Даниэль Пеннак - Школьные страдания

• Название: Школьные страдания
• Автор: Даниэль Пеннак
• Издательство: Амфора
• Жанр: Психология
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-367-01118-0

В основу книги современного французского прозаика легли его личные переживания двоякого рода — опыт отстающего ученика и наблюдения «продвинутого» учителя. Это легкое, изящное, остроумное сочинение в 2007 г. было удостоено престижной французской литературной награды — премии Ренодо.

---

Я переключаю на другой канал, потом еще, еще.

Неслыханное количество сцен насилия в фильмах, идущих по другим каналам. Тихая ночь, мирно спит в своей постели обыватель, но у него в изножье, в темной тишине телевизора не дремлют фильмы. Там убивают друг друга направо и налево, всеми возможными способами, в разных ритмах, во всех стилях. Современное человечество снимает свое постоянное умерщвление. По другой, научно-популярной, программе вдали от людей, на фотогеничном лоне природы пожирают друг друга животные. Тоже под музыку.

Я возвращаюсь на первый канал. Славный парень, в профессиональные обязанности которого входит публикация в Сети самых затейливых сцен насилия, снятых во всем мире (линчевание, самоубийства, несчастные случаи, нападения из засады, теракты, убийства и прочее), оправдывает свою грязную работенку классической сказкой о необходимости информации. Если не он, так другие все равно будут это делать; он не воплощение насилия, а всего лишь его вестник… Обычный мерзавец, один из тех, благодаря кому вертится эта машина, вроде Бабули Маркетинг, может, ее сынок, поди, и у самого дети есть…

Я выключаю телевизор.

Никак не уснуть. Так и тянет сползти в апокалипсический пессимизм. С одной стороны, систематическое обнищание, с другой — всеобщий страх и жестокость. Полный отрыв от реальности в обоих лагерях: биржевые абстракции — у имущих, видеопобоища — у отверженных; крупные акционеры превращают реального безработного в идею безработного, малолетние подонки — жертву в образ жертвы. И во всех этих случаях человек из плоти и крови, живая душа исчезает напрочь. А средства массовой информации делают из всего этого кровавую оперу с комментариями, наводящими на мысль, что в потенции все ребята с окраин способны носиться по улицам, чтобы мочить своих ближних, сведенных к образу ближнего. Ну и какое же место во всем этом занимает воспитание? Школа? Культура? Книга? Разум? Язык? Зачем мне завтра идти в общеобразовательный лицей с технологическим уклоном, если учащиеся, с которыми я собираюсь встречаться, возможно, провели ночь в утробе телевидения?

Сон.

Пробуждение.

Душ.

Голову под холодную воду на несколько мгновений.

Господи, сколько нужно потратить энергии, чтобы вернуться к реальной действительности, после того как увидишь такое! Черт побери, вот какой образ современной молодежи предлагают нам все эти чокнутые! Я против. Поймите меня правильно: я не отрицаю правдивости того репортажа, не закрываю глаза на угрозу, которую представляет собой преступность. Меня, как и любого из вас, ужасают современные формы городского насилия, пугает психология собачьей своры, мне известно, каково это — жить в некоторых из окраинных районов, знаю я, как трудно там родиться девочкой и стать женщиной, я вполне могу соизмерить риск, которому подвергаются дети из семей, где было одно или два поколения безработных, какой прекрасной добычей они становятся для жуликов всех мастей! Я знаю это, я не умаляю трудностей, которые встают на пути учителя, сталкивающегося с самыми растленными элементами ужасающего социального месива, но я отказываюсь связывать с этими картинами крайнего насилия всех подростков из всех неблагополучных районов, и, самое главное, я ненавижу страх перед бедными, который пропаганда подобного рода разжигает во время каждой новой предвыборной кампании! Позор тем, кто делает из наиболее обездоленной молодежи фантазматический объект национального ужаса! Это отребье общества без чести, без совести, потерявшего всякое представление об отеческих чувствах!

13

Оказалось, что сегодня в общеобразовательном лицее с технологическим уклоном праздник, праздник этого лицея. На два-три дня школа преобразилась в выставку всего того, что создают ученики вне занятий — живопись, музыка, театральные постановки, даже архитектурные проекты (они сами конструируют выставочные стенды), — под руководством завуча и команды преподавателей, которые знают по имени каждую девочку, каждого мальчика. В холле играет небольшой школьный оркестр. Я иду по коридорам под звуки скрипки. В актовом зале меня ждут три или четыре класса. Два часа мы играем в свободную игру вопросов и ответов. Их живость, их смех, их внезапная серьезность и, главное, их жизненная энергия, поразительная жизненная энергия избавляют меня от моего ночного телекошмара.

Возвращение.

Вокзальный перрон.

