Алексей Вышеславцев - Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.

• Название: Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.
• Автор: Алексей Вышеславцев
• Издательство: Издание Маврикия Осиповича Вольфа
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1867

Алексей Владимирович Вышеславцев (1831–1888) — российский путешественник и историк искусства. Служа врачом на клипере «Пластун» и корвете «Новик», в 1857–1860 годах он совершил кругосветное путешествие. Это было одно из первых долгих плаваний отряда винтовых судов — новейшего достижения судостроения того времени — к устью Амура. Целью экспедиции стало посещение российских портов на Тихом океане и «акклиматизация» русского флага в японских и китайских пристанях. На клипере «Пластун» Вышеславцев обогнул мыс Доброй Надежды, побывал на Атлантических островах, в Сингапуре, Гонконге, во многих бухтах обустраиваемого Амурского края. Целый год клипер провел в японских водах. По пути домой, в составе эскадры адмирала А. А. Попова, Вышеславцев увидел Полинезию, прошел Магелланов пролив, побывал в Южной Америке, на пути домой вторично пересёк Атлантический океан. Во время длительного путешествия корабль не раз попадал в обстоятельства чрезвычайные. Клипер «Пластун» пережил не один серьезный шторм, расставания и встречу с другими кораблями эскадры, долгое одиночное плавание. С борта корвета «Новик» (на него Вышеславцев был переведен в Монтевидео), в нескольких днях пути от родных берегов, Вышеславцев видел взрыв клипера «Пластун» и гибель товарищей. Наконец, в августе 1860 г., после трехлетнего отсутствия, Вышеславцев возвратился в Кронштадт, совершив полное кругосветное плавание. В течение всего путешествия Вышеславцев зарисовывал наиболее интересные места, типы жителей разных стран, этнографические особенности их быта. Эти любительские рисунки стали художественным дневником путешествия и отразили трехлетний путь экспедиции. Накопленные за время путешествия материалы легли в основу книги «Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания», впервые изданной в 1862 году. Книга содержит 27 рисунков автора, литографированных известным петербургским мастером Полем Пети.

---

Мы прожили в Буэнос-Айресе шесть дней. Вечера проводили или дома, перед камином, потому что было довольно холодно, или гуляя по улице «Перу», освещенной газом, или в театре, или в клубе иностранцев. В последнем приходилось встречать людей с самыми разнообразными взглядами на дела Буэнос-Айреса. Еще до сих пор едва начавшийся разговор незаметно переходит на живое воспоминание диктаторства Росаса, и, среди обвинений и преувеличенных рассказов, иногда приходилось слышать и слова оправдания тирану. Так, мы нашли сильного защитника его в лице голландского консула, у которого провели целый вечер. Он давно живет здесь, торгует кожами и салом, и ему часто приходится вести дела с владельцами отдаленных эстанций. «При Росасе был, по крайней мере, порядок,» говорил он, «а вы не знаете этого народа, не имеющего никаких нравственных начал!» Характер Росаса воспитался обстоятельствами, и люди сделали его таким, потому что человеческие средства убеждения, исправительные меры, все это здесь недействительно! Чтобы понять здешний народ, надо забыть все ваши европейские взгляды. Возьмите здешние войны. В нынешнем году Уркиса осаждал Буэнос-Айрес; мы с ним приятели. Живя в осажденном им городе, я часто ездил к нему в лагерь, вел там свои дела открыто и, конечно, отлично вел их. Мяса у нас не было, вот и возьмешь с собою (продолжал он уже в анекдотическом духе) несколько бутылок вина и не даешь откупорить до тех пор, пока не позволят тебе первому отрезать от висящего среди палатки зажаренного мяса; a то, не успеешь отвернуться, как ничего не останется. A я уж это знаю, ножом откромсаю себе порядочный кус, так что Уркиса рассмеется и скажет: «вот молодец! это по-нашему, видно, что знаком с гаучами!» После этого я уж и даю им вино и, прокутив весь вечер, возвращаюсь домой. A самая война как идет? — кто из генералов терпеливее, тот и победитель. Надоест кому стоять, и кто первый уйдет, тот проигрывает сражение. Вот теперешний президент Митре: как он славно улепетнул, потерял почти всю кавалерию в сражении с индейцами, a также считался победителем!

Наш хозяин, долго живя здесь, действительно приобрел кое-что из манер гауча, и речь его, отрывочная и пересыпанная удалыми выражениями, была очень оживлена и интересна. Он даже раз увлекся до того, что, рассказывая о нападениях индейцев, свистал, подражая летящим стрелам, и в жару рассказа какая-то особенно гикал, почувствовав себя совершенным индейцем.

