Владимир Корвин-Пиотровский - Поздний гость. Стихотворения и поэмы

• Название: Поздний гость. Стихотворения и поэмы
• Автор: Владимир Корвин-Пиотровский
• Жанр: Поэзия
• Год: 2012
• ISBN: 978–5–91763–110–3

Поэт первой волны эмиграции Владимир Львович Корвин-Пиотровский (1891–1966) — вероятно, наименее известный из значительных русских поэтов ХХ века. Он играл немалую роль в период краткого расцвета «русского Берлина», однако и позднее оставался заметной фигурой в других центрах русской диаспоры — Париже и Соединенных Штатах. Ценимый еще при жизни критиками и немногочисленными читателями — в том числе Бердяевым, Буниным, Набоковым, — Корвин-Пиотровский до сих пор не обрел в истории русской литературы места, которое он, несомненно, заслужил.

Собрание сочинений В. Л. Корвин-Пиотровского выходит в России впервые. Помимо известного двухтомного собрания «Поздний гость» (Вашингтон, 1968), не успевшего выйти при жизни поэта, оно содержит произведения, которые автор, опубликовав в ранние годы творчества, под конец жизни не признавал, а также значительное количество никогда не публиковавшихся стихотворений.

---

БЕССОННИЦА

1

Снова въедливая хина
Сводит судорогой рот,
На висках горячий пот —
Посиди со мною, Нина.

Опусти плотнее штору,
Лампу книгами закрой,
Вечер скучный и сырой
Пролетит легко и скоро.

Будем слушать понемногу
Шум докучливый дождя
Иль, на рифму набредя,
Заглушать стихом тревогу.

Трудно, трудно в вечер длинный
Призывать напрасный сон,
Выжимать в стакан лимон,
Слушать шорохи в гостиной.

Ночь придет, луна засветит
Узкой щелью на стене,
Позову ль кого — и мне
Только голос мой ответит.

Жар и бред. Мечты пустые —
В целом доме — никого,
И на улице мертво,
Только сумерки густые.

Только легкой каруселью
Тени носятся вокруг,
Только сердца тайный стук
В полуночном подземелье.

2

К незатейливой постели
Ближе столик подтяну,
Лист бумаги перегну,
Чтоб края не шелестели.

Резкой лампочки стекло
Счетом прачки перекрою,
Пуховик взобью горою —
Тихо, чисто и тепло.

Скука день свой отстучала,
Отлетел короткий срок,
Помяну его меж строк, —
Завтра буду жить сначала.

Острый след карандаша
Закруглился понемногу, —
Так выходит на дорогу
Полуночная душа.

Что ж? Не всё ей по заказу
В пятнах окон городских
Под дождем искать таких,
Что не выспались ни разу.

Счастье рядом, счастье тень,
С каждым шагом неразлучно,
Да шагать без цели скучно,
А бежать за целью лень.

Оттого в метель ночную
Хорошо лежать без сна,
Ближе к тени, чтоб она
Прилегла к душе вплотную —

Поздно. Счастьем окружен,
Глаз усталых не смыкаю,
Рифму милую ласкаю
И не верю в добрый сон.

1930

* * *

Я полюбил Берлин тяжелый,
Его железные мосты,
Его деревья и цветы,
Его проспектов воздух голый.

Иду неведомой дорогой
В туман, рассветом залитой, —
Гранитный профиль, голос строгий
Пленяют важной простотой.

Чернеет линия канала,
Горят сигнальные огни,
От холодеющей ступни
В подводный сумрак тень упала.

За ней — перил чугун фигурный,
Под аркой — отраженный свод, —
Нет, не Венеции лазурной
Равняться с блеском черных вод.

Здесь, только здесь и может сниться
Сон, невозможный наяву, —
Лед, сжавший черную Неву,
И в бездне — Зимняя Столица.

1930

ПУДЕЛЬ

Да, есть, о — есть в обычном мире
Необычайные шаги —
Сижу в прокуренном трактире,
И шум, и гам, и вдруг — ни зги.

На электрические свечи,
На неживые зеркала,
На обессиленные плечи
Внезапная нисходит мгла.

