Борис Изюмский - Море для смелых

• Название: Море для смелых
• Автор: Борис Изюмский
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

Роман о судьбах молодых строителей нового города у Цимлянского моря. Их было здесь всего несколько тысяч, они возводили химический комбинат, прокладывали новые улицы. Автор не побоялся поставить своих героев в чрезвычайно трудные обстоятельства, не искал облегченного решения сложных вопросов долга, чести и ответственности. Но что бы ни случилось в будущем с героями романа, ясно одно: такие люди не покривят душой, одолеют все перевалы в пути.

---

— Да, паруса, — прошептала она и, словно очнувшись от сна, весело рассмеялась. — Вот мы фантазеры! Ну, прямо лунатики какие-то.

Почувствовала, что замерзла.

— Побежали!

И первая пустилась стремглав вверх, в гору. Запыхавшись, остановилась над обрывом, чувствуя за спиной у себя, совсем рядом. Багрянцева.

— У вас карман есть? — озадачил он Лешку вопросом.

— Аж три…

— Подставляйте-ка один.

Сгорая от любопытства, Лешка, даже не спросив зачем, оттопырила карман пальто. Он что-то положил туда.

— Что это?

— Дома посмотрите…

— Нет, нет, я не хочу — что это?

И радостно, удивленно воскликнула:

— Апельсин?!

Это было такое же чудо, как море, и Ассоль.

Павел Громаков тоже принес домой апельсин. Сынишка Алик уже спал, а белокурая жена Аня что-то кроила на столе. Она сразу почувствовала, что муж не в духе, но в чем дело, расспрашивать не стала — это всегда лучше сделать после того, как накормишь человека. К подобной нехитрой мудрости ее привел даже небольшой опыт семейной жизни.

И правда, съев две тарелки борща и запеканку («вот беда мне с тобой: кормлю, кормлю, а никак не поправлю»), Павел снял гимнастерку и, оставшись в майке, произнес странную фразу:

— Человек ли я, Анночка?

Она с удивлением подняла на мужа преданные глаза. Сам все скажет.

Павел рассказал историю с заметкой в стенгазете и оскорбительной припиской.

— Я тебе раньше не говорил, чтобы не расстраивать… А сегодня узнал: Кодинец это сделал. Он не видел меня и похвалялся другу своему со второго курса.

Аню словно жаром обожгло от обиды за Павлика. Кто лучше ее знает, какой он человек? Разве он расскажет в университете, что, спасая город, совсем недавно, солдатом, обезвреживал зловеще притаившиеся мины фашистского склада? Или спросили бы у нее, чего стоило Павлику поступить в университет? Даже она не верила, что он выдержит экзамены. А сейчас: ну что ее зарплата — она работает контролером в сберкассе. И Павлик подрабатывает грузчиком, никакого труда не гнушается.

Аня с нежностью посмотрела на худые, мускулистые руки мужа. Если он не человек, то кто тогда человек?

— И ты не проучил его? — с гневом спросила она, сжав кулачок. — Я б его знаешь как!

Эта воинственность не вязалась с нежным обликом Ани.

Павлик притянул ее к себе, уткнувшись носом в ровный пробор волос, вдохнул их знакомый запах: «Как всегда, принимает близко к сердцу все что касается меня. Даже Алику напевает перед сном: „Спи, не то, как встану, позову декана, будешь тогда химию сдавать“. Любонька моя. Какое это счастье вот так чувствовать тебя рядом, торопиться домой, зная, что ты ждешь… Какая б жизнь была без тебя?»

— Неужели ты смолчал? — допытывалась Аня.

— Нет, сказал: «Жизнь покажет, кто человек, а кто — недоразумение».

Он погладил ее по голове:

— А посему — за работу!

Достал из армейской кирзовой сумки конспекты лекций, учебник и пристроился у края стола. Аня знала — это теперь до глубокой ночи.

«НЕДОРАБОТАЛИ, КРАСНАЯ ШАПОЧКА!»

На совещание в область Альзин добрался с трудом. Дорогу развезло, путь был утомителен, не хотелось оставлять комбинат накануне пуска второй очереди, но Григорий Захарович все же не пожалел о приезде: уж больно интересным оказался разговор. Ученые университета докладывали о новых ускоренных методах оптического, спектрального и радиохимического анализов.

Они пригласили инженеров-практиков к себе в университет и показали им недавно полученную первоклассную аппаратуру — рентгеновские установки для исследования. Альзин от удовольствия только поцокивал языком. Позже, сидя с Тураевым в его кабинете, говорил:

— Экспресс-анализы, Николай Федорович, нас очень выручат. Мы завалим вас заказами…

С Тураевым Альзин обычно встречался на областных конференциях, партийных активах, и ему нравился этот ученый, умеющий держать себя с людьми просто, но и без похлопываний по плечу, предлагающий в своих выступлениях всегда вещи разумные и предельно ясные. При первом знакомстве с Тураевым тот показался Альзину несколько замкнутым, но потом Григорий Захарович понял, что это сдержанность человека, на долю которого выпало много нелегких испытаний. На самом же деле он приветлив и сердечен.

