Михаил Луконин - Стихотворения и поэмы

• Название: Стихотворения и поэмы
• Автор: Михаил Луконин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Поэзия
• Год: 1985

М. К. Луконин (1918–1976) — известный советский поэт, чья биография и творческий путь неотделимы от судьбы фронтового поколения. Героика Великой Отечественной войны, подвиг народа в годы восстановления народного хозяйства — ключевые темы его стихов.

Настоящий сборник, достаточно широко представляющий как лирику Луконина, так и его поэмы, — первое научно подготовленное издание произведений поэта.

В книге два раздела: «Стихотворения» и «Поэмы». Первый объединяет избранную лирику Луконина из лучших его сборников («Сердцебиенье», «Дни свиданий», «Стихи дальнего следования», «Испытание на разрыв», «Преодоление», «Необходимость»), Во второй раздел включены монументальные эпические произведения поэта «Дорога к миру», «Признание в любви», а также «Поэма встреч» и главы из поэмы «Рабочий день».

---

125. ХЛЕБНЫЙ ГОД

Встану, полный добра и доверья,
прямо к Волге лицом
                                        и замру.
Воробьи пролетят сквозь деревья
на обветренном этом юру.

Это было со мною когда-то —
чувство вечности и немоты —
за Тулупное
                      до переката
провожал, заглядевшись, плоты.
Правый берег казался загадкой,
но открылся —
                           пришли времена,
стала сразу таинственной прядкой
луговая моя сторона.

Что за лето! Пылает дорога,
степь желтеет на весь хлебозор.
Ты спроси с меня, родина, строго,
не подвел ли тебя
                                   с давних пор?
Не давались нам песни вначале,
так не ладилась песня
                                          без слов,
изнывали мои быковчане,
вопрошали
идущих сынов.
А нужна была Волге огласка,
шли года обновленья земли.
Непутевого взяли подпаска
и в поэты его возвели.
Николаевцы и быковчане,
с вами снова —
                           в родной стороне.
Не речами сильны,
                                а плечами;
речи ваши —
                          поручены мне.

1970

126. РАЗМЫШЛЕНИЕ В МАХЕНДЖО-ДАРО

Солнце, похожее на колесо арбы,
легко, по-зимнему, катится
                                             без обычного жара.
Я хожу и хожу
                        вдоль каменной городьбы
по гулким улицам города Махенджо-Даро.

Махенджо-Даро —
раскопки холмистой гряды.
В тесных улочках окаменела прохлада.
Почему опустели дома
и бассейны твои без воды?
Что случилось с тобою,
                                       прекраснейший город-громада?

Эй, хозяева! Где вы,
                                   гостеприимные люди земли?
Где флейты?
                        Где гонги древнего Пакистана?
Где хлеб ваш и рис?
Зачем вы дома возвели?
Куда вы ушли, куда вы исчезли
                                                       так странно?
И не у кого спросить,
                                     что случилось
                                                              и чья тут вина.
Как здоровье,
как дети,
как женщины,
как урожаи?
Безмолвствуют стены.
В строгом строю молчат имена.
Безмолвные буйволы
                                          каменных губ не разжали.
Да, куда вы ушли?
Шесть веков занесли вас землей,
шесть веков
                        мы, потомки,
                                                   росли от невидимой нити.
Я хожу и хожу.
И тоска вековая за мной.
Тишина.
Одиночество.
Вечное солнце в зените.
А что, если вдруг… —
                                        у меня пересохло во рту, —
не назад,
                а вперед
                               шесть веков отсчитает планета
и в немыслимой дали
кто-то будет кричать в пустоту:
«Эй, хозяева, где вы?» —
                                            и вдруг не услышит ответа..
Сейчас вот сорвется
                                       рука человека в ночи,
рука,
         что на атомной кнопке
                                                дежурит устало…
«В Махенджо-Даро идите! —
                                                 кричат кирпичи. —
Идите сюда,
пока еще ночь не застала.
Махенджо-Даро,
                               твоя красота не легка,
тебя мы, как памятник,
                                      славить и чествовать будем».
Но нет, не случайно
тебя нам вернули века,
чтобы видели,
помнили,
знали
и думали люди.

1968

127. СТИХИ ПО КРУГУ

Давайте почитаем
все
по кругу
стихи друг другу,
                           нам уже пора.
Не круговую утвердим поруку,
а честную поверку до утра.

Как в молодости — помните? — бывало.
Прошедших дней в обиду не дадим.
Так кто у нас сегодня
                                       запевала?
Я так и вижу —
встали, как один.
Смеемся все —
                            попробуй разберись ты! —
все запевалы,
                           каждый о своем…
Немыслимы в поэзии хористы,
поодиночке
дышим
и поем.

Другие видят в этом самомненье,
а это лишь прикрытие всегда,—
не видят, как берет тебя
                                             сомненье,
не знают мук
поэтова
труда.
Друзья мои, казахские поэты!
Единым солнцем мы обожжены,
одни у нас закаты и рассветы —
я из степной заволжской стороны.

