Галина Шевцова - Япония. В краю маяков и храмов

• Название: Япония. В краю маяков и храмов
• Автор: Галина Шевцова
• Издательство: Амфора
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-367-02095-3

Тот, кто хочет узнать побольше о Японии — этой по-прежнему таинственной и загадочной стране, — не разочаруется, прочитав книгу путешественницы, писательницы, а по совместительству еще и архитектора-реставратора Галины Шевцовой.

Автор с юмором и нескрываемой нежностью рассказывает о повстречавшихся ей в краю маяков и храмов удивительных людях и их не менее удивительных обычаях.

Годы идут, на дворе XXI век, но Страна восходящего солнца, кажется, никогда так и не изменится.

---

Глава XV

Канадзава: миражи пространств

Кое-что о концах и началах дорог

— Вот, — говорит Косида, — завтра в шесть утра жду тебя на станции Косака: в Канадзаве куча дел, а ехать долго.

— Косида-сан, побойся Бога! Мне до Косака час ехать, так рано электричек еще нет!

— Упс, — говорит Косида, — я не подумал.

Он надевает очки и начинает шарить в Интернете:

— Первая электричка от твоей «Минами-сенри» в полшестого. Жду тебя на Косака в полседьмого.

— ОК!

Мы наконец-то едем в Канадзаву! Ура! Правда, кажется, проще мне будет сегодня вообще спать не ложиться, особенно если учесть, что на 12 ночи у нас намечено празднование Машиного дня рождения! Это Манас такую традицию завел — поздравлять надо в 12 ночи, ведь именно с этого момента у человека день рождения начинается.

Назавтра, в полседьмого утра, сонный Косида ждет меня на Косака. Он обхватил руками руль, уткнулся в него головой и дремлет. Стучусь в стекло. Косида вздрагивает и, не поднимая головы, открывает мне переднюю дверцу. Отчаливаем.

— Ты сегодня спала?

— Да, час.

— Всего один?

— Ага, у подруги сегодня день рождения, вот и ждали 12 ночи, чтобы отпраздновать. А ты спал?

— Ага, два с половиной часа…

— Чего так мало?

— Сэнсэй вчера позвонил и попросил подготовить еще кучу всего. Он так каждый раз перед поездкой делает, — Косида ежится, — вот как засну однажды за рулем… Будет знать!

Мы заезжаем за Сакураи и наконец-то выбираемся на скоростную трассу. Мелькание асфальта укачивает. Бедный Косида…

Сакураи будит меня где-то на полдороге. «Выйдем, — говорит он, — тут не архитектура, но я очень люблю это место». Это место… Плоский берег моря, песчаная серая полоса и огромные сосны. По небу плывут короткие перистые облака, похожие на грибы сиитаке. Господи, когда-то я читала у Лема — один мальчик, выросший на космическом корабле во время многолетнего полета к звездам, написал в стихах: «У нее были глаза, черные как небо…» И небо для него правда было не голубое, а черное, хотя когда-то, в раннем детстве, он, возможно, и видел его голубым[69]. Облака — как грибы сиитаке… «Раньше я всегда выходил здесь и сидел, сидел в этих соснах у моря, — говорит Сакураи. — А потом перестал выходить — проезжал мимо, и все. А теперь вдруг опять вспомнил. С чего бы…»

По дороге мы заехали в замковый город Нагахама. Сакураи писал диссертацию про местный храм. И жил там долго. Солнце, решетки храма серебрятся, перед порталом — огромные букеты желтых астр. Во дворе — железные лошадки-качалки. Узкие городские улочки, мостики через каналы, чугунные кошки на заборах. Под мостиками вода колышет ярко-зеленые солнечные заросли речных водорослей. Они наклонены под водой в одну сторону — по течению. Как волосы на пробор зачесаны. В старом рёкане[70] пожилые хозяева — муж и жена. Когда молодой Сакураи писал «дисер», он жил тут. И ничего не изменилось — только тогда хозяева были молодыми. «Они стариками стали, и я тоже, — грустно улыбается Сакураи, — они помнят меня и встречают, как свою молодость. У нас с ними — общая молодость…» И кофе во внутреннем дворике на татами. А сын их вырос и работает на телевидении. И вот в углу двора — стоит трехколесный велик внука. «Когда я жил здесь, на этой таратайке катался сын». Сакураи долго смотрит на старенький велик в полосах солнечного света. Хозяйка вытирает руки о передник…

На макушке у Косиды сидит паучок. Осторожно снимаю его с жестких волос.

— Чего там такое?

— Паук.

— А, что?! — Косида отскакивает и вздрагивает.

— Да паук, я его уже убрала…

Он облегченно вздыхает. Господи, да он еще и пауков боится! Надо же!

— Нет, ты погляди на него, — смеется Сакураи, — ну чего он вечно ходит, как охламон! Ну в институт, я еще понимаю, там все такие студентики, но сейчас — ведь в приличное место едем, с официальными людьми встречаться, а он! Кошмарище, и что ты с ним будешь делать!

— Так он же в пиджаке и в галстуке.

— Ну и что, это, по-твоему, что-то меняет??

