Мария Петровых - Стихи

• Название: Стихи
• Автор: Мария Петровых
• Жанр: Поэзия

ПЕТРОВЫХ, МАРИЯ СЕРГЕЕВНА (1908–1979) — поэт, переводчик.

Родилась 13 (26) марта в Норском Посаде под Ярославлем. Первые стихи написала в 6 лет. Впоследствии отозвалась о своем раннем опыте: «Я восприняла это как чудо, и с тех пор все началось, и мне кажется, мое отношение к возникновению стихов с тех пор не изменилось». С 15 лет посещала собрания Союза поэтов в Ярославле. Окончила Высшие литературные курсы в Москве (одновременно с А.Тарковским). Поэзию М.Петровых высоко ценили А.Ахматова, О.Мандельштам, Б.Пастернак. О стихотворении Назначь мне свиданье на этом свете А.Ахматова отзывалась как о «шедевре лирики последних лет», «врожденный поэтический голос» отмечал у М.Петровых А.Тарковский. О.Мандельштам посвятил М.Петровых стихотворение Мастерица виноватых взоров. При жизни Петровых вышла единственная книга — Дальнее дерево (Ереван, 1968), изданная при участии армянского поэта Левона Мкртчяна. М.Петровых — мастер поэтического перевода. В ее переводах публиковалась еврейская, болгарская, литовская, польская поэзия. Но наиболее значительным трудом Петровых-переводчика стали переводы армянской поэзии: драматическая поэма Н.Зарьяна Ара Прекрасный, стихотворения С.Купутикян, М.Маркарян, Г.Сарьяна, О.Туманяна. Под редакцией Петровых в Ереване была выпущена книга Армянская классическая лирика, Книга скорби поэта-монаха Г.Нарекаци. В 1979, незадолго до смерти, М.Петровых получила премию Союза Писателей Армении имени Е.Чаренца. Совместно с Д.Самойловым, В.Звягинцевой вела семинар молодых переводчиков.

В собственном творчестве М.Петровых выделяла три периода, в которые наиболее интенсивно писала стихи: начало 20–30-х годов (юношеские стихи), конец 30-х — начало 40-х (предвоенная и военная лирика), конец 60-х — начало 70-х годов. Создавая стихи периодами, Петровых мучительно переживала поэтическое молчание, что отразилось в частом обращении к теме «жестокого молчания», мук творчества. Молодым поэтам Петровых советовала «домолчаться до стихов»: Одно мне хочется сказать поэтам: / Умейте домолчаться до стихов. / Не пишется? Подумайте об этом, / Без оправданий, без обиняков, / Не дознаваясь до жестокой сути, / Жестокого молчанья своего, / О прямодушии не позабудьте, / И главное — не бойтесь ничего (Одно мне хочется сказать поэтам…). Размышления о рождении слова из хаоса, отчаяния, погружения во тьму отразились в стихотворениях В минуту отчаянья, Пустыня — замело следы….

«Ни цветаевской ярости, ни ахматовской кротости», — характеризовала свой поэтический путь М.Петровых. Поэзия Петровых лишена страстного напора, лирической безмерности, свойственной творчеству Цветаевой, — в то же время она не склоняется к намеренно приглушенной, державно-величественной интонации Ахматовой. Петровых вырабатывает собственную манеру, в которой тематическая скудость сочетается с предельной точностью, графическим изяществом поэтического рисунка. В литературе Петровых прежде всего ценила лаконизм, отточенность формы, верность слова: «Дорожу в литературе лаконизмом, гармонией, скрытым огнем».

Поэзия Петровых обращена к тайнам душевной жизни, ее многообразным регистрам. Основные мотивы ее лирики — путь души, поиск правды, неминуемость судьбы, «злая невзгода», выпавшая на долю предвоенного и военного поколения. Уже в ранних стихах Петровых предчувствует особость своей судьбы, невозможность «пройти наизусть»: Жизнь моя, где же наша дорога? / Ты не из тех, что идут наизусть. В диалог с жизнью, с судьбой вплетается признание творческой муки сладчайшей отрадой жизни (Стихов ты хочешь. Вот тебе). Среди стихотворений 20–30-х годов много обращений к дочери, проникнутых нежностью и теплотой женственности. В начале 30-х годов Петровых посещает дачу М.Волошина в Коктебеле, с благодарностью воспевая коктебельское раздолье в стихотворениях Мне вспоминается Бахчисарай, Нет, не поеду я туда. В поэме Карадаг Коктебель предстает краем вдохновения и покоя, «пленительной землей», «адораем» — смешением ада и рая, сохранившим отпечатки древней борьбы стихий.

