Владимир Корнев - Датский король

• Название: Датский король
• Автор: Владимир Корнев
• Издательство: Амфора
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94278-823-5

Новый роман петербургского прозаика Владимира Корнева, знакомого читателю по мистическому триллеру «Модерн». Действие разворачивается накануне Первой мировой войны. Главные герои — знаменитая балерина и начинающий художник — проходят через ряд ужасных, роковых испытаний в своем противостоянии силам мирового зла.

В водовороте страстей и полуфантастических событий накануне Первой мировой войны и кровавой российской смуты переплетаются судьбы прима-балерины Российского Императорского балета и начинающего художника. История легендарного чернокнижника доктора Фауста, продавшего душу дьяволу, вновь обретает плоть и кровь в искушении чистых искусств: живописи, балета и поэзии, доводя человека до предельной точки творческого развития и… убивая.

Где-то в пространстве между готическими витражами библиотек Веймара, театральными подмостками Парижа и старыми церквями Петербурга лежат разгадки тайны Священного Копья Демонов и таинства превращения вдохновенной женственности белого лебедя в холодную загадочность черного…

«Датский король» — блестящий мистический роман петербургского писателя Владимира Корнева, захватывающий читателя с первых страниц и приоткрывающий занавес сцены, на которой истинная любовь противостоит искушениям темных сил и возвышается над демонической моралью.

---

III

Как оказалось, Дольской жил неблизко. Автомобиль завез на Петербургскую сторону. Сначала он мчал по новомодному Каменноостровскому, но сразу за Александровским лицеем, пыхтя мотором, свернул направо по незнакомой Ксении улице и въехал во двор княжеского особняка цвета «серого гранита», выстроенного в духе L’Art Nouveau. Новый стиль поразил молодую балерину во Франции: парижане объясняли ей, что эта вычурная буржуазная причуда — любимое архитектурное развлечение парвеню[117] и нуворишей. Среди многоэтажных громад Петербурга затейливый особняк в два этажа, уместный в предместье, смотрелся действительно эстетски вызывающе. Впрочем, уголок острова, где уединился родовитый «служитель искусства», во многом походил на предместье: редкие прохожие, утопающие в садовой зелени медицинские клиники, а далее, возле тихой речки Карповки, старые Гренадерские казармы с большим плацем. Снаружи особняк был эффектно украшен. Лепные панно в античном духе, несколько шокирующие смелостью выбранных сюжетов, «простоволосые» маски то ли наяд, то ли ундин, остекленные поверхности были откровенной данью европейской моде. Фасады, увитые плющом, вызывали в воображении Ксении воспоминания о декорациях «Спящей красавицы». В самом доме было изобилие разных предметов искусства, подобранных с тонким вкусом: живопись от старых итальянцев до новейших немцев, австрийцев, множество декоративной скульптуры, шпалеры на стенах коридоров, изображающие придворную охоту, тяжелая мебель старинной работы и стилизованная «под ренессанс». «Конечно, здесь не только наследственные реликвии — немало средств потрачено на этот современный уют. Состоятельный человек, а вот ведь несчастлив… но разве деньги могут сделать человека подлинно счастливым?» — рассуждала про себя Ксения. Хозяин вывел ее из раздумий:

— Это не более чем дорогие декорации неустроенной жизни одинокого поклонника муз. У вас будет много времени все здесь внимательно рассмотреть (разумеется, если захотите). Идемте, лучше я покажу вам свою мастерскую, а там уж побеседуем за чашечкой кофе. Я думаю, вы не откажетесь от хорошего кофе? Поставщики продукта с безупречной репутацией — годами на себе проверял. Я ведь, признаться вам, законченный кофеман.

Уловив близкую ей тему, балерина оживилась:

— Правда? Я тоже люблю кофе. Он бодрит, придает сил, будит воображение. Сцена отнимает много сил: иногда так измотает, что приходится пить очень крепкий, а иначе просто беда. И с утра трудно привести себя в форму без чашечки кофе. Моя прислуга покупает, кажется, у Перлова, впрочем, это, по-моему, неинтересно.

«Вообще-го не стоило бы с ним особенно откровенничать», — подумала вдруг Ксения, чувствовавшая себя неловко в приюте таинственного «живописца».

Хозяин нажал невидимую кнопку электрического звонка, и из коридора-лабиринта мгновенно явился красивый юноша лет шестнадцати в черном костюме, брюках и курточке со сверкающими пуговицами и золоченым галуном на стоячем воротничке. Он покорно кивнул головой, шаркнул каблуками и спросил с едва уловимой игривостью в тоне:

— Что угодно, ваша милость?

— Ты, Сержик, свари-ка нам кофе и подай в… — фраза оборвалась, словно Евгений Петрович подбирал подходящее слово, — в мастерскую!

Юный слуга переспросил:

— Куда?

Князь повысил голос:

— В залу с антресолью, в мастерскую! Разве у тебя плохо со слухом? И приготовь по-турецки, воду со льда не забудь принести. Да смотри поживее!

Юноша неспешно отправился на кухню, ворча под нос. Ксения смущенно проговорила:

— Не стоило так строго — он ведь совсем еще мальчик.

— Мальчик! Хм… Уверяю вас, если бы вы знали, что это за мальчик, не стали бы за него вступаться: отец с матерью последняя рвань, продали мне его как домашнюю живность и рады, что избавились, а он не успел и месяца пожить здесь, так возомнил о себе невесть что. Хорош отрок!