Нда, ни черта это не меняет: галстук у Косиды завязан морским узлом, воротник стоит дыбом, рыжий пиджак надет на один рукав, из-под пиджака выглядывают джинсы, к поясу которых пристегнуты фляга, рулетка и пара перчаток. Я догоняю Косиду и молча поправляю ему воротник.

— Спасибо, — улыбается он. — Сейчас это был не паук?

— Нет.

— Мы сейчас поедем на совещание, — задумчиво говорит Сакураи, — а тебя высадим в парке Кенрёкуэн, через часок заберем. Погляди там, если времени хватит — сходи еще в замок напротив. Там, правда, настоящие только ворота, все остальное просто восстановленная бутафория…

Кенрёкуэн — очень знаменитый канадзавский парк, он считается одним из трех самых красивых парков Японии: там пруды и фонарики, желтые деревья и прозрачный воздух. Широколапые сосны поддерживаются пучками канатов — от верхушки по конусу, как спицы полусложенного зонтика. Служители в широких соломенных шляпах метут дорожки. А в замке напротив солнце серебрит башни и просвечивает белые метелки ковыля-сусуки. Тень от витого забора лежит на мосту четким и ярким закатным узором. Прозрачный воздух — вот то, что приходит на память первым, когда я вспоминаю этот уголок Канадзавы.

Звонок мобильного — это Косида. Говорит в трубку что-то очень вежливое. Что-то про время своего приезда за мной. Но я, с этими их словесными выкаблучиваниями, плохо понимаю суть:

— Косида, горе мое, скажи по-человечески, чего ты хочешь!

Секундное молчание в трубке.

— Я хочу, чтобы ты была через пять минут у ворот замка, потому что я уже за тобой выезжаю, и попробуй мне только опоздать, чудовище!

Коротко и ясно!

Выбегаю и вижу за два метра от меня останавливающуюся вишневую «тойоту» Косиды. Из передней дверцы выходит Сакураи и смеется, глядя, как я бегу через дорогу: «Лезь в машину, только осторожно, не пугайся, там у нас кавара». «Кавара» — значит «черепица». Меня вовсе не удивляет, что эти красавцы загрузили на заднее сиденье гору черепицы, — они еще и не то туда грузят. Лучше с разбегу не плюхаться! Памятуя о черепице, сажусь в машину аккуратно. Из полутьмы раздается вежливое: «Добрый день». Ой, так «кавара», значит, не черепица, а фамилия! «Это господин Кавара, начальник архитектурного отдела мэрии Канадзавы, — тихо говорит Сакураи с переднего кресла. — Он французский знает, так что вот…» Хорошо хоть, я на него не села с разбегу! Еще б задавила начальника, блин.

По дороге заезжаем в маленький храм. Зачем — не знаю. Священник с женой надстроили в правом углу здания маленькую жилую комнатку с видом на город, и на море, и на храмовые кварталы внизу. Сумерки, в окна лезут голые ветки с тяжелой хурмой. Хотела бы я иметь дачу с такой вот высокой башенной комнаткой и с такой вот панорамой… Свешиваюсь вниз — прямо под окнами торчат столбики старого храмового кладбища. Нет, не хочу. Наверное, я не философ и комната с панорамой на кладбище — не для меня.

Вечером сваливается положенное в таких официальных мероприятиях действо — совместный с работниками мэрии поход в ресторан. Там мне наконец-то удается как следует рассмотреть господина Кавару (пишется иероглифами — Кахара, а какого черта читается Кавара, никто не знает, даже он сам).

Господин Кавара… Средних лет, общительный и какой-то… Я таких японцев еще не видала. Наглый взгляд мужчины-европейца, низкие европейские скулы и внутренняя ирония. Нескрываемая, но и не проявленная ни в чем конкретно. Людей с такими лицами любят отбирать в актеры для детективных фильмов. Обычно — на роль сыщиков. Кого-то он мне мучительно напоминает. Кого-то из знакомых. Не могу понять кого. Может, он никкей? (Так здесь называют людей, у которых лишь один из родителей японец.) Нет, вряд ли… Просто подолгу торчит в Париже. А это накладывает отпечаток. Его французский? В принципе — кошмарен. Но для японца — весьма и весьма. По крайней мере, он вполне способен объяснить на нем все, что ему требуется. Открытый наглый взгляд. Усмешка… Мы сидим через стол — друг напротив друга, и в нашем разговоре есть что-то от очной ставки. Странная откровенность вопросов и уклончивость ответов, исковерканный французский и призрак Парижа.

И черные крокеты из кальмара и его чернил — кто не ел, тот много потерял, потому что после поедания оных все зубы становятся черными. В полумраке и сигаретной дымке — зрелище не для слабонервных. Рядом со мной сидит молодой парень с некрасивым, но сильным, как будто рубленым лицом. Жесткие волосы растрепаны.

— Ваш футбол теперь на подъеме, — важно сообщает он мне.

— Ты футбол любишь?

— Ага, ужасно люблю.

— Я тоже в детстве на воротах стояла!

— Как тебе наш Косида?

(Вечно и во всем выручающий меня, временно обучающийся у Сакураи канадзавец и работник местной мэрии Косида теперь сидит где-то далеко!)