын мой“, — у каждого ребенка есть только одна мать, своя собственная, единственная, как в любом другом уголке земного шара».

Судьба камерунской культуры прослеживается в судьбе ее представителей.

Тихо было в зале столичного кинотеатра «Аббиа». Так тихо, что звуки фортепиано со сцены казались звездочками, загорающимися в темно-синем ночном небе. Отчетливое форте рисовалось как звезды первой величины, а виртуозная серия отрывистых стаккато — как прозрачная серебристая дымка Млечного Пути. На сцене чудодействовал Антонио Мебенга — самый первый камерунский профессиональный пианист, худенький мальчик.

— Мальчик, бесспорно, талантлив, но, чтобы совершенствоваться, ему придется уехать из Камеруна в Европу, как это делают многие, — наклонившись ко мне, пытался перекричать бушевавшие аплодисменты журналист Франсуа Мебенга.

— Посмотрите, как его принимают, а ведь фортепиано не очень-то знакомо нам.

Потом мы были дома у тринадцатилетпего музыканта.

— От Яунде до консерватории далеко, — говорит он.

— Париж? Рим? Москва? Честно говоря, моя самая большая и, боюсь, несбыточная мечта — Московская консерватория.

— Антонио, ты вырастешь и уедешь учиться. А как же Камерун?

Мальчик не спешил с ответом. Сообразно возрасту он больше живет чувствами.

— Камерун для меня все, — нарушает он молчание. — Если мне повезет и я стану музыкантом, то когда-нибудь переложу для фортепиано наши великолепные народные мелодии…

Красное дерево прочно. Оно выдерживает сокрушающие тропические ураганы, выдергивающие из земли даже могучие баобабы. «Пень красного дерева» — прозвище дюжих людей в Камеруне. Ромуальда Нкуе (просто Роми — для друзей) иначе не назовешь. Его фигуре позавидует спортсмен. Роми — инженер, но в Камеруне он более известен как композитор и певец. Когда Роми, перебирая струны гитары, мягким баритоном поет собственные песни, лица слушателей озаряет счастливая улыбка.

Перед поездкой в Алжир на Всеафриканский фестиваль культуры молодой певец выступал по камерунскому радио. По моей просьбе звукооператоры записывали концерт Роми на пленку. Мы смотрели на Роми сквозь окно, отделявшее операторскую от кабины для записи. Кто-то тронул меня за рукав. Я повернулся и увидел полицейского, который обычно дежурит у входа в здание радиостудии.

— Из города постоянно звонят и справляются, где можно достать новые пластинки с песнями Нкуе, — шепнул он.

К сожалению, грамзаписей Роми пока еще пет. Роми — один из создателей современных камерунских песен. Сочиняя и исполняя их, оп остается камерунцем, так сказать, до мозга костей, а это как раз более всего и радует его поклонников.

— Деревню Баре, где я родился, до сих пор называют «деревней мастеров игры на тамтамах», — вспоминает Роми. — В Баре играют и танцуют по любому поводу. Свадьба, крестины, инициации… У нас очень много поводов повеселиться. Вон на сцепе тамбурин, напоминающий обструганный пень. Это нгомелон (толстый полый ствол длиной около полутора метров с двумя продольными отверстиями для звучности). Говорят, он происходит из моей родной деревни.

Я люблю песню Роми «Дорогой Камерун». Он поет ее на всех концертах.

— Мне пришлось долго жить в Европе, — рассказывает Роми, — Однажды под Новый год мне вдруг взгрустнулось. Начался приступ ностальгии. Из тоски по родине родилась эта песня.

Роми и Антонио — разные по характеру, возрасту и темпераменту люди, но есть у них одно общее чувство — любовь к земле, породившей их, и этой земле они посвятили себя.

Чувство родины в Африке очень сложно. В колониальные времена его пытались если не вытравить из африканской души, то по крайней мере заглушить. Колонизаторы, переодетые в черные мантии профессоров и ученых, насаждали импортированные из Европы языки и нравы. «С первых дней юности, — рассказывает камерунский журналист Жюль Атангана в журнале „Аббиа“, — я инстинктивно противился колониальному господству. В то время для меня не так важно было то, что европейцы уничтожали богатства наших недр или способствовали сокращению нашего населения. Не важно было тогда, и, пожалуй, в какой-то степени сейчас, что все административные посты и коммерческие тресты существовали лишь для выгоды белых. Единственное, что заботило меня, — то, что, хотел ли я этого или нет, моими предками стали галлы, а не бети, деятелями моей культуры — Мольер и Далида, а не деревенский сказочник или странствующий гитарист… Эта насильственная имитация, — заключает Атангана, — и была вкладом Европы, одним из элементов убийства меня Европой».

Что же такое родина для камерунца наших дней? Для доживающего жизнь старика она, возможно, и ограничивается родным порогом, соломенными хижинами деревни, несколькими десятками с детства знакомых лиц. Вырос он во времена, когда пугало все, что выходило за пределы деревни: беспощадные и непонятно почему сердитые белые люди, заставлявшие его безвозмездно трудиться ради их благосостояния, даже соседи, с которыми старик и его предки говорили на близких языках, но никак не могли поладить. До сих пор в Камеруне встречаются люди, сознание которых еще не перешагнуло узость племенных представлений.

В деревушке Румсики, прижавшейся к массивной гранитной скале Зиуа, вот уже три столетия мирно живет этническая группа капсики.

С высокой платформы, на которой стоял наш кемпинг, мы любовались тем, как из глубокой причудливо изрезанной базальтовой пропасти вырастает розовая, с белыми изломанными прожилками трахитовая скала, а еще дальше за ней, за невидимой, никем и ничем не обозначенной границей лежит Нигерия.

В Румсики моим экскурсоводом был подросток капсики — Филипп. Оп водил меня по cape — семейным хуторам, обнесенным по кругу изгородями из живого колкого кактуса, эвфорбии или из прутьев и соломы либо оградами из гранитных валунов разных размеров.