Поэзия 30–40-х годов выразила боль трагедии: сталинский террор, потери военного времени. В 1937, сразу после рождения дочери, был репрессирован и приговорен к 5 годам лагерей муж Петровых библиограф и музыкант В.Д.Гловачев, в 1942 он скончается в лагере. Петровых пишет о 30-х годах как о времени «безвинной неволи», называет тюрьму «проклятьем родины», затмевающим ужасы сумасшедших домов и стихийных бедствий (Есть много страшного на свете…). Вместе с тем, стихотворения Петровых этого периода вынесены за скобки времени: о сталинских лагерях поэт говорит как о неволе вообще, война с фашистской Германией предстает в обобщенном образе «злого бедствия», пронзающего болью человеческое сердце. За подобной отвлеченностью — не только жестокая необходимость умолчания, но и библейская обобщенность, всечеловечность описанной трагедии. Среди стихотворений Петровых военных лет наиболее известны: Севастополь 42, Чистополь, Я думала, что ненависть — огонь, Проснешься ли, уснешь — война, война…, Апрель 42. Война в определении Петровых — «тоска, тоска», «спутник угрюмый», «проклятье». Мысли об «осиротевших берегах» родины, опустошении, произведенном войной, сопровождаются неотвязной болью, душевными муками. Не давая изображения кровавых сражений, жестокостей войны, Петровых передает внутреннее страдание, «злую боль» лишений и потерь. В годы войны Петровых оказалась в эвакуации в Чистополе, где ее соседом и близким другом стал Б.Пастернак. В восприятии Петровых, как и в восприятии многих ее современников, в том числе Б.Пастернака, война — еще и очистительный период, «освобождающая война», с которой связаны не только страдания, но и надежды на возрождение России. «Это было трагическое и замечательное время. Это было время необычайной душевной сплоченности и единства. Все разделяющее исчезло. Это было время глубокого внимания друг к другу», — свидетельствовала М.Петровых в записных книжках. Одухотворенная надеждой печаль — таково основное настроение лирики Петровых военных лет.

Метафоры Петровых точно и тонко передают душевные движения, неожиданно и глубоко раскрывают такие понятия, как судьба, ненависть, ложь, правда… Так в стихотворении Дальнее дерево, говоря о смятении, душевной смуте, поэт использует образ сходящего с ума, дрожащего в безветренную погоду дерева. Тема неминуемой судьбы, неизбежности участи блистательно выражена в почти афористичном по форме стихотворении 1943 Говорят, от судьбы не уйдешь…, в котором преобразуется расхожий поэтический сюжет единственности дороги, ведущей к судьбе: у Петровых к судьбе ведет не одна, а все дороги. Не менее сложным предстает в поэзии Петровых такое понятие как ненависть: Я думала, что ненависть — огонь, / Сухое быстродышащее пламя / И что помчит меня безумный конь / Почти летя, почти под облаками, / Но ненависть — пустыня… (Я думала, что ненависть — огонь…).

В 60–70-е годы Петровых переживает взлет поэтического дарования. Ее поэзия обращена к трагической судьбе одаренной личности, роковым минутам отечества, горечи потерь. Много стихотворений этого периода посвящено А.Ахматовой, Б.Пастернаку, О.Мандельштаму (День изо дня, из года в год… Ахматовой и Пастернака…). В начале 60-х годов Петровых пишет стихотворение Плач китежанки, в котором оплакивает гибель «ненаглядного Китежа» в годину «злых невзгод». Вслед за А.Ахматовой, оплакавшей безвременный уход современников, Петровых скорбит о гибели истинной России в мутных водах кромешного времени и, в то же время, поет чистоту, неподвластность «златоглавого Китежа» злым силам, азиатскому мороку насилия и деспотизма.

