Даниэль Пеннак - Школьные страдания

• Название: Школьные страдания
• Автор: Даниэль Пеннак
• Издательство: Амфора
• Жанр: Психология
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-367-01118-0

В основу книги современного французского прозаика легли его личные переживания двоякого рода — опыт отстающего ученика и наблюдения «продвинутого» учителя. Это легкое, изящное, остроумное сочинение в 2007 г. было удостоено престижной французской литературной награды — премии Ренодо.

---

С 1969-го по 1995-й, исключая два года, что я проработал в учреждении для отборных кадров, большинство моих учеников были, как и я сам когда-то, детьми и подростками с определенными проблемами. Самые тяжелые из них страдали примерно теми же «недугами», что и я в их возрасте: неуверенность в себе, нежелание стараться, неспособность к концентрации внимания, несобранность, мифомания, стремление сбиваться в банды (у моих шпанцов), иногда употребление алкоголя, наркотиков (якобы мягких, от которых, однако, по утрам взгляд «уплывает»)…

Это были мои ученики. (Притяжательное местоимение не указывает здесь на обладание, но лишь обозначает промежуток времени, годы нашей совместной учебы, когда ответственность за учеников полностью лежит на учителе.) Отчасти моя работа состояла в том, чтобы убедить моих учеников (самых запущенных), что вежливость предрасполагает к размышлению больше оплеухи, что жизнь в обществе ко многому обязывает, что день и час сдачи домашнего задания не подлежат обсуждению, что сляпанная наспех домашняя работа должна быть переделана к следующему дню и так далее и тому подобное, но что никогда, НИКОГДА (большими буквами) ни я, ни мои коллеги не бросим их на пол-пути. Ради того, чтобы у них получилось «это», надо было втолковать им заново само понятие «старание», а следовательно, привить им вкус к одиночеству и тишине, научить распоряжаться собственным временем, то есть самим одолевать скуку. Мне приходилось задавать им упражнения на скуку, да-да, чтобы они почувствовали время. Я просил их ничего не делать: не отвлекаться, не развлекаться ничем (даже разговорами), не работать — короче, не делать ничего, совсем ни-че-го.

— Упражнение на скуку, сегодня вечером, перед тем как сесть за уроки, двадцать минут ничегонеделанья.

— И музыку не слушать?

— Ни в коем случае!

— Двадцать минут?

— Двадцать минут. По часам. С семнадцати двадцати до семнадцати сорока. Идете прямо домой, никому ни слова, никаких кафе, про игровые автоматы вы даже не слышали, приятелей не узнаёте, проходите к себе в комнату, садитесь на край кровати, портфель не открываете, плеер не надеваете, на игровую приставку не смотрите и сидите двадцать минут, глядя перед собой.

— А зачем?

— Ради интереса. Сосредоточьтесь на проходящих минутах, ни одной не упустите, а завтра расскажете мне, как все получилось.

— А как вы проверите, что мы это делали?

— Никак.

— А что будет через двадцать минут?

— Вы наброситесь на свои уроки, как голодный на кусок хлеба.

17

Если бы мне надо было охарактеризовать эти уроки, я сказал бы, что мы с моими так называемыми двоечниками боролись на них с заклятьями, которые, как в волшебных сказках, грозили оставить нас в плену вечного настоящего. Покончить с «нулем» по правописанию означало снять такое вот заклятье. Победить рок. Выйти из заколдованного круга. Проснуться. Ступить одной ногой в реальность. Оказаться в настоящем изъявительного наклонения. Начать понимать. Надо, обязательно надо, чтобы настал этот день, когда мы проснемся! День, час! Никто не может навсегда остаться тупицей! Мы не в сказке, и никто нас не заколдовывал!

Может, в этом и состоит суть преподавания? Снять заклятье, сделать так, чтобы каждый урок звучал сигналом к пробуждению.

Представляю, как подобные заявления должны раздражать несчастных преподавателей, что тянут лямку в самых жутких классах сегодняшних городских окраин. Как легкомысленно выглядят эти слова на фоне социальных, политических, экономических, семейных и культурных трудностей. Да, правда… Тем не менее нельзя умалять роли такого «заклятья» в упорстве, с которым двоечник погрязает все глубже и глубже в своей якобы тупости. И так было всегда и везде.

Заклятье… Однажды я велел своим первоклассникам описать преподавателя, придумывающего темы для выпускного экзамена. Это было письменное задание: «Опишите преподавателя, который придумывает темы для выпускного экзамена по французскому языку». Они были уже не маленькие, имели время подумать, работу требовалось сдать через неделю; они могли сообразить, что одного преподавателя явно не хватило бы для подготовки всех тем по всем разделам для всей страны, что это делается, очевидно, целой группой людей, что обязанности распределены, что содержание тем в зависимости от различных школьных программ обсуждается комиссией и всё такое прочее… И однако все, без исключения, описали мне некоего бородатого старца, одинокого всезнающего мудреца, сбрасывающего на Францию с высоты Олимпа знаний экзаменационные темы — словно божественные загадки. Придумывая это задание, я хотел понять, как они представляют себе Руководящие Органы, и таким образом уяснить природу их неуверенности в себе. Цель была достигнута. Мы тут же раздобыли материалы прежних выпускных экзаменов, переписали темы сочинений прошлых лет, препарировали их, изучили их строение, обнаружили, что раскрыть предлагалось не больше четырех-пяти вопросов, и те были сформулированы всего двумя-тремя способами. (В сущности, это не намного сложнее рецепта приготовления утки с апельсинами и его вариантов: нет утки — возьмите курицу, нет апельсинов — возьмите репу; если нет ни утки, ни курицы, возьмите говядину и морковь. Неизменным остается только соус: «Подкрепите ваши рассуждения цитатами в соответствии с вашим культурным уровнем».) Поднаторев в структурном анализе, в следующий раз они получили задание придумать тему сочинения.

