Андрей Степаненко - Еретик

• Название: Еретик
• Автор: Андрей Степаненко
• Жанр: Исторические приключения

Историю пишут победители. Но меня больше интересует мнение тех, кого победители «выдавили за кадр». Поэтому роман местами антиисторичен.

Летописцы уготовили Амру ибн аль-Асу иную, чем в романе, судьбу: проигрыш в мятеже, спасение жизни ценой униженного выставления своих ягодиц на волю победителя, долгую жизнь в позоре и смерть в своей постели.

Странная судьба для человека, вышедшего на Византию с 2500 воинов, спасшего родину от голода, а мусульман от физического исчезновения, давшего исламу толчок по всей Северной Африке, а затем и далее — на Сицилию и в Испанию, посмевшего отказать халифу и решительно вставшего на защиту покоренных народов от грабежа. Такие люди не умирают своей смертью и, тем более, не подставляют ягодиц.

---

— Разделяй и властвуй, — рассмеялся Мартин. — Бессмертные слова.

* * *

Владетель пусть и небольшой, но самой лучшей римской эмпории[93] на всем полуострове Нерон узнал о прибытии Симона, едва тот сошел на берег.

— Этот тот самый? — живо заинтересовался он.

Слухи о Симоне ходили давно, и эти слухи весьма впечатляли.

— Тот самый, — кивнул секретарь.

— Может, пригласить его ко двору? — хмыкнул Нерон. — Пусть позабавит…

Как рассказывали, Симон мог излечить от любой болезни, просто приказав человеку выздороветь, ненадолго поднимал мертвых, превращал воду в вино, заставлял статуи двигаться и гримасничать и даже летал по небу. Впрочем, в реальность последнего чуда Нерон так и не поверил.

— Не стоит, — покачал головой секретарь, — по-моему, он свихнулся.

— Что так? — поднял брови Нерон.

— Теперь он говорит, что он и есть Господь Бог, — криво улыбнулся секретарь.

Император опешил.

— Как так — Бог? Тот Самый?

— Ага, — булькнул смехом секретарь, но тут же посерьезнел. — Но сил у него и впрямь стало много. Делает, что хочет.

Нерон почувствовал, как в животе екнуло. Он был искренне верующим митраистом, то есть, чтил заповеди, знал, что Спаситель Митра уже приходил и понимал, что лишь причастившись Его крови и плоти, можно обрести посмертное блаженство. А уж то чудо, когда молния, ударив точно в его кружку, расплавила металл и пощадила самого Нерона, позволяло думать, что он — все-таки — в числе спасенных.

— Я хочу его видеть.

— Может быть, не стоит? — засомневался секретарь. — Ему ведь дворец разнести — только дунуть…

— Молчи, дурак, — пыхнул Нерон, — и делай, что тебе сказано.

Ему было ужасно любопытно.

* * *

Симон пробовал одно дело за другим — лечил, превращал, поднимал со смертного одра — и уже видел: все обстоит самым худшим образом, ибо именно он и был Главным Бабуином Вселенной. И когда за ним пришли от Нерона, он двинулся во дворец с тем же покоем на лице и неизмеримым ужасом внутри, с каким бродил по городу.

— Ты и впрямь сам Господь Бог? — первым делом спросил император[94].

— Да.

— Бог-сын или Бог-отец?

Симон вспомнил Джабраила.

— Сын и Отец едины.

Император заерзал на троне и подался вперед.

— Но это значит, что именно ты в ответе за уничтожение нашего флота?

Симон тяжело вздохнул.

— Не только вашего. Я уничтожил их оба.

Император опешил, долго думал и отодвинулся — чуть-чуть.

— Так ты… недобр?

— Мир есть зло, — развел руками Симон. — А творение целиком отражает лицо своего Творца. Согласись, император.

Нерон поджал губы, и было понятно, почему. Повинный в смерти тысяч людей, он должен был выглядеть перед лицом Истины совершенным негодяем.

— Я говорю не только о тебе, — печально улыбнулся легко увидевший его маленькие испуганные мысли Симон, — я, в первую очередь, говорю о себе.

Император неловко усмехнулся. Было видно, что это не сильно его утешило.

— А как же Спаситель? Он ведь добр и безгрешен.

Симон прикрыл глаза. Маленький комочек живой плоти внутри Царицы Цариц еще не успел родиться, а значит, и нагрешить.

— Да, — согласился он, — мой сын был безгрешен. Но вы убили его.

— Этим Спаситель и спас каждого из нас! — горячо поправил беседу в нужное русло митраист Нерон.

Симон покачал головой.

— Не уверен… Не думаю, чтобы он успел хоть кого-нибудь спасти.

«Или успел?»

Симон понимал, что разницы в том, как именно пролить кровь, — распятым… или убитым во чреве матери, — нет. Главное условие — принять смерть от людей и во имя людей — было соблюдено. Однако мог ли осознать этот комочек плоти, зачем пришел в мир? Была ли в нем искра Логоса?

— Я не знаю, спас ли он тебя, Нерон, — признал Симон, — я не всезнающий Логос. Я всего лишь Бог-отец.

Император поджал губы и замер.