Евгений Петрович побагровел от возмущения, а балерина совсем было растерялась:

— Позвольте, разве в наше время торгуют людьми?! Я думала, в британских колониях, но и там…

— Не только. Торгуют везде, был бы спрос. В наш век человек не менее дик и груб, чем прежде, если не хуже. Но давайте не будем об этом, драгоценнейшая, — спохватился Дольской. — У нас с вами высокие цели, и незачем погружаться в грубую реальность. Решили, что я «рабовладелец»? Напрасно. Взял парнишку из нищей семьи, и теперь он учится в университете.

— Однако грубость с ним вы принимаете как должное?

Хозяин жестом пригласил гостью следовать за ним, по пути объясняя:

— Мне эта дикость так же отвратительна, как и вам, но в данном случае слугу давно уже следовало проучить. А вот мы, кстати, и в мастерской — располагайтесь, прошу вас!

Они оказались в средних размеров шестиугольной зале (это было легко заметить по потолку). Вдоль стен стояли высокие книжные шкафы, за стеклами тускнели полустертой позолотой желто-коричневые кожаные корешки без единого названия. В нишах между шкафами застыли бледные изваяния неведомых персонажей древней мифологии. Стены в зале на три четверти высоты были обшиты красным деревом, а под потолком располагался балкон, который Дольской назвал антресолью и куда вела узкая лестница с перилами, плавно переходящими в балюстраду, окружавшую залу. Мастерская, на взгляд Ксении, больше напоминала библиотеку строгого ученого мужа, а назначение балкона и вовсе было ей непонятно. «Инструментарий» живописца — мольберт, новые кисти, нетронутые тюбики с красками, лежавшие рядом грудой прямо на полу, да еще палитра без единого пятнышка, в буквальном смысле «tabula rasa»[118] — все это почему-то казалось чуждым вкраплением в интерьере. Сам художник предложил ей сесть в одно из удобных кресел, окружавших столик с высокими часами в центре, увенчанными небольшой бронзовой скульптурой Гермеса и накрытыми герметичным стеклянным колпаком. Князь возложил большую ладонь поверх часов:

— Это подарок петербургских негоциантов. Полагаю, думая о высоком, следует прочно стоять на земле.

«В этот город торговли небеса не сойдут!»[119] — вспомнилось вдруг Ксении, и она почувствовала, как тоскливо заныло сердце:

— Так здесь вы и пишете? А я думала, в мастерской художника все должно быть под рукой.

Евгений Петрович пояснил:

— Художник художнику рознь, и у каждого свои привычки. Я, к примеру, не выношу беспорядка. У меня здесь каждый раз тщательно прибирают после работы. Чувствую, что вам не нравится. Разочарованы, верно? Думали, здесь сплошные холсты, подрамники, мольберт посередине и какая-нибудь вещь в работе. Как видите, все не так. Я не столь уж часто пишу, больше читаю. Для душеспасения.

Ксения оживилась, осмелела:

— Вот как? Ну и чем же вы спасаетесь, Евгений Петрович? У вас такая обширная библиотека. Откройте мне тайну. Что это за книги?

— Да, в основном, духовные. От дедов и прадедов. «Преданья старины глубокой», — Дольской покрутил ус, — труды по богословию, святых отцов творения, летописи, жития.

— Л вы какие жития больше любите читать — Димитрия Ростовского или старые «Четьи-Минеи» митрополита Макария? — Ксения словно экзаменовала его.

— Я, мадемуазель Ксения, люблю и те. и другие, а читаю по настроению. Бывает, что и в древние «Минеи» заглядываю, чаще в пост, коща душа требует строгого чтения. Да и современных философов не отвергаю. Что греха таить? Ведь НУЖНО искать смысл в жизни, в любви. Интересовались, наверное, «Смыслом любви» Соловьева?

— Нет, — призналась Ксения.

— Тогда, конечно, имеете представление о православном неоромантизме Бердяева?

— И опять нет. У меня не хватает времени на философские сочинения да и современным философам, признаться, мало доверяю — все эти «нео» меня отпугивают. А вы читали «Мою жизнь во Христе» батюшки Иоанна Кронштадтского?

Прагматика Дольского бросало в дрожь от одного упоминания всенародно почитаемого «попа-черносотенца», но он сдержался:

— Не удосужился ознакомиться.

— Ну вот видите! А это действительно то, с чем следовало хотя бы, как вы говорите, ознакомиться. Там дух подлинной Веры! — воспрянула девушка, которой приятно было наставить любителя необогословия, по делиться своим духовным опытом.

— Я бы хотел в совершенстве знать греческий, чтобы в подлиннике читать святых отцов, но — увы! — в классической гимназии первым учеником не был, потом учился на химическом факультете университета, и тоже не блестяще. Вот латынь — другое дело! Частенько открываю «Ars Amandi»[120], наслаждаюсь, а вот языка матери, к своему стыду, не знаю… — притворно посетовал хитрый Евгений Петрович.

— Мне тоже жаль, что я не знаю греческого. В хореографическом училище учат совсем другому, — заметила Ксения не без грусти. — Давайте уж лучше о живописи поговорим — любопытство разбирает, как вы собираетесь меня писать?