И в онемевшем разговоре
Звук тщетно бьется и молчит,
Лишь в северном пустынном море
Подводный колокол звучит.

И кто-то в темень грозовую
Вознес на мачте два огня,
И кто-то трижды вкруг меня
Черту смыкает огневую —

И вижу мрак дуги надбровной
И выступ острого виска,
И слышу чей-то шаг неровный
И скрип стального коготка,

И пусть одно мгновенье только
Мой краткий продолжался сон,
Пусть затанцованная полька
Опять терзает граммофон, —

Уже молчу, уже не верю
Ни пьяницам, ни кельнерам,
Гляжу внимательно на двери —
И ничего не вижу там.

Но жженой серы запах душный
Горчит забытое вино,
И просит растворить окно
Мой собеседник простодушный.

А чуть поодаль, в стороне,
Хозяин пуделя ласкает,
И черный пудель глухо лает
И порывается ко мне.

* * *

Иду по набережной черной
В закрытом наглухо пальто,
Слежу за тенью беспризорной
И думаю не то, не то.

Когда в стволе сухом и жестком
Взыграет соками весна
И над широким перекрестком
Взойдет широкая луна,

Когда в канаве заржавелой
Ростки завьются зеленей,
И станет ветер неумелый
И ласковей, и солоней, —

Не выдержу, в ночную глотку
Швырну ключи от всех дверей
И жизнь, как парусную лодку,
Пущу гулять, без якорей.

1930

* * *

Чуть подует ветер влажный
Заструит в окне листву
Весь в чернилах лист бумажный
Косо ляжет на траву
И шурша в траве зеленой
С теплым утром заодно
Рифма девочкой влюбленной
Запоет в мое окно.
Так, от шалости воздушной,
От движенья ветерка,
Станет плотью непослушной
Простодушная строка.

1931

* * *

К прохладе гладкого стола
Прильну щекой, ресницы сдвину, —
И от угла и до угла
Вдруг вижу плоскую равнину.

Далекий голос за стеной,
В вечерних сумерках гитара,
А подо мной и предо мной
Моя привычная Сахара.

В пустыне марева и сны,
Воздушные лучатся токи,
Я сплю. И брызги тишины
Мне горько увлажняют щеки.

А там, где черный лак стола
Пронизан пламенем стакана,
Как бы два яростных крыла
Восходят в золоте тумана.

И с замираньем сердца жду,
Вот, вот взлетит в огне и громе,
Со звоном лопнут стекла в доме,
И, оглушенный, упаду.

1931

* * *

В тот день отчетливей и резче
Труба под солнцем протрубит,
И древле связанные вещи
Сойдут с расплавленных орбит.

Смеясь и плача, ангел звонкий
Провеет вихрем по земле
И распадется пылью тонкой
На письменном моем столе.

И вспыхнет легкая страница
Тревожного черновика,
И в сердце вытлеет строка,
И перестанет сердце биться.

Но знаю, знаю, в мире новом,
Затеряна, оглушена,
Душа, — земным коротким словом
Ты будешь насмерть сражена…

Тогда в своей печали строгой
Чужое имя назови,
Исполненное боли многой
И меда горького любви.

* * *

Должно быть, нá море туман, —
Волна на брызги не скупится;
Должно быть, старый капитан
До самой смерти не проспится.

Клянясь убийственной божбой,
В вонючих переходах трюма
Кто топором, кто острогой
Уж запасается угрюмо.

Пожалуй, кровь и потечет,
Смешается с тюленьим жиром,
И ветер яростный над миром
Со стоном тучи повлечет.

И в ночь кромешную, сверкая,
Ракетой вырвется беда,
И закипит волна морская,
Ломая встречные суда, —

Обрушатся дожди потоком
В густую, в грозовую тьму,
И только я, во сне жестоком,
Игры веселой не пойму.

Перебегая рысью валкой
Сквозь дымные струи и свист,
Зло отшвырну намокшей палкой
Приставший по дороге лист,

Забьюсь в подъезд чужого дома,
Затиснусь в дальний уголок, —
И полетит под грохот грома
По лужам чей-то котелок.

1931–1945