Владимир Монастырев - Свидетель защиты

• Название: Свидетель защиты
• Автор: Владимир Монастырев
• Издательство: Краснодарское книжное издательство
• Жанр: Детектив
• Год: 1971

---

— Вам нужно на ту сторону? — удивился Валентин Федорович.

— Нужно. Одно предположение проверить. Для начала довольно будет, если кто-то один туда переправится. С ружьем.

— Я могу, — сказал Прохоров, — если надо.

— Надо, — подтвердил Андрей Аверьянович.

После завтрака Прохоров отправился вверх по течению и довольно скоро нашел место, где можно перебрести угомонившуюся реку. Когда он показался на том берегу, Андрей Аверьянович, пригласив с собой Валентина Федоровича, пошел к дереву, где стоял в день убийства Кушелевич.

— Теперь стреляйте, — крикнул он Прохорову.

Раздался выстрел, и Валентин Федорович, непроизвольно глянув за правое плечо, на три молодые пихты, вопросительно посмотрел на Андрея Аверьяновича.

— Эхо, — ответил тот. — Я подумал о нем ночью, когда вспомнил, как по ущелью катался гром.

— Значит, стреляли с того берега?

— Значит, могли стрелять и оттуда. Давайте-ка и мы перебредем и посмотрим, как он выглядит, тот берег.

На той стороне реки тоже обнаружилась тропка, не такая широкая и набитая, как на этой, но вполне сносная. С нее видно и дерево, за которым стоял Кушелевич, и рододендроны, в которых поджидал его Моргун. Стрелять можно было и в того и в другого, оба находились отсюда примерно на одинаковом расстоянии, метрах в сорока — сорока пяти.

— Если стреляли отсюда, — сказал Валентин Федорович, — то ни о каком случайном промахе и речи быть не может.

Андрей Аверьянович согласился: целиться в одного, а попасть в другого отсюда невозможно.

Вернулись на левый берег, и он попросил Прохорова стать на место, где упал Моргун.

— Возьмите ружье на руку, — скомандовал Андрей Аверьянович.

Прохоров снял ружье с плеча и бросил стволы на левую ладонь, при этом стал вполоборота к Андрею Аверьяновичу.

— Кушелевич утверждает, что Моргун стоял в таком положении, что ему оставалось только поднять приклад к плечу. Это и заставило Кушелевича укрыться за деревом.

— Так оно, видимо, и было, — согласился Валентин Федорович. — Вы вчера едва не заставили меня усомниться, но сегодня вы уже укрепили мою веру в то, что Кушелевич говорит правду. Все сходится.

— Не все, — возразил Андрей Аверьянович. Он достал из кармана блокнот и карандаш. — В медицинском заключении написано, что пуля вошла в горло убитого справа от кадыка, и, порвав пищевод и дыхательные пути, вышла слева. — Андрей Аверьянович на блокнотном листке нарисовал изгиб реки, поставил точки: две на левом берегу, одну на правом. Соединил их прямыми линиями и получился треугольник. Вершина падала на точку, в которой находился Моргун. В этой точке карандаш изобразил круг — со стрелочкой. — Представим себе, что это шея, — пояснил Андрей Аверьянович, — стрелочка — кадык. Положение списываю с натуры: так стоит и держится Прохоров. И что же получается? С той стороны реки стрелок не мог попасть в шею справа от кадыка, мой элементарный чертеж наглядно убеждает в этом.

— Но Кушелевич со своего места тем более не мог попасть.

— Совершенно верно. Если бы он выстрелил, то пуля пробила шею Моргуна не справа налево, а наоборот.

— И что же из этого следует?

— Видимо, следует предположить, что Моргун стоял не левым, а правым боком к Кушелевичу, а значит, не держал ружье на руке, а если и держал, то не угрожал им.

— Опять улики против Кушелевича? Но мы установили, что стреляли с того берега…

— Мы этого не установили, — перебил Андрей Аверьянович. — Мы пришли к заключению, что могли стрелять с того берега, что это не противоречит заявлению Кушелевича, будто звук выстрела он услышал справа от себя. Так могло быть. Но у нас нет никаких доказательств, что так было. Сами понимаете, искать на том берегу следы, вещественные доказательства после такого ливня, спустя столько времени — бесполезно.

— Час назад мне казалось, что мы уже бесспорно установили правоту Кушелевича, — Валентин Федорович развел руками. — На самом деле мы ничего не имеем.

— Не совсем так, — Андрей Аверьянович крикнул Порохорову, чтобы тот покинул свой пост, а сам направился к палатке. — Не совсем так, — повторил он, когда Валентин Федорович смог идти рядом. — Я почти убежден, что Кушелевич не стрелял в Моргуна. Говорю — почти потому, что в цепочке рассуждений, приходивших мне в голову сегодня ночью, недостает нескольких звеньев.