— А ты… можешь это доказать?

— Убить тебя словом?

Император замер и, было видно, что-то почувствовал.

— Не мне доказать, — заерзал он, — всем людям! Ну, например, восстать из мертвых, пройти по воде, в небо взлететь, наконец!

Симон пожал плечами.

— Можешь отрубить мне голову. И через три дня я восстану. Но ты должен понимать, что это никакое не доказательство.

— Почему?

Симон огляделся по сторонам и сел — прямо на каменный пол.

— Потому что внушить твоим солдатам, что они отрубили мне голову так же просто, как сунуть торговцу одну монету, а внушить, что он получил две. Это может каждый второй аскет.

Нерон растерялся.

— Тогда, может, взлетишь?

Симон задумался. Это тоже не было доказательством. Он внушал, что полетел по небу, десятки раз — самым разным людям, а иногда целым толпам.

«Но могу ли я летать на самом деле?»

Он еще не пробовал.

— Как хочешь, — пожал он плечами и поднялся с пола.

Сзади по коридору шел Кифа, — Симон видел это так же хорошо, как видел перед собой императора.

— А вот и оппонент! — обрадовался Нерон. — Проходи сюда, Кифа! Ты пришел принять участие в диспуте? Симон, ты ведь знаешь Кифу?

Симон склонил голову. Он чувствовал ужас Кифы всей спиной. Кастрат прекрасно осознавал, какое преступление совершил, пусть и с попустительства Всевышнего.

«С Моего попустительства…»

Лишь поэтому он и не убил Кифу — одной мыслью, едва тот появился в коридоре. Этот матереубийца вообще был наименее виновен… ибо над ним стоял Папа, а над Папой — Симон.

* * *

Кифа с колотящимся сердцем остановился в дверях. Он узнал татуированный череп Симона издалека.

— Скажи, Кифа, — через весь зал спросил Нерон, — кто этот человек?

Кифа замер. Он хорошо запомнил, как воющий над телом Елены амхарец поливал землю яростным небесным огнем. Иногда ему даже казалось, что Господь, взявший на себя обязательство воплотиться в человеческом теле, воплотился именно в этом дикаре.

— Это мошенник и плут, — выдавил он.

Говорить иначе не стоило.

— А он утверждает, что он Господь Бог, — усмехнулся Нерон.

Кифа замер. Да, слово было равно делу. Но признавать, что Симон и есть Тот Который, все равно не стоило. От этого зависело благорасположение Мартина и, в конечном счете, судьба записей Кифы да, и всей его мечты.

— Он всего лишь гностик, самонадеянно думающий познать Непознаваемого.

— Но все знают, что он заставляет статуи двигаться… — возразил Нерон.

Кифа мотнул головой.

— Это лишь кажется. Это — морок.

Нерон заерзал.

— И оживление мертвых — морок?

— Морок, — обреченно кивнул Кифа.

— И превращение воды в вино?

Кифа напряженно рассмеялся.

— Навести на человека опьянение водой — проще всего. Это умеет делать каждый аскет.

— А как же хождение по воде? А полеты в небе? — заинтересованно засыпал его вопросами Нерон.

Кифа покачал головой.

— Человеку не дано летать в небе, как птица. А Симон — всего лишь человек. Да еще из амхары — ниже родом некуда.

Нерон удовлетворенно потер ладони и повернулся к амхарцу.

— Что скажешь, Симон?

Тот медленно развел руками в стороны.

— Проверь.

Кифа напрягся. Сейчас и должно было произойти самое главное.

— Я проверю… обязательно, — рассмеялся Нерон. — Мне очень интересно, кто из вас прав. Но какой приз победителю?

— Распятие проигравшего, — спокойно, слишком спокойно ответил амхарец, — пусть он познает законное возмездие.

* * *

Симону было все равно, что происходит. Даже неизбежное распятие Кифы не трогало ни сердца, ни ума. Два главных вопроса: что делать с собой и что делать с людьми, так и не были решены.

Он знал, что пророчества говорят о Спасении. Он знал, что если их не исполнить, комета упадет на землю, и все кончится. Что ж, человечество не заслуживало не только Спасения, но даже сочувствия. Но он знал, что виновен в этом он сам — Творец всего сущего. Ибо глина, из которой он их когда-то изваял, была прахом, а прах годится лишь на то, чтобы попирать его ногами.

Однако он знал и другое: внутри каждого их них сияет нетленная частичка Логоса. В нем и самом сияла эта искра Вечности, но, вот беда, теперь он, Творец, попавший в плен собственного творения, был не лучше Кифы. По сути, он сейчас был тем же прахом — злобным, человекоподобным прахом. Постаревшим воином в бабской юбке. Падшим Бабуином, давно уже не помнящим ни о Вечном, ни о Беспредельном.

— И что мне делать с собой?

Ответа не было.

А тем временем не такой уж далекий Везувий исправно выбрасывал очередные порции пепла и пемзы, комета, следуя за движениями ума Симона, поливала землю огненными стрелами, и города поглощали пучины и пропасти, а мир стремительно мчался к своему завершению.

— Все готово, Симон, — осторожно доложил охранник. — Уже утро. Пора начинать.