Мы возвращались в Монтевидео на пароходе Constitution; пароход этот переделан из купеческого парусного судна, вследствие чего он очень некрасив и неудобен. Сколько комфортабелен и приличен был Montevideo как стенами, так и публикой, столько Constitution был не комфортабелен, и публика его, вероятно, была та самая, которую мы видели в театре, когда там был президент. Я даже как будто узнавал некоторых. Только капитан парохода своею предупредительностью и удивительно ласковым вниманием сглаживал общие угловатости и неудобства. Тут царствовал какой-то патриархальный тон. За обедом капитан, словно отец семейства, сел на главное место и начал раздавать кушанье, припасая самые вкусные куски для избранных. Избранными были, к счастью, мы, и я внутренне жалел сидящих далее, до которых доходили косточки в остатки. Нам откупоривалась особенная бутылка вина, что видимо оскорбляло одного очень морщинистого старичка, с сатирическим, едким выражением лица, которое бывает у злых и старых профессоров-экзаменаторов; он даже несколько раз пытался завести мирные переговоры, но мы важно отмалчивались, не желая сойти с пьедестала нашего временного величия. Видя, что все усилия его тщетны, он напал на своего соседа, какого-то рябого, с редкою бородой и свиными глазками, господина и так раскричался на него, что закашлялся, покраснел и долго злобно потрясал головой! Подали шампанского; его достало и старичку; это так его обрадовало и так ему польстило, что он из злого превратился в веселого старого кутилу.

Когда я забрался в койку, находившуюся около дамской каюты, так что все пассажиры проходили мимо меня я еще больше возненавидел старичка, который, с своей стороны, видимо желал мне наделать всевозможных неприятностей. Койка была похожа на гроб, повернуться было трудно; a старичок расположился около меня рассказывать какой-то даме что-то такое, что повело к нескончаемым пояснениям, упрекам, уверениям, и все эти речи, произносимые сиплым, разбитым голосом, с кашлем и одышкой, продолжались далеко заполночь. Это было похоже на пытку, и горько я раскаивался, что не заискал у старичка во время обеда: я бы мог деликатно напомнить ему. что время спать, a теперь я не мог сделать этого, обидев его своим невниманием во время обеда: я пожинал плоды своей гордости…

В Монтевидео мы прожили еще две недели. Познакомившись во многих домах, мы несколько присмотрелись и к обществу. Во всяком доме было почему-то много девиц, и молодых, и старых. Детей не впускали в гостиную, и дочки входили только тогда уже, когда являлась маменька. Про маменек можно было сказать, что они были когда-то красавицами, и что в них в сильной степени развито стремление собирать вокруг себя молодых людей, давая, однако, при этом разные мудрые наставления дочкам. Девушка смело идет навстречу желающему проводить с нею время; в сентиментальных: и разговорах она будет разыгрывать роль Инессы, говорить о любви, вышивать на память закладки; с ним, одним танцевать, открыто показывать, кем занята, и при этом останется такою же целомудренною, как и наша; девица, пугающаяся одного смелого взгляда и самого далекого намека. Девицы здешние очень живы, сильно жестикулируют, хватают за руки, глазами делают телеграфические знаки, которые приводят одних в отчаяние, других возносят на седьмое небо; говорят громко, конфеты едят без совести, пьют вино и все-таки остаются милыми, a главное хорошенькими. Если есть на вечере танцы, то на подносе, полном конфет, воткнут флаг той нации, которая в настоящем случае фигурирует. Кто попроворнее, тот завладевает этим флагом и передает его или своей царице, или царице бала. Из-за флага бывают даже сцены, a так как испанская барышня за словом в карман не пойдет, то сцены бывают шумные. Половина конфет бывает непременно с хлопушками, так что do всем углам раздается трескотня, и этими хлопушками бомбардируют девиц, которые иногда сдаются вслед за бомбардировкой, не дожидаясь и штурма; всяко бывает! На домашних вечерах играют в колечко, передают друг другу зажженную бумагу, короче сказать, делают все то, что происходит в семействе какого-нибудь Сквозника-Дмухановского, когда у него соберутся дочери судьи, и Земляники, и Добчинские с Бобчинскими.

