Михаил Панин - Камикадзе

• Название: Камикадзе
• Автор: Михаил Панин
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Виноват, сэр. Но точно отмерить, сколько соку, а сколько спирта, трудно. Мы в академиях не обучались...

- Что, что?

- Шутка, сэр. Вы же это сами часто говорите.

- Я могу говорить что угодно, я король. Если даже скажу глупость, все равно войдет в историю в качестве афоризма. Какой-то Людовик сказал: "После нас хоть потоп", большой был жизнелюбец. Или: "Пока у меня есть язык, я мужчина". Это Бисмарк, этот был оратор. А ты, прежде чем сказать, думай. Головой думай. Он, видите ли, в академии не обучался! Черт тебя знает... Иногда думаю, что ты все-таки какое-то учебное заведение кончал, такой умный. А валяешь ваньку. Что же там трудного: налил, заметил пальцем, а соку - в три раза больше. Получается градусов двадцать пять. На такой жаре нельзя больше, тут же тропики. Ладно, ступай. И надень набедренную повязку, неудобно... Но если сегодня нажрешься...

- Не нажрусь, сэр.

- Посмотрим. Сегодня праздник.

- Вот именно, сегодня праздник. Ни капли!

- Что ты этим хочешь сказать?

- Ничего, сэр. Только то, что в праздник охрана короля должна быть особенно бдительна: оппозиция хоть и малочисленна - не дремлет.

Я сидел в шезлонге - в двух шагах от своего загородного дома, под большим, дающим густую тень ореховым деревом. В последнее время я почти всегда здесь сижу. Отсюда виден океан, всегда пустынный, сколько на него ни смотри. Но согласно китайской философии, у меня наступил созерцательный период жизни, и я смотрю. Рядом лагуна, куда я несколько раз в день хожу освежиться или, для разнообразия, половить рыбу или раков. Было утро. Солнце еще не показалось из-за горы Святого Георга, так что эта сторона острова оставалась пока в приятной тени. Потом солнце начнет нестерпимо жарить, и я перейду в дом. Там у меня все удобства: диван-кровать, охлажденные напитки, мух женщины повыгоняют.

Некоторое время я смотрел вслед удаляющемуся Майклу-Миньке, командующему гвардией и начальнику службы моей безопасности, ближайшему сподвижнику и конфиденту, - с некоторой грустью. Скоро он меня предаст... Я это знаю. Но что-то уже сегодня, в нашем с ним разговоре, подсказало мне, что произойдет все очень скоро. Как он говорил со мной... Дерзил с невинным видом. Раньше он не позволял себе такого, хотя и раньше всегда был себе на уме. Двадцать лет живу с таким чувством, что я его где-то видел. Но где я мог его видеть? Бред. Что-то он уже пронюхал, о чем еще неизвестно мне, - о чем говорят в народе. По роду своей деятельности служба безопасности монарха всегда ближе к народу, чем к самому монарху, и от нее всего ждать можно. Если не сможет подавить, может возглавить... Знает, собака, но молчит! И не знаешь, что делать, когда точно знаешь, что человек замышляет предательство. Особенно - такой влиятельный человек. Дать ему еще один орден? Но их у него и так - не на чем носить. Демонстративно ходит голый. Это, видите ли, их национальный обычай! Мы в академиях не обучались!.. Дурак я, - зря я ему все эти годы открывал душу и черт знает чего наговорил за двадцать лет. Он обо мне много знает. Таких раньше мочили, чтобы не разглашали, но теперь нельзя, могут не так понять. Или я стал излишне подозрительным? Но что делать - что-то творится вокруг меня. И я догадываюсь - что, но ничего не могу поделать. А я так надеялся на Майкла, он всем обязан мне в своей карьере.

Эх, Миня... Но еще посмотрим, может быть, ты рано вылез из окопа. Я ведь тоже не лыком шит и тоже кое о чем догадываюсь из его личной жизни - о чем говорят в народе. Например, о том, что двадцать лет назад он отрубил половой член туземцу (как потом оказалось, чистокровному ирландцу) вовсе не из принципиальных соображений, а потому что тот прохиндей был его соперником в любовных похождениях. Воспользовался моим плохим знанием местных обычаев и языка. Но я теперь язык знаю.

А тот ирландец, которому отрубили, теперь главный идеолог оппозиции. Орет на каждом углу, что я изверг! Оно мне надо? Говорю ему: вот чудак, а

я-то тут при чем? Так получилось. И видит Бог, что если бы у меня были средства, я бы отправил тебя в Америку или еще куда, за государственный счет, где хорошая медицина и где тебе пришили бы какой-нибудь протез. Но такой возможности у меня нет, ты сам видишь. Так чего кричать? С такой травмой тебе не поможет ни более справедливая идеология, ни более приемлемый монарх. А главное, не очень-то ты и страдаешь - активная политическая деятельность хорошо заменяет секс. Вот горе, лучше бы ему и яйца отрубили, сидел бы тихо. Половинчатость тоже не доводит до добра. Не раз говорил ему: хочешь приближу? Присвою какое хочешь звание, дам орден - "Двадцать лет в непримиримой оппозиции". И может быть, станешь если не единомышленником, то хоть центристом. Можно, кстати, быть и непримиримым центристом, тоже красиво.

