Леонид Левонович - Ветер с горечью полыни

• Название: Ветер с горечью полыни
• Автор: Леонид Левонович
• Жанр: Современная проза

Роман рассказывает о жизни людей и политических событиях в Белоруссии с августа по декабрь 1991 года.

---

Среди березняка цвел вереск, гудели шмели, пчелы. В воздухе разливался пьянящий аромат медового цвета.

— Ходи сюда, Юзя! — позвал он. — Тут очень хорошо…

Юзя приблизилась к нему, на ходу расстегивая кофту.

— Ох, как вереск пахнет! Чудо! Гляди, и пчелки гудят. Могут ли наши долететь сюда?

— Могут. По прямой тут каких-то две версты. Они ж нюхом чуют, что тут меньше радионуклидов. А я хочу тебя целовать…

Они целовались. Голые тела отражались в зеркальной глади реки. Вода была уже темноватой, поскольку солнце не поднималось так высоко, как в начале лета. И влюбленные уже давно немолодые, но им хотелось жить и радоваться, наперекор всякому лиху, а прежде всего — Чернобылю. Юзя привезла с собой книгу о любви. Мамута где-то читал про «Кама-Сутру», но никогда не видел. А когда полистал, почитал, понял, что жизнь прожил, детей наделал, а заниматься любовью не научился. Временами он думал, что они с Татьяной были очень целомудренны. Мало целовались, любовью занимались, чтобы рожать детей, а не для наслаждения. Для этого у них не было времени, да и умения, даже говорить о любви стыдились. А с Юзей все было иначе.

— А знаешь припевку? — игриво взглянула на него Юзя. — Тогда слушай:

Міламу надоечы я давала стоячы. Ці ж для дробязі такой на зямлі ляжаць сырой?

— Не согласен. Любовь — это не мелочь.

Тем временем Юзя сняла кофту. Снимать лифчик не спешила. Мамута расстегнул сзади крючки, повесил лифчик себе на шею, улыбнулся:

— Самое лучшее в мире ярмо.

Он нежно поцеловал Юзину грудь. Затем опустился на колени. Бесшумно упала на песок юбка. Тогда он поцеловал ниже пупка Юзин живот. Она тоже опустилась на колени, на локти.

— Ну что, моя милая, проверим способ наших предков. Не лежать же на земле сырой. Лучше четыре точки опоры.

И Он вошел в Нее. И только нежно-ласковое солнце видело это.

Затем они купались. Но недолго, поскольку вода была уже холодная, слишком бодрящая. Юзя лишь окунулась и сиганула на берег. Мамута немного поплавал, даже нырнул раза два, но вскоре выскочил из воды, шел, ощущая мокрыми пятками ласковый песок. И так ему захотелось лечь на теплый песок, как в детстве, перекатиться, а потом — всему в песке, словно в серой кольчуге, — нырнуть в воду. Но сделать так он не отважился: казалось, что под каждой песчинкой затаился невидимый, страшный враг — радионуклид-убийца.

«Проклятый Чернобыль! Откуда ты свалился на нашу голову?!» — он тихо выругался и полез на гору, будто сразу почувствовал тяжесть прожитых лет.

Потом они сидели у костерка, жарили сало на прутиках, ели красные помидоры, которые вырастила Юзя в парнике. Мамута прихватил из дома чекушку, и она была весьма кстати. Выпили по чарке.

— За нашу любовь! Пусть она не кончается, а крепнет и крепнет… — Юзя смотрела на Мамуту, и в светло-карих, зеленоватых глазах он увидел преданность и какую-то необычайную искренность.

— Пусть будет так! — согласился он.

После обеда Юзя разостлала возле кострища куртку, легла на ней, сладко потянулась. Из-под кофты соблазнительно выглядывали бугорки грудей. Мамута не сдержался, чтобы не поцеловать ее, пальцы сами начали расстегивать пуговицы.

— Искушаешь ты меня, милочка. Хоть ты штаны еще раз снимай…

— А что тебе, трудно снять? Или лень? Так я помогу, — хохотала Юзя, потом тихо добавила: — Не надо. Побереги себя. Знаешь, Петрочек мой любимый, мне кажется… Ну, у меня такое ощущение, что я никогда не была так счастлива, как сегодня. Нет, по-вашему: сянни. Сянни я самая счастливая бабуся. Влюбленная бабуся. Чтоб ты знал, сколько ночей я плакала, когда ты уехал. Даже не попрощался. Я понимала. Все понимала, но от этого было не легче. Кто мог подумать, что я брошу все и приеду к тебе! Да в Чернобыльскую зону! А по-моему, это зона любви. И сегодня, нет — сянни было как никогда хорошо. Ой, Петечка, напоил ты бабусю. И хочется говорить такое, о чем и говорить стыдно… Будь таким нежным всегда. И жадным, и сильным, и неутомимым. Подожди, я не все сказала. Никогда не думала, что мы будем заниматься любовью. Знала, что ты не молод. А теперь… Не хочется мне никуда отсюда ехать. Тут райская зона. Не радиационная, а зона радости. А может, наша любовь победит эту чернобыльскую напасть? Ты ж говорил, что мед чистый…

— Да, проверял. Мед очень хороший.