— Поза Моргуна? — спросил Валентин Федорович.

— И это смущает. Но — поза Моргуна — не самая трудная из задачек, которые тут возникают. Вернемся в город, повидаюсь с Кушелевичем, и он прольет свет на эту загадку. Сложнее другое: почему выстрелили в Моргуна, а не в Кушелевича, хотя все, кто балуется здесь с ружьишком, скорее всего должны были стрелять именно в Кушелевича? Не обольщаюсь, но полагаю небесполезным заглянуть в поселок Желобной. На обратном пути мы можем это сделать?

— Можем, крюк не такой уж большой.

— Вот и хорошо, не будем терять времени.

Минут через двадцать тронулись в путь.

Когда переправлялись через Чистую, Прохоров вел лошадь Андрея Аверьяновича в породу. Большая вода ушла, но все-таки поток был бурлив и мутен, и кони шли трудно, особенно тяжело приходилось жеребцу Прохорова — он первый принимал на себя напор течения, беря наискосок, грудью пробивался к берегу. Под его прикрытием Гнедко шагал безбоязненно, и все обошлось благополучно, только намок Андрей Аверьянович до пояса.

Выбравшись на берег, всадники, спешились, вылили воду из сапог, выкрутили брюки и тронулись дальше. Андрей Аверьянович чувствовал себя уже бывалым наездником и, когда штаны на нем пообсохли, согрелся и в безопасных местах ухитрялся даже подремывать в седле.

Тропа в Желобной сворачивала за несколько километров до кордона.

— Поезжайте на кордон, — предложил Андрей Аверьянович директору заповедника, — и ждите нас там, а мы с Иваном Николаевичем пропутешествуем в поселок.

— Не возражаю, — сказал Валентин Федорович. — Пока вы там будете путешествовать, мы с Филимоновым форельки половим.

7

Поселок Желобной несколько лет назад был поселком лесопункта. Теперь лес тут не рубили: по берегу реки его уже свели, высоко в горы лезть дорого и несподручно, тем более что правила рубок стали жесткими — сплошных лесосек не дают, выборочно — на здешних склонах леспромхоз еще не изловчился.

Население поселка сократилось, но он не опустел вовсе, как это случается с некоторыми бывшими лесопунктами. Жили здесь семьи наблюдателей заповедника, семьи лесорубов, работавших на соседних лесопунктах. Были люди без определенных занятий, в том числе и молодые: одни ждали, когда придет их время служить в армии, другие собирались с мыслями после армии.

Были в поселке дома заброшенные, с заколоченными ставнями, но многие отличались прочностью и ухоженностью. И скот здесь водился, и птица бродила по улице, и магазинчик торговал бойко.

— В городе, чтобы узнать подноготную целого района, — сказал Андрей Аверьянович, — надо суметь разговорить маникюршу.

— Тут маникюрши нет, — отозвался Прохоров, — тут есть тетка Эльмира, продавщица в магазине.

— Вы с ней знакомы?

— Не так с ней, как с ее сожителем. Мы к нему сейчас и наладимся.

Дом продавщицы Эльмиры стоял на отшибе, отступив из общего порядка к самому лесу. Большинство строений в поселке сборные, обмазанные глиной или оштукатуренные; дом, к которому подъехали Прохоров и Андрей Аверьянович, был срублен из пихтовых стволов, покрыт дранкой, наличники на окнах резные, замысловатого рисунка, крыльцо тоже изукрашено резьбой.

— Чья это работа? — спросил Андрей Аверьянович.

— Ипатыча, — ответил Прохоров.

— Он что же, из ярославских или владимирских? Там такие наличники делают.

— Точно, из тех краев, после войны здесь осел.

Они спешились и привязали лошадей к изгороди. На крыльце появился крупный русобородый мужчина. Лет ему было пятьдесят с небольшим. Легко переставляя деревянную култышку, ремнями пристегнутую к правому бедру, он сошел с крыльца, поздоровался и пригласил в дом.

В просторных сенях стены были заняты инструментом, на видном месте висела коса. В горнице бросалась в глаза большая русская печь, аккуратно побеленная; загнетка задернута ситцевой занавеской. Чисто выскоблен деревянный стол, прочны табуретки вокруг стола и у стен. На стене — ружье и патронташ.

Занавеска висит и на дверном проеме, ведущем в другую комнату. Сейчас она не задернута, и видны фотографии в темных рамках, край деревянной кровати с горой подушек. Пол деревянный, без щелей, тоже чисто выскоблен и вымыт, доски не скрипят, не прогибаются. Пахнет печеным хлебом и какой-то травой.

Понравилось Андрею Аверьяновичу в этом доме — добротно, аккуратно, чисто, витал здесь дух центральной России, которую он так любил.