Я сидел в шезлонге. Думал: а может, я все преувеличиваю и все не так уж плохо. И Минька ни в чем не виноват, зря я его подозреваю. На политический союз с ирландцем он не пойдет... По-моему, я был с ним сегодня слишком уж официален. А причина моих грустных мыслей - обыкновенная ностальгия: прошло ровно двадцать лет с того дня, как я оказался на острове. Двадцать лет правления. Как я правил? А как все правят - согласно интуиции: того приближу, того прогоню. Главное, чтобы была ротация. Ротацией занимается Минька. А я только смотрю, чтобы не было никаких перегибов. По крайней мере, внешний вид народа не давал никаких поводов для беспокойства, все было как всегда. Брожение умов наблюдалось лишь в элите. Это и понятно, элите всегда нужно больше всех. Вдоль берегов лагуны бродили с сетями рыбаки, плескались в воде дети, производя страшный шум. Иногда надоедает, но что делать. Остров мал, все рядом. И на горе Святого Георга все спокойно, никто ничего не обнаружил. Тут Минька не врет, пока одни слухи. Потому что, если обнаружат, тогда все и начнется. Но может быть, к тому времени, когда обнаружат, подойдет все-таки к острову какой-нибудь корабль и заберет меня отсюда. Но это уже точно бред - за двадцать лет я, как ни всматривался в бинокль, ни разу не увидел на горизонте ни одного дымка, ни одной мачты. Ночами, когда от смутных раздумий не сомкнуть глаз, не спится, я до боли в глазах всматривался в даль океана, но ни разу не увидел ни одного огонька. Только висит всю ночь над лагуной оранжевая луна. Как приклеенная, и почему-то она здесь всегда круглая. Потом, устав смотреть в ночь, я все-таки засыпаю, иногда прямо в шезлонге, и мне снится черт знает что - какие-то все мелкие, незначительные события из моей прошлой жизни: как ни с того ни с сего дал жене по морде или как ходил в школу.

Я сидел под деревом и наблюдал, как группа туземцев из моей обслуги разделывала только что забитую свинью. Готовился праздничный обед. Солнце к этому времени уже поднялось над горой Святого Георга почти на целую ладонь, и я позволил себе первый коктейль. Я уже давно, как все культурные англичане, не пью раньше полудня. Коктейли я обычно предпочитаю делать себе сам. Не в том дело, что могут отравить, но так спокойнее. Баклажка у меня всегда с собой, на веревочке. Карманов же нету... Налил стопарик. Подумал немного, сколько добавить соку. И разбавил все-таки пятьдесят на пятьдесят, покрепче, хоть это и противоречило моему собственному указу. Во-первых, я король, чем-то должен отличаться от простых пьющих, а во-вторых, сегодня праздник. Праздник государственный. Сегодня главное - не перебрать. Ну а переберу - спецназ поможет, отнесут в дом и уложат на диван-кровать.

Чем дольше живу на свете, тем больше убеждаюсь, что у меня философ-ский склад ума. Люблю думать, как некоторые любят заниматься физическим трудом копать землю или забивать во что-нибудь гвозди. Хотя иногда думаю: а чего думать, все уже и так давно передумано людьми и более сильного ума. Но все равно думаю. Думаю: проходят годы, проходят огорчения и обиды, которые когда-то так отравляли жизнь. Это хорошо. У некоторых при этом такое впечатление, что вообще - все проходит. Это чепуха. Зачем же тогда все было? И теперь ты знаешь, Валера, куда деваются летчики, когда их самолеты исчезают с экранов радаров. Они никуда не деваются. Они опускаются на парашютах на зеленые острова с хорошей природой и мягким климатом, и живут там королями, но об этом никто не знает из их родных и близких - отсюда не сообщить. Видать, так надо, чтобы не нарушился ход вещей. Райка так ничего и не поняла... И никогда не узнает, как мне было плохо. Я вспоминаю о ней уже не часто, иногда вижу во сне, но даже какие у нее глаза были, стал забывать. Зато хорошо помню голос: "Ты, Валера, идиот... Тебя выгонят из армии".

Я сидел в шезлонге, в набедренной повязке... Это у меня последняя набедренная повязка, сделанная из шелкового купола парашюта, потом придется носить из какой-нибудь дерюги. Если у меня, конечно, еще есть время. Если на днях не опустится на остров очередной летчик... Тогда за мной придут - с лопатами. Уже прошел слух, что парашютист бродит где-то по лесам. Я усилил бдительность - может, удастся вовремя поймать и дискредитировать, сказать народу, что это не летчик, а страшный людоед. Он вооружен, как все летчики, но и у меня еще осталось в "Макарове" четыре патрона, и я время от времени смазываю пистолет оливковым маслом. Не так-то просто будет меня взять. Хотя Майкл и говорит - ничего не поможет, у прежнего вождя тоже был пистолет, но так заведено от века на этом острове. Такая ротация... По-моему, он только делает вид, что разыскивает пришельца. Разыскивать-то разыскивает, но зачем? Чтобы привести его и показать народу: вот ваш новый кинг, а не для того, как мы с ним договорились, - чтобы посадить парашютиста в клетку. Он и около меня когда-то не зря крутился! Я все знаю, все понимаю. Но что делать, я одинок. У меня нет даже попугая или собаки. Ручной попугай был, жил у меня на веранде около года, но потом стал так ругаться, бывало, целый день: мать-перемать! При женщинах. Пришлось выгнать. Теперь живет в лесу, и я иногда среди птичьего разноголосья узнаю его голос. Так что теперь я могу рассчитывать только на Жаклин... Жаклин тоже не подарок, темперамент холерический. Когда в экстазе, может чем хочешь по голове дать, хоть веником, хоть мокрой тряпкой. Но она-то как раз и оказалась самым верным мне человеком, хоть и изменяла мне все эти годы под каждой пальмой. По-моему, уже не изменяет, вышла в тираж, и слава богу: хотя бы об этом уже не надо думать.