Владимир Корнев - Датский король

• Название: Датский король
• Автор: Владимир Корнев
• Издательство: Амфора
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94278-823-5

Новый роман петербургского прозаика Владимира Корнева, знакомого читателю по мистическому триллеру «Модерн». Действие разворачивается накануне Первой мировой войны. Главные герои — знаменитая балерина и начинающий художник — проходят через ряд ужасных, роковых испытаний в своем противостоянии силам мирового зла.

В водовороте страстей и полуфантастических событий накануне Первой мировой войны и кровавой российской смуты переплетаются судьбы прима-балерины Российского Императорского балета и начинающего художника. История легендарного чернокнижника доктора Фауста, продавшего душу дьяволу, вновь обретает плоть и кровь в искушении чистых искусств: живописи, балета и поэзии, доводя человека до предельной точки творческого развития и… убивая.

Где-то в пространстве между готическими витражами библиотек Веймара, театральными подмостками Парижа и старыми церквями Петербурга лежат разгадки тайны Священного Копья Демонов и таинства превращения вдохновенной женственности белого лебедя в холодную загадочность черного…

«Датский король» — блестящий мистический роман петербургского писателя Владимира Корнева, захватывающий читателя с первых страниц и приоткрывающий занавес сцены, на которой истинная любовь противостоит искушениям темных сил и возвышается над демонической моралью.

---

— Pardon, madame, мы уж как-нибудь сами разберемся! — раздраженно бросил импресарио. — И что за ситуация такая безвыходная? Доктор дал госпоже Светозаровой лекарство, обещал мне, что это средство поставит на ноги… кого угодно. Может быть, mademoiselle просто не в духе? Знаете, как это бывает у капризных дам…

— Да как вы можете! Сами ведь вечером видели, бездушный вы человек! — Лицо Марии покрылось багровыми пятнами. — Проявите христианское милосердие, в конце концов…

Педагог, дама почтенного возраста, то и дело подносившая к глазам батистовый платочек, попросила все-таки пропустить ее в комнаты, хотя бы посмотреть на свою подопечную. Ей подруга-сиделка отказать не посмела.

— А если у всех балерин в труппе случится вдруг мигрень или бронхит, если каждая станет отказываться от выступления — предлогов можно найти сколько угодно! — что тогда прикажете делать мне? — оправдывался глава труппы, оставшийся в коридоре. — Я-то, может быть, любой готов посочувствовать, а что скажет вышестоящее начальство? За все спросят прежде всего с вашего покорного слуги!

Он ходил от стены к стене, обхватив руками голову. Педагог пробыла у постели Ксении совсем недолго. Вышла, уже не отрывая платка от лица. Поминутно всхлипывая, она бормотала: «Господи Боже, Царица Небесная, дайте ей сил, верните ей силы! Бедняжка, бедняжка…». Импресарио воздел глаза горе, спешно помахал в воздухе ладонью слева направо, едва касаясь плеч и лба, и, вспомнив «Матку Боску»[278], произнес плаксивым тоном, каким дети обычно выклянчивают гостинец у взрослых:

— Ну что Тебе стоит? Не откажи мне! Сделай же, чтобы она встала и отработала, как всегда, от начала до конца без запинки!

С подобными чаяниями господа из театра покинули первую танцовщицу Императорской Мариинской труппы. Мария молча проводила их, вернулась в спальню к изголовью больной. Ксения все так же спала: волосы разметались по подушке, отдельные локоны прилипли ко лбу, будто росой усыпанному капельками пота, глаза глубоко запали, окруженные фиолетовыми тенями: черты лица, без того тонкие, обострились и стали еще выразительнее. По тяжелому, порывистому дыханию, искаженному очерку приоткрытых губ можно было не сомневаться — снится ей что-то неприятное, тревожное. В приоткрытую дверь осторожно заглянула Diania:

— Что, барыне-то не полегчало?

Единственная подруга поднесла палец к губам и вышла на цыпочках в гостиную, увлекая прислугу за собой. Она решилась доверить балерину ее попечению, а сама собралась в ближайшую церковь заказать молебен о здравии болящей рабы Божией Ксении. Уходя, наказала Глафире никуда не отлучаться от барыни, всячески ухаживать за ней, если та вдруг пробудится.

— Я не бестолковая какая, сама, небось, знаю! — обиженно воскликнула девушка, протянув бывшей певице пятиалтынный[279]. — Вот, от меня тоже свечи поставьте. А так будьте покойны-с! Не ради одного жалованья служу — мне тоже они, чай, как родные.

VII

С уходом Марии Ксения почти сразу внезапно поднялась с постели — почувствовала, как живительное тепло разливается по телу и чудесным образом возвращаются силы. Она накинула пеньюар и, к удивлению Глаши, умильно наблюдавшей за ней, закружилась по комнате. «Чудо! Неужели я выздоравливаю? — поражалась собственному порыву балерина. — Пожалуй, что так к вечеру я обрету прежнюю форму и тогда не подведу никого!» Ей показалось, что она уже готова простить Арсению его дерзость: «Этот поступок с иконой — нелепость! Наверное, на него нашло что-то и теперь он, может быть, кается сам… Господи, неужели я сегодня смогу танцевать?» Волна вдохновения повлекла Ксению к пианино, она уверенно взяла несколько аккордов и приятным сопрано запела алябьевского «Соловья». Бесхитростную импровизацию прервал грубый телефонный звонок. Незнакомый, нагловатый голос «доброжелателя» сообщил «приятную новость»: у балерины Коринфской прямо на сцене во время спектакля «между прочим» случился эпилептический припадок. После этого «откровения» в трубке раздался злорадный смешок, и связь оборвалась. Самое неприятное заключалось не столько в том, что Коринфская была единственной возможной заменой Ксении в «Лебедином», главное — ей опять стало невыносимо тоскливо, а в словах «доброжелателя» послышался издевательский, неприкрытый намек на безвыходность ее положения, наконец, балерину просто охватил панический страх. Недуг вернулся, словно пять минут назад не было чудесного просветления. Возобновилась горячка, Ксения еле добралась до постели, вся дрожа и беспрерывно шепча молитвы.