— А отметки будут, мсье?

(Сколько раз я слышал этот вопрос!)

— Конечно. Каждый труд должен быть оплачен.

Во здорово! За одну только тему отметка, как за целое сочинение! Во повезло! Они потирали руки, предвкушая уже «облегченные» выходные. Я тоже не имел повода беспокоиться: они не будут выполнять задание левой ногой, они обещали серьезно всё продумать, в лучшем виде, тема, структура и всё, всё, всё — заметано, мсье! (Кроме всего прочего, их прельщала возможность занять на время место Бога Отца.)

Справились они неплохо. Придумали темы сочинений, исходя из того, что изучили уже по программе, и из того, что витало в воздухе. Я вполне мог бы порекомендовать их на работу в министерство. Один из них, вернее, одна — это была девочка — заметила, что в формулировке официальных тем тоже заключается своего рода «заклятье»:

— «Подкрепите ваши рассуждения цитатами в соответствии с вашим культурным уровнем». Какие цитаты во время экзамена, мсье? Откуда их взять? Из головы? Но ведь не все же учат тексты наизусть, как мы! А «культурный уровень»? Они хотят, чтобы мы рассказали о наших любимых певцах? Или о комиксах? Странные требования, правда?

— Не странные, а идеальные.

К следующей неделе им оставалось лишь развить тему, которую они сами и придумали. Я не говорю, что они сделали это на «отлично», но поручусь, что на совесть; я получил сочинения, в которых гораздо меньше чувствовалось действие «заклятья», а мои первоклассники — отметки, показывающие, что они гораздо лучше разбираются теперь в требованиях, предъявляемых на выпускных экзаменах.

18

— А отметка будет, мсье?

Конечно, отметки — это вопрос.

Животрепещущий вопрос — проставление отметок — в борьбе с «заклятьем», а заодно и с абсурдом.

Какой бы предмет ни преподавал учитель, он быстро обнаруживает, что на заданный вопрос учащийся выдает один из трех вариантов ответа: правильный, неправильный, абсурдный. Я и сам в школьные годы довольно много злоупотреблял абсурдом. «Дробь надо свести к общему знаменателю!» или, позже: «Синус a на синус b, синус сокращаем, получается a на b!» Одно из главных недоразумений моих школьных лет состояло, несомненно, в том, что такие абсурдные ответы учителя оценивали как неправильные. Я мог отвечать все, что угодно, отметка мне была гарантирована! Обычно «нуль». Я слишком рано понял это. И еще то, что получить «нуль» — лучший способ добиться, чтобы тебя оставили в покое. Хотя бы на время.

Итак, непременное условие для снятия «заклятья» с двоечника — ни в коем случае не оценивать его ответ, если этот ответ абсурден.

Во время первых наших «сеансов» по работе над ошибками те из моих «особых», кто сроднился с «нулем», не скупились на абсурдные ответы.

Например, мой друг Сами из четвертого класса.

— Сами, какой первый спрягаемый глагол в этой фразе?

— «Сначала», мсье, первый спрягаемый глагол — «сначала».

— Откуда ты взял, что «сначала» — это глагол?

— Он оканчивается на «-ла»!

— Ну и что это будет в неопределенной форме?

— …?

— Ну, давай! Как там получается? Первое спряжение. «Сначать»? Я сначал, ты сначал, он сначал, она сначала?

— …

Абсурдный ответ отличается от неправильного тем, что за ним не стоит ни малейшей попытки рассуждения. Чаще всего он выдается автоматически и относится к области простейших рефлексов. Ученик не совершает ошибки, он отвечает невесть что, основываясь на все равно каком признаке (здесь — окончание «-ла»). И откликается он не на поставленный вопрос, а на сам факт постановки вопроса. От него ждут реакции? Вот, пожалуйста, ответ. Правильный, неправильный, абсурдный — неважно. Впрочем, с первых дней в школе он думал, что правила игры в этом и заключаются: отвечать, и всё, он вскакивал со стула, тянул руку, дрожа от нетерпения: «Я! Я! Я знаю!» (Я тут! Я есть! Я существую!) — и отвечал все равно что. Но мы быстро приспосабливаемся. Мы понимаем, что учитель ждет от нас правильного ответа. И вдруг оказывается, что у нас такого нет в запасе. И неправильного тоже. Вообще никакого. Мы просто не знаем, что тут можно ответить. Мы и вопроса-то самого не поняли. Но разве можно признаться в этом учителю? Или промолчать? Нет. Вот мы и отвечаем невесть что. По возможности с наивным видом. Что, мимо, мсье? Поверьте, мне очень жаль. Я попытался, у меня не вышло, вот, ставьте мне «нуль», и останемся друзьями. Абсурдный ответ есть дипломатичное признание в невежестве, которое, несмотря ни на что, старается сохранить добрые отношения. Конечно, такой ответ может выражать и открытый протест: ну, он меня достал, этот препод, чего он прицепился? Я что, его спрашиваю о чем-то?