Сергей Есин - Смерть титана. В.И. Ленин

• Название: Смерть титана. В.И. Ленин
• Автор: Сергей Есин
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-012003-6, 5-271-04182-4

Книга известного современного писателя Сергея Есина представляет собой, по словам автора, "первый психологический роман о жизни Владимира Ильича Ленина (преимущественно в форме гипотетических монологов главного героя и ближайших его соратников), гениальность которого, отрицаемая в наше постсоциалистическое время, будет подтверждена потомками".

---

Зал слушает с огромным напряжением рассуждения вождя. В большой, почти часовой речи, когда потом ее напечатали на газетной странице, оказалось всего одиннадцать абзацев. Все сконцентрировано. Как опытный оратор, Ленин поворачивает мысль разными сторонами, но всё время бьет в одну точку. Зал взрывается аплодисментами на фразе: «Ни одного из старых завоеваний мы не отдадим». Это дань не только традиционной революционной риторике, но и ленинским убеждениям. Он итожит: «Мы социализм протащили в повседневную жизнь и тут должны разобраться. Вот что составляет задачу нашего дня, вот что составляет задачу нашей эпохи».

Расплата для этого человека, все время играющего с судьбой и бросающего ей вызов, наступает очень скоро. 13 декабря у Ленина случилось два тяжелых приступа с парезом конечностей и полной потерей речи.

А 24 декабря Сталин собрал совещание, которое постановило:

«1. Владимиру Ильичу предоставляется право диктовать ежедневно 5-10 минут, но это не должно носить характера переписки, и на эти записки Владимир Ильич не должен ждать ответа. Свидания запрещаются.

2. Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Владимиру Ильичу ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений».

Никто против этого не протестовал. Каждый из народных вождей рассчитывал выиграть в одиночку.

Наконец-то раздираемое противоречиями и внутренней неприязнью друг к другу Политбюро смогло изолировать Ленина от каких бы то ни было влияний и сведений извне. Лишило инициативы. Этому замечательному мыслителю и оратору (каковым сам Сталин никогда не был, его удел — это кабинетные решения, поправки, дополнения; собственные речи только в том случае, если внимание обеспечено сторонниками, он не человек дискуссии), способному увлечь зал и повернуть сложившееся мнение аудитории — а это случалось неоднократно, — уже не к кому обращаться.

Как в мавзолее, он замурован в недрах собственной кремлевской квартиры. Есть только телефон, к которому ему нельзя подходить (этот телефон чуть позже сыграет в его судьбе роковую роль), да два секретаря: Фотиева и Гляссер. Иногда к ним присоединяется Шушаник Манучарьянц и М. А. Володичева, поддежуривала и Н. С. Аллилуева. Это жена Сталина, в 1932-м она покончит с собой — одна из версий — после публичного оскорбления, нанесенного ей мужем на кремлевском банкете. Ее похоронят на Новодевичьем кладбище: памятник с белой мраморной розой. Та роза, которая была у нее в волосах в ночь накануне смерти, или роза как символ молчания?

Секретари — это связные, адъютанты и доверенные лица Ленина. Он практически может действовать только через них. Но, судя по всему, Фотиева, прожившая после смерти Ленина в почете всю долгую жизнь и заработавшая улицу своего имени в Москве, была не вполне лояльна к своему патрону. Похоже, именно она показала Сталину знаменитую тайную приписку от 4 января, «добавление» к письму съезду партии, продиктованную Лениным 23-25 декабря.

В этом положении для Сталина удержать ситуацию — уже значило в случае ленинской смерти стать первым, стать претендентом на его место. Сей повар острых блюд сумел законсервировать выгодный для него момент.

Существует поразительный человеческий документ, названный «Дневником дежурных секретарей В. И. Ленина». Есть смысл рассматривать ту его часть, которая непосредственно относится ко времени самой болезни. Это — ноябрь 1922 — март 1923-го.

С 6 марта, когда после молниеносного обмена записками со Сталиным здоровье Ленина ухудшилось уже катастрофически, он стал неопасен. Он уже ничего не диктовал и ничего не писал. Его перевезли в Горки, врачи имитировали лечение, близкие надеялись на выздоровление, массы еще жили в вере, что есть у земли хозяин, а у бедных — заступник, исполнитель их чаяний. А вожди глухо грызлись за невиданный для них шанс стать первым помещиком земли Русской.

В разграфленной тетради Дневника ленинские секретари записывали все поручения, письма, факты диктовок Ленина, факт подготовки и поиска материалов, отправки и передачи статей и записок, телефонные звонки. Как бы понимая, что они работают на историю, записывали отдельные разговоры с принципалом, свои впечатления от тех или иных эпизодов работы. Временами при чтении Дневника чувствуется, что та или иная фраза вставлена для самооправдания, а иногда и для другого, постороннего, проверяющего взгляда. Порой проговаривались, но это отдельная тема. В специальной графе фиксировалось исполнение поручений.

