Андрей Степаненко - Еретик

• Название: Еретик
• Автор: Андрей Степаненко
• Жанр: Исторические приключения

Историю пишут победители. Но меня больше интересует мнение тех, кого победители «выдавили за кадр». Поэтому роман местами антиисторичен.

Летописцы уготовили Амру ибн аль-Асу иную, чем в романе, судьбу: проигрыш в мятеже, спасение жизни ценой униженного выставления своих ягодиц на волю победителя, долгую жизнь в позоре и смерть в своей постели.

Странная судьба для человека, вышедшего на Византию с 2500 воинов, спасшего родину от голода, а мусульман от физического исчезновения, давшего исламу толчок по всей Северной Африке, а затем и далее — на Сицилию и в Испанию, посмевшего отказать халифу и решительно вставшего на защиту покоренных народов от грабежа. Такие люди не умирают своей смертью и, тем более, не подставляют ягодиц.

---

И в тот самый миг, когда небо озарилось оранжевым светом, а земля дрогнула, его плоть хрустнула, а оставшийся в живых гонец выдернул из спины[91] покорителя Ойкумены свой короткий меч.

— Спасибо, Аллах… — булькая кровью, выдавил Амр. — Наконец-то.

* * *

Конечно же, Кифа выполнил приказ Мартина не сразу. Все-таки именно у него, у Кифы в руках находилась величайшая драгоценность человечества, и только он, Кифа, в данный момент самый влиятельный человек Ойкумены мог решить, что с этой драгоценностью делать. Вот только Папе она была уже не нужна.

Елену с радостью приняли бы на Востоке — в Константинополе; у Мартины как раз наблюдался острый дефицит власти, но это стало бы бездарной тратой сокровищ. Та, что может родить Спасителя, не должна служить политическим амбициям всех этих армян, греков да евреев.

Кифа мог обладать ею и сам, — как рабыней. Благо, Елена за двадцать восемь лет жизни в заключении совершенно утратила волю к сопротивлению. Но тогда на него ложились заботы о взращивании личности, превосходящей по значению и своего земного отца Симона, и своего небесного отца Яхве.

Этот последний вывод Кифу и остудил. Контролировать такое дитя было не под силу никому. Сын Елены мог запросто отказаться, например, от кастрации. Мог целиком отвергнуть идею принесения себя в жертву. И принудить его к этому было невозможно. А главное, о чем внезапно догадался Кифа: Спаситель мог вложить в понятие Спасения какой-то свой собственный смысл. Он действительно мог спасти всех — даже не кровью, а одним своим — даже не Словом — помыслом, так же, как его отец Симон одним помыслом двигал тарелки по столу. Когда Кифа это осознал, он покрылся холодным потом. Человек, действительно Спасенный, не нуждался в институте Спасения!

Через четверть часа произошло то, что произошло, а Кифа отчаянно убеждал себя, что то живое, что было во чреве затоптанной Богоматери, еще не умело мыслить, а процесс пролития жертвенной крови не состоялся.

«В конце концов, если Хозяина нет, и он не оставил нам ни Своего Сына, ни Своей нотариально заверенной воли, — напряженно думал он, садясь на ближайшее судно в Италию, — это не повод оставлять Дом без управления…»

Кифа был готов отстоять интересы Хозяина Церкви и выразить Его нотариально заверенную волю вместо Него самого. И это не было мошенничеством; это был как раз тот случай, когда Слово равно Делу.

А потом впереди показались италийские горы, и первое, что Кифа увидел в главной провинции Ойкумены, — всеобщую панику и такое же всеобщее ожидание конца. Едва с неба упал огонь, снова проснулся Везувий, и вскоре небо опять стало серым от пепла и дыма, снова прошли кислые дожди, из-за которых с деревьев слезала кора, а море наполнилось плавающей на поверхности горячей пемзой. Но главное: все ждали флота аравитян.

— Битва предстоит колоссальная, — сухо сказал при встрече прибывший в Италию несколькими часами раньше Мартин. — Наши владетели эмпорий собирают все суда, какие только могут, но силы все еще неравны.

— Их больше? — предположил Кифа.

— У них навигаторы лучше, — покачал головой Мартин, — да, и паруса какие-то странные. Разведка донесла, они чуть ли не против ветра могут плавать.

Кифа пожал плечами. Он тоже слышал такое — еще в Египте, но счел обычной байкой.

— А как там… мое дело? — напряженно поинтересовался он, — движется?

Мартин криво улыбнулся и покровительственно похлопал Кифу по загривку.

— Не беспокойся. Кастратам очень понравилось выбранное тобой для первого Папы имя. Волнующее такое слово — Петр…

— Но ведь первым Папой должен стать именно я, — твердо напомнил Кифа. — Ты не забыл? В Писания должен войти не только мой псевдоним, но и мои размышления о Спасителе и Спасении!

— Войдут, — кивнул Мартин. — Они тоже всем понравились.

Кифа благодарно склонил голову и понял, что плачет. Никогда прежде он не стоял так близко к исполнению всего, о чем когда-либо мечтал.