Мария, вернувшись, с порога радостно сообщила, что заказала у Вознесенья молебен с акафистом Чудотворной «Утоли моя печали», и «уж теперь Ксеничка непременно пойдет на поправку». Однако зареванная Глаша кое-как объяснила, что произошло в ее отсутствие, и теперь барыне гораздо хуже прежнего. Тут снова задребезжал телефон, и Мария, будучи вне себя от возмущения, приготовилась дать решительную отповедь наглецу. Звонила секретарь самого директора и просила к телефону Ксению Павловну.

— Я не буду ее беспокоить. Ей очень плохо, ей вредно разговаривать.

— В таком случае передайте ей информацию от имени директора: мадемуазель Светозарова обязана выступить сегодня вечером в спектакле «Лебединое озеро».

— Она не сможет выступать. Она больна, вы русского языка не понимаете?

— Тогда пусть она в ближайшее время перезвонит господину директору и сама объяснится, — на этом секретарь повесила трубку.

Марии предстояло, как и накануне, провести беспокойную ночь в ожидании перелома болезни подруги — должна же была помочь соборная молитва Богородице, да и врач ведь не сказал, что у Ксении что-то серьезное, обещал улучшение. Колыбельных Мария не знала, но зато прекрасно помнила свой прежний репертуар и убаюкивала свою «бедную деточку» сладкозвучными оперными ариями и камерными романсами ушедшей молодости. Так и не сомкнула глаз, пока темный занавес зимнего петербургского неба за окном не превратился в застиранную белесую кисею, едва тронутую синькой.

Утром Глаша заставила бывшую певицу прилечь в гостиной на диване — хоть какой-то отдых, сама же заняла место сиделки. Больную не смели тревожить: радовались, что та с самого вечера спит, не впадая в горячку, — значит, наберется сил, окрепнет. Ксении снилось, что она блестяще исполнила всю партию Одетты-Одиллии — три акта! В зале овации, на сцену летят букеты, кругом цветы, цветы… Живой, яркий свет, и ее глаза встречаются с другой парой горящих глаз, полных восторга и нежности, высокой любви и участия. Невозможно понять, чей это взор — Арсения или самого Святителя Николая? В этот миг балерина пробудилась и увидела над собой участливо склонившуюся горничную:

— Барыня, голубушка наша, проснулись?! Никак лучше вам? Сейчас мы супчик куриный скушаем, а то куда ж это годится — второй день один голый чай! Мигом я!

— Где Мария Георгиевна, Глашенька? — она смутно припоминала, что было вчера.

— Здесь, как же-с — не отлучались никуда. Верная товарка у вас! Часок передохнула, гляжу, она уж на ногах. Да вот и сама.

Глаша ускользнула на кухню, а подруга уже стояла на ее месте, улыбаясь, точно добрая фея.

— Мария Георгиевна, вы ведь устали, наверное? Я так благодарна…. Который сейчас час?

— Три пополудни. Сегодня вы молодцом, красавица моя, — ну и слава Богу!

Ксения встрепенулась, села в постели, сама поглядела на часы — удостоверилась:

— Выходит, я столько времени все спала! Как же спектакль-то без меня, был ли, и кто тогда танцевал? Нужно бы узнать…

— А зачем это? — Мария уже все узнала, позвонила в театр, и там сказали, что «Лебединое озеро» вчера отменили, однако балерину она расстраивать не стала. — Справились как-нибудь. Главное — это уже в прошлом, с глаз долой — из сердца вон! Видно, все обошлось.

Ксения облегченно вздохнула:

— Я тоже так думаю: мне сейчас приснилось, будто все так хорошо!

Она встала, проворно оделась и вышла в гостиную. Там уже ждал легкий диетический обед на три персоны: бульон с гренками, куриное суфле и десерт. Ела Ксения с аппетитом, а верная наперсница с горничной, составившие ей компанию, наблюдали за этим, украдкой переглядываясь, дескать, тревоги позади и теперь все пойдет своим привычным чередом. Вставши из-за стола, как положено, возблагодарили Господа. Когда из прихожей послышался звонок в дверь, три не столь уж схожие по характеру женщины испытали одно и то же: мгновенный испуг и чувство досады, что нарушена зыбкая домашняя идиллия.

Оказалось, рассыльный принес запечатанный конверт, помеченный только двумя словами: «Г-же Светозаровой». Перекрестившись, непослушными пальцами Ксения надорвала конверт и беззвучно, одними губами прочла краткое послание на официальном бланке Мариинского театра. Мария с Глашей, затаив дыхание, ожидали, что же скажет балерина.