Услышав о заказах экспресс-анализов, Тураев улыбнулся, и на его удлиненном смуглом лице отразилось удовольствие.

— Рады помочь. А мы можем рассчитывать на практику студентов-химиков четвертого курса у вас? — решил и он воспользоваться удобным случаем.

Альзин метнул на Тураева быстрый, понимающий взгляд, пыхнул трубкой: «Ишь ты, подстерег, модник, подходящий момент».

Модником Альзин добродушно назвал про себя Тураева потому, что тот, видно, любил одеваться не без щегольства. Сейчас на нем светло-синий, безукоризненно отутюженный костюм, белоснежная с широкими накрахмаленными манжетами рубашка, черный галстук, и весь он, сухопарый, со своим ровненьким пробором, действительно походил на тех «безупречных мужчин», каких изображают ателье мод.

Давайте, давайте ваших студентов, — легко согласился директор комбината. Сегодня он был добр и покладист. — Ими у нас займется опытный химик Чаругина.

— Валентина Ивановна? — живо спросил Тураев и весело посмотрел на Альзина. — Так она в феврале будет защищать в университете диссертацию и, значит, — в наших руках.

Дверь кабинета приоткрыл Багрянцев.

— Вы меня, Николай Федорович, хотели видеть?

— Да, заходите. Хочу расспросить о комсомольских делах. Познакомьтесь, — обратился он к Альзину.

— А как у вас учится студентка Юрасова? — поинтересовался Альзин, когда Багрянцев сел в кресло у стола декана. Этот вопрос был настолько неожиданным для Игоря Сергеевича, что он невольно смутился. Чувствуя, что безбожно краснеет, приказал себе: «Спокойно! Что же тут такого… Она работала на том комбинате».

— Успешно, — ответил Багрянцев. — Из нее получится химик.

В его устах это была высшая похвала человеку, и Григорий Захарович так его и понял. «Нагибов-то оказался не по ее полету, — подумал Альзин, — хотя, кто знает, как еще сложится его жизнь».

— При случае скажите Красной Шапочке, мы так называли Юрасову, что пятиморцы ждут ее на зимние каникулы.

— Непременно скажу…

— Постойте, постойте, — вмешался в разговор Тураев, — Юрасова — это малышка, которая на последнем вечере выступала с матросским танцем?

— Она самая, — подтвердил Багрянцев.

— Морская душа! — улыбнулся Тураев. И вдруг быстро спросил: — А как зовут ее отца?

Багрянцев пожал плечами, а Григорий Захарович ответил:

— Алексей Павлович.

— Сутулый такой, со впалыми щеками? — все более волнуясь, расспрашивал Тураев.

— Да.

— Командир нашего партизанского отряда! — воскликнул Тураев. — Пожалуйста, передайте ему привет от разведчика Николая, что мазал рельсы салом.

— Салом? — удивился Григорий Захарович.

— Всяко бывало, — уголки тонких губ Тураева дрогнули, но в подробности он вдаваться не стал.

Григорий Захарович начал расспрашивать, каким оказался новый набор.

— Иные из нас склонны побрюзжать: «Ну что за молодежь ныне пошла, то ли мы были», — живо откликнулся декан. — А ведь поклеп! Заявляю с полной ответственностью: подавляющее большинство — племя здоровое, боевое. Если же говорить не только об университете… На семьсот тысяч населения нашего города, может быть, наберется несколько сот пустоцветов. Да и это много. Но потому, что они мельтешат перед глазами, в центре у парка, иным кажется, что их — тьма.

— На комбинате, правду сказать, таких и не встретишь… Не до того ребятам, — заметил Альзин.

— Вот-вот, — радостно подхватил Тураев, — а в деревне тем более. Все эти, — он теперь обратился к Багрянцеву, — кодинцы, прозоровские выдают себя за «соль земли». Но ведь только выдают… К счастью, только выдают… Я недавно беседовал с Прозоровской и Кодинцом. Понимаете, какая-то опустошенность в них чувствуется. Бескрылость. Утрата большой цели, что ли, истинного идеала. Они падки на фальшивые ценности. Я тогда еще почему-то подумай «Но если мы, мы сами, хоть на капельку изменяем своему идеалу, это — отвратительно… это — гибель воспитателя».

— Тут возражать не станешь, — соглашается Альзин. — Но я, Николай Федорович, размышлял вот еще о чем: у нас не всегда хватает способностей к боевой контрпропаганде. А надо не бояться споров, искать их, наступать, не уходить от прямого ответа, не отделываться лозунгами.

«Эх, рассказать бы тебе, милый человек, о профессоре Кузьме Семеновиче Гнутове, — подумал Тураев, — да не хочется выносить сор из избы… Вот уж кто далек от боевой контрпропаганды».

Сейчас Кузьма Семенович болеет, а перед этим у Тураева была с ним очередная стычка.