Филипп Робинсон - Маска свирепого мандарина

• Название: Маска свирепого мандарина
• Автор: Филипп Робинсон
• Жанр: Проза

Содержание и стиль романа английского писателя Ф. Б. Робинсона «Маска свирепого мандарина» (Ph. B. Robinson «Masque of a savage mandarin», 1969) можно описать в двух словах, что автор и сделал, снабдив его подзаголовком: «фарс ужасов». Черная комедия, неизменно популярный в англоязычной культуре жанр, здесь предстает как ернический Гранд-гиньоль, образец литературного поп-арта времен «swinging London» и фильмов Лестера, а фантасмагорический сюжет, вариация на тему доктора Джекила и мистера Хайда, — несчастный неудачник, взбунтовавшийся Кандид, таинственным образом преобразившийся в безумного гения, выявляет «высшее я» в своем ничего не подозревающем соседе, образцовом среднем горожанине, постепенно уничтожая его мозг, — служит поводом для серии пародий и намеков на все, что было на слуху в те годы.

Несмотря на некоторую устарелость приемов и неактуальность аллюзий, содержащихся в пародийных, фарсовых и жутковатых сюрреалистических сценках, из которых складывается роман, эта забавная антитеза многозначительно-серьезного «Коллекционера» Фаулза прекрасно читается и сейчас, а нюансы, сообщающие ему особый колорит, можно и не замечать: он отлично воспринимается как не лишенный здорового садизма образец прозы в духе (но не в стиле) популярных современных авторов, или фантазий Джина Вульфа и Блейлока.

Книга очень забавна, написана достаточно элегантно, автор нигде не испытывает терпение читателя и действительно соблюдает издевательское обещание о полном отсутствии натуралистических сцен и насилия в своем романе.

---

А эти непросвещенные, опустившиеся рабочие, которые с великим трудом отвоевывают у хозяев свой шиллинг-и-шесть-пенсов в день, кровавя руки в далеких, жарких, почти невероятных краях, — что бы они подумали, расскажи им кто-нибудь о финансовых итогах такого круговорота невидимого металла в магическом Объединении? Что бы они сказали, узнав, что в результате некий мистер А. заработал девятьсот фунтов, мистер Б. четыреста, а мистер В. — тысяча двести для фирмы и двести пятьдесят для себя? Как думаете, испытают они священный трепет? Разве не могут, нет, разве не должны они тоже пасть ниц и вознести умиленную молитву во славу великой цивилизации, сделавшей возможным такое чудо?

Правда, мистер Г. сегодня, кажется, забыл, что ему следует говорить, и сплоховал во время обряда. Его постигло относительное наказание в виде потери "кругленькой суммы". Мы говорим "относительное", потому что на самом деле плата за невнимание — всего лишь временное отсутствие благосклонности Божества, которое вскоре восполняется. В данном случае, он просто "потерял в ценных бумагах" из-за того, что "прозевал падение рынка". Завтра или послезавтра так называемый "рынок" наверняка восстановится, и мистер Г. с лихвой окупит утраты. Ибо в конечном итоге, — и это, пожалуй, самое удивительное и замечательное свойство рынка, особенно для его участников, — избранным служителям ИРМы практически никогда не грозят серьезные и длительные финансовые убытки!

"Как такое возможно?" — спросите вы. — "Во имя всего святого, каким образом, покупая и продавая друг другу одни и те же незримые тонны товара снова и снова, каждый из этих Саддукеев Редких Металлов год за годом неизменно получает прибыль?"

(Причем, добавим мы, прибыль, которая позволяет поддерживать все необходимые при их статусе атрибуты так называемой сладкой жизни, с ее старательным высокомодничанием, беззаветной элитарностью, взаимным обезьянничанием в квази-феодальном замкостроительстве и эксклюзивных заказах; с ее ресторанно-снобистским, художественно-аукционно-собирательским, шикарно-курортным, общественно-председательским, внебрачно-любовным, скандально-бракоразводным, швейцарско-банковско-закулисным времяпровождением; с великолепными четырехколесными символами высокого положения; отдыхом и планами строительства на Багамах; с обязательными пони для наследниц и частными школами для наследников).

Наш Диоген без сомнения ответил бы, что такой блестящий результат достигается просто потому, что на каждого "избранного" приходится миллион (или около того) "непосвященных". "Ежеминутно рождается новый профан", — возможно, добавит он в своей простоватой манере.

Но величественные, улыбчивые, любезные, неброско, но солидно одетые священнослужители Сити предложат совсем другое, неизмеримо более сложное объяснение, понять весь смысл которого, заверят они, сможет лишь тот, кто "посвятил всю жизнь бизнесу", то есть служению своему Богу. Другими словами, не принадлежа к Кругу избранных, невозможно по-настоящему осознать, что происходит внутри Него, не говоря о том, чтобы понять значение таких ритуальных словосочетаний, как "вести книги" "обрисовать перспективу", "стимулировать обвальное падение" (чистейшие перлы нашего языка!) и "надбавка за отсрочку платежа"! С другой стороны, некоторые вещи посторонний может оценить неправильно, либо принять за нечто иное. Например, компании, представленные пятью избранными, — почти четверть общего потенциала, — на самом деле, несмотря на разные названия, принадлежат единой гигантской финансовой группе, чьи активы вдвое превышают совокупные средства всех остальных, входящих в Круг. Разве это не чистейшее, совершеннейшее, утонченнейшее проявление свободной конкуренции? Однако для неинформированного, полного зависти профана такие факты могут послужить основой для целого ряда злобных измышлений.