Талант Петровых проявился в оживлении, обогащении элементарных категорий душевной жизни: ненависть, нежность, правда… Поэзия Петровых, тематически небогатая, лишенная изощренности, возвращала к библейской простоте понятий, усложненных, а то и вовсе сброшенных со счетов культурой Серебряного века. В лирике Петровых обновилась выразительность многих образов: стихии — «влюбленные в человека силы», ненависть — пустыня, поэт — затворник «неприютной норы», в которой лишь «корма и вода, и созвездий полночное чудо». А.Тарковский называл тайной поэзии Петровых тайну «обогащенного слова»: «На первый взгляд, язык поэзии Марии Петровых — обычный литературный русский язык. Делает его чудом в ряду большой нашей поэзии способность к особому словосочетанию, свободному от чьих бы то ни было влияний. У нее слова загораются одно от другого, соседнего, и свету их нет конца».

В стихотворении 1958 Петровых писала о «сложной правде» и «простой лжи»: Какая во лжи простота / Как с нею легко / А правда совсем не проста / Она далеко. Принцип «сложной правды» в полной мере реализуется в поэзии Петровых, насыщающей интенсивным смыслом обиходные понятия.

Умерла М. Петровых 1 июля 1979 в Москве.

---

«Но кто ж из нас двоих осиротеет?»

Но кто ж из нас двоих осиротеет?
Я втихомолку эту мысль гоню,
И все же у тебя не раз на дню
От этой мысли сердце холодеет.

Как дерева кора и сердцевина,
Мы нераздельны, словно есть закон
Единым взором видеть даль времен,
Былое помнить памятью единой.

«Я верю, друг, признаниям твоим»

Я верю, друг, признаниям твоим,
Что стало сердце у тебя глухим —
И слышит и не слышит… бесполезны
Мои слова пред глухотой железной.

Вот ты стоишь с поникшей головой,
С тоской в глазах, где черный пламень твой
До срока гаснет, и улыбки милой
Я вижу тень, что на губах застыла.

Я помолюсь, чтобы очнулась ты,
Чтоб сердце вырвалось из глухоты,
Чтоб светлый взгляд, улыбкою согретый,
Невольно мне простил молитву эту.

Рахиль Баумволь (р. 1914)

«Я брожу в лесу зеленом»

Я брожу в лесу зеленом,
Для тебя ищу подарки,
Что получше примечаю
В темной чаще в полдень яркий.

Шишки, заячью капусту,
Лютики, папоротник стройный.
Я возьму в лесу зеленом
Все, что здесь тебя достойно.

Тут и желуди, и смолы,
Горицвет, шиповник алый…
Щедрость леса и радушье
Лишь сегодня я узнала.

Не скупясь, мне отдает он
Солнце в трепетных просветах.
Птицы мне приносят в клювах
Мягкий мох из гнезд прогретых

Сладкий мох приносят пчелы,
Ветер мягкой пеленою
Тополиный пух летучий
Расстилает предо мною.

Как я лесу благодарна!
Ничего здесь не взяла я.
Чтоб травинки не поранить,
Я на цыпочках ступаю.

Не порвать бы паутину,
Что связует с веткой ветку,
С одуванчика не сдуть бы
Светло-дымчатую сетку.

Головой не затенять бы
Яркий луч в листве зеленой.
Я тебе несу в подарок
Лишь один мой взгляд влюбленный.

Исаак Борисов (1923–1972)

Я сам себя на трудный путь обрек»

Я сам себя на трудный путь обрек —
Путь к сердцу твоему, что бьется рядом.
Встречаю каждый день тревожным взглядом
И все иных ищу к тебе дорог.
И чудится — они уводят сами
От облачка дыханья твоего…
Горит костер, и к небу рвется пламя,
Но только дым доходит до него.

«В чаще тихой и прохладной»

В чаще тихой и прохладной
Капля бьет о влажный лист…
Что-то на небе неладно —
День с утра тревожно-мглист.