Не следует думать, будто Ленин не понимал, что происходит вокруг него.

«Владимиру Ильичу хуже. Сильная головная боль. Вызвал меня, — это пишет в Дневнике Фотиева, — на несколько минут. По словам Марии Ильиничны, его расстроили врачи до такой степени, что у него дрожали губы. Ферстер накануне сказал, что ему категорически запрещены газеты, свидания и политическая информация. На вопрос, что он понимает под последним, Ферстер ответил: «Ну, вот, например, вас интересует вопрос о переписи советских служащих». По-видимому, эта осведомленность врачей расстроила Владимира Ильича. По-видимому, кроме того, у Владимира Ильича создалось впечатление, что не врачи дают указание Центральному Комитету, а Центральный Комитет дает инструкцию врачам».

Эта запись датируется уже февралем 1923-го, но можно предположить, что высказанное — это продуманное раньше. Ленин начал «отстреливаться», как только после декабрьских приступов сделался пленником своей кремлевской квартиры.

Уходит текучка работы, он сосредоточивается на общих задачах жизни страны при новом строе. А, собственно, почему новый революционный строй должен в своих организационных конструкциях копировать старый? И почему в хозяйственном и культурном строительстве надо двигаться наезженными путями? Он крепко задумывается над характером противоречий между крестьянами и рабочими и над тем, как эти противоречия преодолеть. Документы, которые он создает в это время, настолько просты, что требуется определенное интеллектуальное мужество для того, чтобы в полной мере понять и осмыслить их. Я абсолютно уверен, что они не были поняты ленинскими наследниками.

В его сознании формулируется новый крутой поворот, который необходимо произвести. Он человек идеи, ему лично ничего не надо, у него нет никаких, кроме интеллектуальных, желаний. Со Сталиным в свое время он, может быть, допустил ошибку. Не разгадал его характера, как всегда увлекся, или не захотел с ним работать? Маленькие ошибки имеют свойство вырастать в проблемы. Если ему, Ленину, придется уходить из жизни, то надо сделать все, чтобы задуманное им было осуществлено. Всю жизнь нельзя предугадать, но он должен сделать шаги, которые помогут развить уже достигнутое. У него остался лишь один способ борьбы — его мысль, и один проводник этой мысли — бумага.

Еще в конце ноября Ш. Манучарьянц фиксирует в Дневнике: «7 ч. 55 м. Пришел к Владимиру Ильичу Адорацкий, сидел до 8 ч. 40 м. Владимир Ильич говорил по телефону. Попросил протокол Политбюро, я ему передала. Владимир Ильич попросил спрятать протокол Политбюро. Просил особо сохранить книгу Энгельса «Политическое завещание».

Полагаю, что последних два слова этой записи говорят, для чего книга была выбрана в ряду других, но они, эти два слова, еще освещают и атмосферу работы Политбюро, отодвигаемую от Ленина. Видимо, это как раз было то Политбюро, на котором рассматривался вопрос о внешней торговле.

23 декабря, накануне совещания, изолировавшего его от действительности, он начинает диктовать свое «Письмо к съезду». Он чувствовал себя плохо. Смущался, что в квартире в это время находился кто-то из врачей. «Запишите!» Это как бы «малое завещание», здесь только самое насущное, главные вопросы руководства. Остальное потом, если еще останется время.

Эти диктовки развернутся позже в серию статей — глубочайших мыслей по поводу общественно-политического устройства страны. Он, всю жизнь привыкший говорить о партийной дисциплине, строго соблюдает правила игры. Диктует по 5-10 минут, ровно столько, сколько разрешают врачи. Или, может быть, Сталин? Но диктует ежедневно. На этот раз он диктует 4 минуты. Быстро и собранно, все продумано.

Он начинает строго, по-деловому, без малейшей патетики. «Я советовал бы очень предпринять на этом съезде ряд перемен в нашем политическом строе».

Этих перемен оказывается всего две, и, на первый взгляд казалось, обе не очень принципиальные.

Во-первых, Ленин советует расширить Центральный Комитет до 50-100 человек. Так ли это принципиально: еще больше сторонников или чуть меньше?

Во-вторых, он рекомендует придать законодательный характер решениям Госплана. Но придать на определенных условиях. Об этих условиях он скажет позже, и их надо расшифровывать, зная характер власти и ее внутренние амбиции.

Пока это лишь тезисы. Время диктовки кончается. Более подробно Ленин останавливается на первом пункте, но мельком, в подтексте. Объясняет причину: предотвратить любые ситуации, при которых «конфликты небольших частей ЦК могли получить слишком непомерное значение для всех судеб партии». Например, конфликт Сталина и Троцкого?