Кажется, наше первое впечатление обманчиво, и объяснения, предложенные Диогеном и служителями Сити по сути своей довольно схожи. Так или иначе, необходимо отметить, что сколько бы ни закрылось рудников в Корее, Чили или Малайзии, сколько бы пеонов не отправилось искать новую работу, а кули — обратно в деревни, ИРМа не свернет свою деятельность, а ее избранные члены продолжат обогащаться, регулярно участвуя в священных обрядах. Для них (все без исключения, разумеется, христиане) ИРМа это Венера Тысячегрудая, каждый сосок ее источает деньги, а им остается лишь правильно, согласно ритуалу, выдаивать себе регулярные порции.

Неудивительно, что они прилагают столько усилий, чтобы отвадить всяческих выскочек! Неудивительно, что они требуют от всех, кто желает войти в Магический Круг, такую высокую плату, банковские депозиты и ежегодные взносы! Ведь для тех, кто не мог похвастаться "приемлемыми анкетными данными", принадлежность к подобным структурам, особенно в горячий 1949 год, когда вновь открылась Биржа, равнялась разрешению самому печатать деньги!

Удивительно другое — как корпорации "Станнум" вообще дали возможность присоединиться? Скорее всего, причина такой снисходительности в том, что ИРМа закрылась в самом начале войны и не работала целых десять лет. А еще в том, что накануне ее открытия, когда "Станнум" заявил о желании вступить в объединение, осталось совсем немного избранных, которые умели проводить священные церемонии. И в том, что к числу таких служителей принадлежал некий весьма достойный джентльмен, потомок сотни графов, который, как полагали, и управлял "Станнумом".

В наши дни почти никто уже не помнит о "Станнуме". В начале своей деятельности корпорация владела несколькими оловянными рудниками в Корнуолле, но в 1945 году, когда сюда пришел Код, все они еще не возобновили работу, и компания влачила жалкое существование, торгуя металлоломом. Потом делами стал заправлять некий Юстас Моттрам, за престарелым основателем компании оставили лишь формальные обязанности главы корпорации, и между 1949 и 1950 "Станнум" пережил мгновенный взлет и рухнул, так же неожиданно и быстро, как возникает и лопается пузырек в тигле расплавленного цинка. Он стал редчайшим исключением из правила, согласно которому ни один из членов ИРМы никогда не становится банкротом. Вот почему сегодня старейшие представители объединения избегают упоминать о нем — для них это такое пятно на репутации!

Код поступил на работу в "Станнум", поддавшись панике, а кроме того, наверное, чтобы наказать себя за успехи в школе и провал в университете. Живущий в нем червь не дремал. Все пять лет, отданных службе в корпорации, наш герой оставался таким же тонкокожим, каким был всегда. Сущие мелочи — хамство таксиста, пренебрежительная реплика продавщицы, перебранка в очереди, резкое замечание в офисе, нетерпеливый гудок наглого водителя — могли как и прежде испортить ему целый день. Он часами восстанавливал хрупкую уверенность в себе, разбитую вдребезги очередным инцидентом, перебирая варианты уничтожающих ответов своим недавним обидчикам. Его постоянно преследовало смутное ощущение, что он потерял или забыл сделать нечто очень важное. Его волю подавляла несокрушимая уверенность, что в любой ситуации, при любых обстоятельствах неправым или несостоятельным следует считать только его: так можно найти свою вину во всем, к чему ты причастен.

Но как ни странно, он был доволен своей работой в "Станнуме". По крайней мере, с тех пор, как стал отдавать ей все силы.

Через месяц после прихода в корпорацию он съездил в Кембридж на выходные. Казалось, после окончания университета прошло не меньше десяти лет. Он стал чужаком, пришельцем из другого мира. Новые лица в кафе и барах, новые шутки и модные афоризмы — завсегдатаи смотрели на него, как на незнакомца. Он втихомолку посетил открытую лекцию и не осмелился зайти в свой колледж. Страх, что его кто-то вспомнит, терзал сильнее, чем переживания из-за того, что его забыли. Кода переполняло ощущение невосполнимой утраты, эти два дня стали самыми печальными в его жизни. Милое, безвозвратно ушедшее время…

Код с радостью вернулся в Лондон и полностью сосредоточился на работе. Его решимость укрепляло сознание того, что обратной дороги нет и прошлого не вернешь.

Он стал руководствоваться доктриной прилежания как пути к успеху. Превратил себя в безликую часть системы, образцового служащего. В обеденный перерыв вместе со всеми утолял голод дешевым супом и бифштексом, или брал пиво с сыром. Угощался виски у "Шорта", а хересом в погребках, время от времени вместе с коллегами наведывался в "укромные местечки в Сохо" и Виндмилл. Он занимался ведением счетов корпорации и почитал своих работодателей больше, чем этого требовала служебная этика. Похоронил свой юношеские убеждения под грудой разных оговорок, и хотя до сих пор полуизвиняющимся тоном называл себя социалистом, всегда спешил добавить, что вовсе не принадлежит к "фанатикам-ортодоксам", как принято говорить в тех кругах, к которым он теперь принадлежал. Код чувствовал, что превратился в "делового человека". Разумеется, у Сити имеются свои недостатки, но в конце-концов, система исправно функционирует, причем уже не одну сотню лет; к тому же все, с кем он встречается, работает, шутит и выпивает — такие порядочные люди, настоящие джентльмены, не отступающие от древнего кодекса чести Сити, да, этого у них не отнимешь…