Мечутся по перепутьям
Дождь и ветер вразнобой,
Словно хочется вернуть им
То, что ночь взяла с собой:

Тихий, чистый, молчаливый
Сумрак двух закрытых глаз,
Тех, что плачут в миг счастливый
И не плачут в горький час.

«Богатства юности с трудом»

Богатства юности с трудом
Я на плечах тащу в котомке:
Там звезд расколотых обломки
И клятвы — все свершить «потом».

Нет, нет, — устал я до отказа,
Я сброшу груз!.. Но чуть решусь —
И страх возьмет: а ну как сразу
Я равновесия лишусь?..

«Тебе я уступаю»

Тебе я уступаю
Задумчивый восход,
Дождинок робких стаю,
И птицы вольный взлет,

И синий сумрак чащи,
И в росах дикий мох,
И клевер чуть шуршащий —
Лугов медовый вздох…

Я уступаю просинь,
Где бродят облака,
И молодую озимь,
И стойкость колоска,

Прощальных слов прохладу
И нежность…
Пусть она
С собой не знает сладу…
А там — ступай одна.

Прислушайся, как ветки добродушно»

Прислушайся, как ветки добродушно
Бьют ветер по плечу в тиши дубрав,
И тот летит, постромки оборвав, —
Куда, откуда? — спрашивать не нужно!

К земле приникни сердцем и молчи,
И приобщись к дыханью трав, как равный.
Здесь наточила свежесть так недавно
Их тонкие зеленые мечи.

О воинство травиное! Я жил,
Стремясь к твоей лишь силе чудотворной.
Возьми в полон меня, чтоб я покорно
У ног твоих оружие сложил!

«Гроза приблизилась мгновенно»

Гроза приблизилась мгновенно
Зарниц безмолвной перекличкой
Над синью волн, над зыбью пены,
Над нашей вечною привычкой

Лишь видимому верить свято.
Сперва — метнулась россыпь чаек,
Потом, пред громовым раскатом,
Над стоном белокрылых стаек

Блеснула молния, ликуя,
Как Божий меч пронзив туманы…
Земные братья, как могу я
Подозревающим обманы

Мою бессонницу доверить,
Где возникают в яром споре
Миры, — которых не измерить, —
Внезапно, как гроза над морем.

Из кабардинской поэзии

Алим Кешоков (р. 1914)

ВСАДНИК (Легенда)

Старик, бородач рыжекудрый,
Выводит табун дотемна.
И нового каждое утро
Седлает себе скакуна.

Любуется он в одиночку
Конями в их гордой красе,
А дочкой, красавицей дочкой
В селенье любуются все.

К ней свататься ездят джигиты,
Собой хороши и лихи.
Но девушка смотрит сердито —
Не по сердцу ей женихи.

Однажды со всадником юным
В горах повстречался старик.
Откуда в сиянии лунном
Тот лесом летит напрямик?

— Куда тебя прыть молодая
Несет под полночной луной?..
Смеется джигит: — Никогда я
Не езжу дорогой дневной!

— Безумец, коль веришь в удачу,
Посватай-ка дочку мою!
Добьешься согласья — в придачу
Любого коня отдаю!

— Чужих скакунов не седлали.
Дареных не держим коней.
А дочка твоя… — не она ли
Под черною буркой моей!..

Фаусат Балкарова (р. 1926)

«Погляжу на горы — горы будто рядом»

Погляжу на горы — горы будто рядом,
Дальнюю дорогу пробегаю взглядом.
Ты со мной, но к сердцу твоему дорога
Дальше, чем к подножью горного отрога.

МОИМ ДРУЗЬЯМ

Я без вас как будто без наперстка
Голыми руками шью чувяки,
Я без вас, как в старой сакле горской,
Без огня читаю в полумраке.

Семена моих надежд не вы ли
Сберегли заботою живою
И для всходов затаенных были
Светом солнца, влагой дождевою.

И едва посевом стали зерна,
Зеленея, зашумели всходы,
Вы, друзья, и строго и упорно
Охраняли их от непогоды!

Вы нужны мне, как долине речка,
Дороги мне, как зеница ока.
Коль у вас в сердцах мне есть местечко,
Предо мной весь мир открыт широко.

ЗАРУБЕЖНАЯ ПОЭЗИЯ