* * *

Уже к обеду Симон предал огню тело Елены в Кархедонском тофете, однако в себя он пришел только на третий день, уже в море, на пути в Рим. Но и тогда он все еще был в растерянности.

«Почему какому-то кастрату дана власть отнять у человечества Спасителя? — уставясь в морской горизонт, думал он. — И где теперь Бог?»

Проще всего было считать, что Господь передумал и решил не воплощаться, чтобы не принимать в жертву себя самого и не лишиться удовольствия убивать — каждым своим вдохом. Но это противоречило пророчествам, а говорящий с пророками Джабраил не врал никогда.

Уж, скорее, Господь стал жертвой собственной воли, и, решив воплотиться в теле нерожденного сына Елены, попал в колесо жизни и теперь даже не помнит, ни кто он, ни как здесь оказался. Однажды приняв решение воплотиться, Господь не мог уже избежать бытия человеком.

— Например, мной.

«Сын и Отец едины», — вспомнил Симон сказанное Джабраилом пятому отроку, и в груди его стало горячо.

Этот банальный софизм мог, например, означать, что Симон, отец так и не родившегося существа, убитого в теле Царицы Цариц, един со Спасителем. И есть — Спаситель. Триединый. Непознаваемый и Всемогущий. И Сын Его убит лишь потому, что был миг, когда Симон не захотел этого рождения.

Рядом закричали, и Симон тряхнул головой и вышел из мгновенного оцепенения.

— Аравитяне! — кричали матросы. — Аравийские паруса! Смотрите!

— Сколько их!

— И все на нас!

Симон вгляделся. У линии горизонта виднелись тысячи характерных аравийских парусов — углом.

— Наших тоже много!

Симон прищурился. От итальянского берега уже выходила сводная эскадра всех эмпорий этой земли — с квадратными парусами.

— Сейчас сойдутся!

Симон видел и это. И встретиться они должны были… — он оценил расстояние, — от силы через час. И победивший наверняка будет уверен, что Господь на его и только на его стороне.

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь победил, — вслух, сам себе произнес он и понял, что может проверить все свои подозрения прямо сейчас.

Симон прикрыл глаза, снова открыл, глянул в небо. Комета уже уходила за горизонт, обещая вернуться чуть менее чем через сутки. Если он и впрямь — Бог, он мог вернуть ее назад и уронить в точности на место встречи флота, однако нарушать равновесие хода светил небесных ради минутного каприза он не желал.

Симон глянул в сторону берега. Везувий мирно пыхтел, время от времени выбрасывая то облако серого пепла, то порцию пемзы.

— Да будет так.

И в следующий миг берег отозвался гулом, а море пошло рябью.

— Уничтожить, — внятно приказал Симон. — И тех, и других.

* * *

Ударило так, что всей Ойкумене стало ясно: это конец. Как докладывали Мартину агенты, едва Везувий проснулся, близлежащие города были попросту засыпаны пеплом — за час или два. А спустя сутки Мартин увидел остатки итальянского флота, — через море, усыпанное плавающей на поверхности дымящейся пемзой, прорвались только несколько судов.

— Море стало горячим, как суп, — рассказывал поседевший капитан, — даже смола меж досок бортов растаяла. Все суда, что не сгорели сразу, просто утонули, набрав воды.

— А что аравитяне?

— То же самое, — тихо сказал капитан. — Два величайших флота в мире погибли, как только сошлись для боя.

Мартин поднял глаза в небо.

— На все воля Всевышнего.

Да, это была потеря, но конца света он не ждал, а в целом, воля Божья его устраивала. В далеком Константинополе десятилетний император Констанс лично объяснил подданным, что его сводной бабушке Мартине усекли язык и сослали вместе с сыновьями на Родос[92] за отравление мужа и сына. И регентом императора, вопреки обычаю, впервые стала не его мать — Грегория, а новый патриарх Павел, то есть, Церковь. Да, семья Аршакуни тут же попыталась отбить захваченный кастратами престол, но это могло закончиться лишь одним — грядущей резней армян. Церковь Христова посягательств на свою власть не терпела ни от кого.

В Египет, сразу после устранения Амра, прибыли два новых правителя, и налоговая политика начала плавно меняться, и это означало, что, год-два, и начнутся мятежи. Ну, а после того, как просочились новости о том, что у Мухаммада нет более потомства — ни от одной из двенадцати жен, Мартин ждал еще одной резни — уже в стане мусульман. Дикие аравитяне не были в состоянии осознать, какое благо для страны то, что ни в ком более не течет священной крови Пророка.

Ну, и понятно, что повсеместно принялись притеснять евреев. Теперь, в условиях войны всех против всех, не примкнувшие ни к одной партии еврейские купцы и раввины раздражали правителей, как никто другой. И было ясно, когда евреи, последние «нити», связывающие собой лоскутное тело Ойкумены, будут перерезаны, расползется все.

— Разделяй и властвуй, — рассмеялся Мартин. — Бессмертные слова.