Сообщение Али на моем мобильнике: «Привет! Не забудь о нашей стрелке на завтра: мои оболтусы тебя ждут. Они заканчивают монтаж своих фильмов. Тебе надо это увидеть, они в улете от этого».

VI. ЧТО ЗНАЧИТ ЛЮБИТЬ

В этом мире всегда надо быть немного слишком добрым, чтобы этого было достаточно.

Мариво. Игра любви и случая

1

Как только отчаявшиеся мамаши вешают трубку, я вновь берусь за телефон, чтобы попытаться пристроить их отпрыска. Обзваниваю коллег: старых друзей, специалистов по безнадежным вопросам, в свою очередь выступая в роли безутешной мамаши. На другом конце провода — веселье: «Ага, вот и ты! Ну да, ты всегда проявляешься в это время!», «Сколько пропусков за год, говоришь? Тридцать семь! Он промотал тридцать семь дней, и ты хочешь, чтобы я его взял? Ты совсем спятил?»

Дидье, Филипп, Стелла, Фаншон, Пьер, Франсуаза, Изабель, Али, другие… Скольких они спасли все вместе? Одна только Николь А. — ее лицей всегда открыт для неудачников…

Мне случалось просить даже в середине года:

— Ну, Филипп…

— За что его исключили? За драку? В школе, а потом у школы? С охранниками торгового центра! И это не в первый раз? Отличный рождественский подарочек! Ну присылай, посмотрим, что можно будет сделать.

Или вот такой разговор с мадемуазель Г., директрисой коллежа. Когда я пришел, она наблюдала за тем, как два класса корпят над контрольной работой. Тишина. Сосредоточенность. Ручки зажаты в зубах или вертятся между большим и указательным пальцами (как это у них получается? мне никогда не удавалось проделать такую штуку), у одних зеленая бумага для черновиков, у других — желтая… Тишина. Слышно, как мысль пролетает. Всю жизнь любил тишину послеобеденного отдыха и тишину классной комнаты. В детстве мне удавалось иногда объединять их. Была у меня страсть к незаслуженному отдыху. Я прекрасно владею искусством притворяться, что пишу, когда на самом деле передо мной чистый лист. Но под наблюдением мадемуазель Г. в эту игру не поиграешь.

Увидев краем глаза, как я вошел, она не повела бровью. Знает, что я никогда не побеспокою ее по пустяку, а уж если решаюсь на такое, то вряд ли для того, чтобы сообщить хорошую новость. Я бесшумно подхожу к столу директрисы, наклоняюсь к самому ее уху и шепотом зачитываю «послужной список»:

— Пятнадцать лет восемь месяцев, второй год в третьем классе, десять лет как ничего не делает, исключен по множеству мотивов, арестован месяц назад в метро за незаконную торговлю заколками для волос, мать сбежала, отец абсолютно безответственный. Берете?

Мадемуазель Г. по-прежнему не смотрит на меня, глаз не сводит со своей паствы и лишь кивает в знак согласия.

— При одном условии, — шепчет она, не разжимая губ.

— Каком?

— Не ждите от меня благодарности.

О, моя такая английская мадемуазель Г.! Ваше молчаливое согласие — одно из лучших моих воспоминаний об учителях. Это у Мариво, да, у Мариво — вы слышите? не в ваших там благочестивых книжках, а у Мариво! — я нашел фразу, которая может послужить вам тайным девизом: «В этом мире всегда надо быть немного слишком добрым, чтобы этого было достаточно».

И это работает, скажу я, добавив, что вы довели того паренька до аттестата зрелости.

2

Достаточно одного учителя — одного-единственного! — чтобы спасти нас от себя самих и заставить позабыть всех прочих горе-сеятелей разумного, доброго, вечного.

По крайней мере, такое воспоминание сохранилось у меня о мсье Бале.

Он вел у нас математику в первом классе. С точки зрения жестикуляции — полная противоположность Китингу; трудно представить себе учителя менее кинематографичного: какой-то, я бы сказал, весь округлый, высокий голос и ничего, что притягивало бы взгляд. Он встречал нас сидя за своим столом, любезно здоровался, и с первых слов мы попадали в математику. Из чего состоял этот настолько захватывавший нас урок? Из самого предмета, который преподавал нам мсье Баль и который, казалось, жил в нем самом, что делало его существом удивительно живым, спокойным и добрым. Странная доброта, порожденная самим знанием, естественное желание поделиться с нами предметом, который восхищал его ум и, по его разумению, просто не мог быть нам неприятен или чужд. Баль был по уши в своей науке и в своих учениках. Ощущалось в нем что-то поразительно невинное, будто его похитили из математических яслей. Он и помыслить не мог, что на его уроке поднимут бузу, как и нам не приходило в голову издеваться над ним: уж слишком убедительно было то счастье, которое он находил в собственной работе.