Пой, Абдильда,
                           в веселье и печали.
Джубан,
стояли мы рука к руке,
когда в Белграде громом привечали
казахский стих
на русском языке.
Пой, Халиджан, товарищ мой старинный,
и ты, Сырбай,
                        твой голос узнаю…
Благодарю твой стих —
не именинный,
а настоящий,
добрый,
в честь мою.

Друзей зову, на пальцах загибая.
И тех далеких —
                       как они близки!
В круг позовем великого Абая,
он песни слал,
                        как беркута с руки.
Не забываем высшего примера,
учителя все с нами в этот час.
Пусть к коновязи ставит Кулагера[38]
наш Джансугуров,
                             старший среди нас.
Давайте почитаем все друг другу
стихи по кругу.

                                   Начинай любой!
Возьми нас, жизнь, опять к себе в науку…
Поэзия, прими нас.
Мы с тобой!

1967

128. КУЛАГЕР

Кулагер, крылатый конь, — лира и стрела…
Степь его для славы вечной,
видно, родила.
Устали не знал великий первозданный конь,
догонял любых бегущих,
не боясь погонь.
Песни бедного Ахана,
стон его земной
Кулагер промчал когда-то стороной степной.
Зависть — древнее мученье,
зависть всё могла,
зависть и тогда умела бить из-за угла.
Кулагер летел, как птица, на большой байге,
благородный конь не думал о своем враге.
Зависть черная, готовя смерти торжество,
кол косоприцельный врыла на пути его.
Зависть черную сломила вечная любовь.
Я переводил поэму, ликовал, скорбел,
то с Ильясом,
то с Аханом вместе песни пел.
И меня промчал над степью Кулагер не раз,
целовал я Кулагера в ослезенный глаз.
О поэзия святая, и тебе всегда
зависть ставила рогатки,
била без следа.
Джансугурову Ильясу на его пути
кол косоприцельный врыла зависть —
не пройти.
Сколько лет живет во мне
сказка о коне!
Думаю всегда о чьей-то тягостной вине.
Есть у зависти, я знаю, кол и для меня,
как Ахан
и как Ильяс,
не сверну коня.
Слышу топот Кулагера, звон его копыт…
Тот, кто песней степь восславил,
нами не забыт.

1967

129. ОБРАЩЕНИЕ К ДРУГУ

Айдильде Тажибаеву

Косились синеглазые быки,
ярмо набило вытертые выи.
Вдали столбы крутились вихревые,
обозы шли и шли…
Передовые
оглядывали степь из-под руки.
Тоска сжимала русские сердца,
степь жаркая парит перед глазами.
Но в путь —
                 во имя Сына и Отца —
царица погнала из-под Рязани.
Эльтон и Баскунчак влекли сюда,
возили соль, соленую, как слезы.
Но перехватывала орда
все соляные русские обозы.
И двинулись заслоны.
Стой!
Пора!..
Легли быки, усталые до дрожи.
Так начались Быковы Хутора,
как начиналось русское Заволжье.
Распутали с рогов налыгичи,
яремные выдергивали спицы.
Быки жуют.
А на возах в ночи
под звездами далекими не спится.
Так оседали русские посты.
И шли казахи к Волге,
                                         к водопою,
так встретились когда-то
                                          я и ты —
в крови далеких предков —
мы с тобою.

Да, если только вспомнить, Абдильда,
товарищ мой,
                         и спеть
                                             про всё, что было,
как шли степные долгие года,
и сколько бед,
и сколько страхов смыло!
Давай пойдем вдвоем
                                          своей страной,
с той битвы, что в сказаниях воспета,
с тех лет,
что начинали век иной,
наш век
              в разливе ленинского света.
Вся наша жизнь уместится как раз
меж вехами великих одолений —
от первых комсомольских поколений,
от первых тропок
                                 на Кара-Богаз.
Неведомый пришелец —
                                            бледный орс,
таинственный казах
                                      широколицый
открылись
среди бед
и среди гроз,
чтоб хлебом,
                          болью,
                                       солью
                                                  поделиться.
Единым устремлением дыша,
мы шли друг к другу,
                                      как народ к народу,
от первых тех разведок Балхаша
к его медеплавильному восходу!

Да только что железо,
                                         что там медь, —
а сплав сердец!
Стеной своей живою
панфиловцы преодолели смерть
в бессмертном сорок первом
под Москвою.
Мы слышим позывные по утрам
и думаем о них:
                            путем неблизким
над Байконуром
                             к звездам и мирам
их вечной славы
                              взмыли обелиски.
Нам есть о чем сказать себе,
                                                     о многом
и вспомним и споем мы,
                                                  Абдильда.
Давай пройдем
                             по пройденным дорогам,
они нас снова выведут
                                           туда,
где снова открываются просторы,
где снова начинаются пути.
Нам отдыхать
                        и праздновать
                                                 не скоро.
Как раз пора нам
                               к новому идти.
Да, надо с тихой грустью оглядеться
на детство и прикинуть наперед:
что оставляем юности в наследство,
чем вспомнят,
                         если вспомнит нас
                                                             народ?
Мы в дружбе все дела свои вершили
и дружбой перед будущим правы.
Дай руку в эти дни твои большие,
прими привет
                        от Волги и Москвы.

1969

130. «В Неопалимовском ночном…»