На этих вечерах мы проводили время очень весело. Женская прислуга смотрела в двери и потом разносила угощения; тоже ситцевое, неловко сшитое платье на служанке, но только, вместо белого лица и прически, намазанной маслом, перед нами были черные, лоснящиеся физиономии негритянок, с выражением доброго, ласкового котенка, с шершавою, войлокообразной подушкой на голове вместо волос. Мне очень хотелось сойтись поближе с одною служанкой, после того как один раз, стоя у двери и любуясь на летавшие мимо меня пары полькирующих, я вдруг почувствовал, что кто-то меня гладит по спине тихо, ровно, вкрадчиво; оборачиваюсь — негритянка! Она засмеялась, показала мне язык и закрылась рукавом. С тех пор, мы сделались приятелями. Vous faites la cour à ma negresse, иронически-добродушно говорил мне хозяин, между прочим забравший себе почему-то в голову, что я великий знаток в винах и не прочь выпить; в силу этого он отзывал меня регулярно каждые пять минут чего-нибудь отведать, или рейнвейну, или какого-то допотопного хересу. Налив с осторожностью две рюмки, становились мы друг против друга, отпивали по глотку и, давая губам вид оника, втягивали в себя и тихо выпускали воздух; этому маневру он меня выучил, для вернейшей оценки достоинства вина.

«Faites commeça: фу!..» повторял он: encore une fois: фу!.. «Excellent! Excellent! фу!..» повторял я за ним, стараясь не засмеяться. Вино у него, действительно, было превосходное.

Бразилия и возвращение на родину

Корвет и клипер. — Памперос. — Остров св. Екатерины. — Рио-Жанейро ночью и днем. — Ботофого. — Тижуко. — Негры и желтая лихорадка. — Поездка в Петрополис. — Птамарати. — Praya Granda. — Религиозная процессия. — Дон-Педро II. — Бахия. — Нижний город и верхний город. — Публичный сад. — Бомфин. — Маскарад. — Взрыв Пластуна.

Перед нашим уходом из Монтевидео меня перевели на корвет Новик. Клипер Пластун, на котором мы обошли почти весь свет, оставил я только-что приподнявшимся с одра болезни, после килевки, в ожидании принятия вынутых котлов. После тесноты клипера, корвет показался мне Грет-Истерном: так было на нем просторно, свободно, комфортабельно. Еще яснее увидел я эту разницу, когда пришлось вытерпеть четырехдневный памперо. На корвете, во время самых сильных порывов и ударов воли, можно было гулять по сухой палубе и любоваться на бушующее море, как из окна городской квартиры; на клипере же пришлось бы дня четыре просидеть закупоренными, время от времени получать на голову холодные души морской воды, проникавшей даже сквозь законопаченные люки, и дышать спертым воздухом с примесью трюмного запаха. Если, желая освежить разболевшуюся голову, я выходил наверх, то на палубе был тот же океан; по ней катились волны, обдавая вас брызгами и грозя унести с собою… Однако, не заключайте из этого, что клипер не оставил во мне других воспоминаний, кроме как о подобных неприятностях и неудобствах; напротив, много хороших и светлых дней провел я на клипере; память о нем будет для меня отрадой надолго, и легкий контур грациозного судна часто будет мелькать передо мною среди ясных и темных картин в воспоминаниях о нашем далеком плавании. На нем я познакомился с морем, ему я верил больше, нежели другому судну, не смотря на его легкий и изменчивый характер; с ним, как с капризною женщиною, бывало, бьются и хлопочут наши моряки, то одевая его красивыми парусами, то подбирая их в разнообразные складки; и вот, вытянется и развернется бывало наша красавица и летит птичкою тринадцатью узлами плавного и покойного хода, доказывая свои права на звание самого быстрого морского судна. Низкий на воде, длинный, с высоким рангоутом, с большими, красивыми, угловатыми парусами, ныряя в волнах, и быстро и легко всплывая на них, клипер, конечно, представляет одно из красивейших созданий кораблестроительного искусства. Как влюбленный муж забывает и прощает капризы жены, когда видит ее в хорошем расположении духа, так и мы прощали все нашему клиперу, и уже из одного этого сравнения можно заключить, что первые мои впечатления на корвете не набрасывали тени на клипер. Если продолжать метафору, то корвет пришлось бы сравнить с женою положительною, толковою, с характером ровным и неизменным: она и дом ведет аккуратно, и в свете бывает, где держит себя прилично и с тактом; платья свои она не часто меняет, как и корвет свои паруса; между тем как клипер то одно примерит, то другое и никак не может остановиться на чем-нибудь одном.