— Грибы, говоришь, дальше тоже чистые. Минчуки ездят по грибы за десятки, а то и сотни верст. А мы прошли каких-то десять. Ни тебе горючее жечь, ни в электричке давиться. Это ж чудо! А эта гора… Наши объятия тут и перед смертью можно вспомнить. И не четыре точки опоры, как ты говоришь. А шесть. Я ж и цыцками в песок упиралась. Ой, болтушка я. Напоил бабусю. От и хочется говорить про любовь.

— Ой, милая Юзя, ты у меня камень с души сняла. Потому что я порой укоряю себя, что не послушался тебя. Уперся, как баран. Заставил и тебя жить тут, в зоне. Откуда почти все посбегали.

— Ну, а Бравусовы живут. У них же дом в Белой Горе. А они тут. Знаешь, о чем я подумала? Как-то ты сам говорил, что хорошо коня иметь. Давай купим. Помню, в какой-то детской книжке описывается поездка за грибами. Поехали на коне. Где-то в России. Нарезали целый воз груздей. Меня это так впечатлило. Кажется, Тургенев писал. Он же любил описывать природу, охоту.

— Нет, это, должно быть, Аксаков. Он очень интересно описывал ловлю рыбы. И про поездку за грибами. А про коня и я подумал, собирая грибы. Но трудно это. И работы для коня мало в нашем хозяйстве. Лучше Бравусову буду чаще помогать. Ну, за кобылой его смотреть. Сена предложу, чтобы смелей попросить. Он так и говорит: берите, если надо. А мы купим козу. Сено есть, веников навяжем для нее на зиму. Ну что, моя радость, пока коня у нас нет, потянемся домой. На своих двоих…

— А я с тобой готова на край света. И ты — моя радость. Говори чаще ласковые слова. Жизнь такая короткая. И столько беды на свете. То Чернобыль, то ГКЧП, то другое лихо…

После отдыха, купания, хорошего обеда коши с грибами показались легче. Пришли домой они довольно быстро. Юзя сразу взялась сортировать грибы.

Все это промелькнуло в голове Мамуты, пока шел до ручья, умывался холодной родниковой водой, и снова, в который раз подумал: вода чистая, как и раньше, ну где тут радиация? Он уже ступил на крыльцо, когда внезапно отворилась калитка, и во двор зашли Владимир Бравусов и Марина. Оба прихорошенные, Бравусов гладко выбритый, в чистой белой рубахе, Марина в зеленой кофте, из-под которой виднелась белая блузка, в красно-желтой веселой косынке. Бравусов нес трехлитровую банку молока.

— О, какие гости к нам! — с радостью воскликнул Мамута. — Погляди, Юзя, кто к нам заглянул!

И Мамута, и Юзя искренне радовались гостям. Женщины взялись готовить стол, мужчины сели на крыльце побалакать про житье-бытье. Конечно же, припомнили недавнее ГКЧП, развал КПСС.

— Раньше такое, хвактически, не могло и присниться. Восемнадцать миллионов коммунистов разом стали членами преступной организации. Разве это не издевательство над народом? Ну от скажи, Евдокимович, правильно я думаю?

— Так, Устинович, мыслишь ты правильно. И я так думаю. Если верхушка зарвалась, а точней — оторвалась от партийных масс, от народа, так они преступники. Партию развалили, а теперь все посыплется. Вслед за прибалтами расползутся по своим квартирам все.

— Партия, хвактически, цементировала государство. Ето был стержень всей политики. А теперича на чем будет держаться? На религии? Так у нас же разные конхвессии. И каждый молится своему боженьке. Говнюки ети гэкачеписты. Ничего не смогли сделать. Только навредили, — с досадой плюнул Бравусов.

Мамута был согласен с мыслями Бравусова, однако у него имелось другое мнение насчет независимости и государственности Беларуси, но он понимал, что бывший участковый его мысль не поддержит, а спорить с гостем совсем не хотелось, тем более что их спор ничего не решит в историческом плане: будет то, что решат в Москве или еще дальше — за океаном.

Ужинали весело. Тон задавали женщины, особенно Юзя старалась. Мамута и не знал, что у нее столько остроумия, юмора. Под грибы опрокинули по чарке, понятно, не по одной.

— Третья чарка, хвактически, за любовь. За вас, дороженькие женщины! Что бы мы делали без вас? Как волки, сидели бы дома. А благодаря вам и в зоне можно жить. И радоваться. За вас, дорогие!

Бравусов одним духом осушил рюмку. Юзя незаметно подмигнула Петру: дескать, за нашу любовь и радость. Все дружно закусывали грибами с картошкой.

— Вы дело говорите, Устинович. Мне тут лучше, чемся в столице. Не пью никаких таблеток. Ни адельфана, ни анальгина. Никакой химии, — взволнованно и искренне призналась Юзя.

— Лучшее лекарство — две капли воды на сто граммов водки, — громко захохотал Бравусов. — Хвактически, любую болезнь побеждает ето лекарство. А жить можно и в Хатыничах. Свояки зовут меня в Белую Гору. И хата стоит там. А я не хочу. Там те же самые нуклиды. Зато ж туточки вольница! Делай что хочешь! Земли бери сколько хочешь. Нам с Матвеевной хорошо тут, — он обнял за плечи Марину, а сидели они бок о бок на деревянной лавке. — Юзя, а как ето вас по батюшке? Вылетело из головы.