Исаак Дойчер - Троцкий. Изгнанный пророк. 1929-1940

• Название: Троцкий. Изгнанный пророк. 1929-1940
• Автор: Исаак Дойчер
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9524-2157-1

Исаак Дойчер, автор целого ряда исторических и социологических исследований, рассматривает жизнь Троцкого сквозь формулу слов Макиавелли о том, что «вооруженные пророки всегда побеждали, а безоружные гибли». В этой книге Троцкий предстает единственным, кто открыто противостоял сталинизму, вплоть до своего трагического конца.

В талантливом изложении одного из лучших европейских исследователей вы познакомитесь с трогательной и странной историей семейных отношений выдающегося публициста и оратора.

---

4 августа сразу после отправки издателям предисловия к «Преданной революции» Троцкий с Кнудсеном поехали отдохнуть, выходные дни они собирались провести на диком и пустынном островке в одном южном фьорде. Они ехали на машине, и в дороге Кнудсен заметил, что за ними следуют несколько человек, в которых он признал сторонников Квислинга. На пароме, однако, ему удалось сбить их со следа; и довольные этим, они вместе с Троцким переплыли фьорд, добрались до островка и устроились на ночь в какой-то рыбацкой хижине.

На следующее утро их разбудило срочное сообщение из Вексхолла. В прошедшую ночь квислинговцы, переодевшись полицейскими, ворвались в дом Кнудсена и, заявив, что имеют ордер на проведение обыска, попытались силой пробиться в комнаты Троцкого. Дочь Кнудсена, подозревая обман, отказалась подчиниться им, а ее брат тем временем поднял на ноги соседей. Незваные гости бежали, захватив лишь несколько листов рукописей со стола. После задержания полицией они заявили, что планировали проникнуть в дом во время отсутствия Троцкого и что, подслушав телефонные разговоры в доме Кнудсена, они заранее знали, когда его и Троцкого не будет дома. Тогда не было и мыслей о посягательстве на жизнь Троцкого. Их целью было заполучить улики, свидетельствующие о политической деятельности Троцкого и его нарушении правил проживания в Норвегии, улики, которые партия Квислинга намеревалась использовать в этих выборах. Взломщики утверждали, что своей цели достигли.

Этот инцидент выглядел смехотворным. Троцкий был уверен, что люди Квислинга не могли получить доказательств нарушения, которого он не совершал. Также они не могли отыскать что-либо значительное в его архивах, которые Кнудсен на всякий случай поместил перед отъездом в банковский сейф. А посему после минутных переживаний они с Кнудсеном продолжили восхождение на скалы и рыбную ловлю. Неделю спустя, то ли 13-го, то ли 14 августа на островке приземлился небольшой самолет, и из него вышел глава норвежской криминальной полиции. Он прибыл по распоряжению Трюгве Ли с заданием допросить Троцкого в связи с предстоящим судом над людьми Квислинга. Вопросы касались документов, которые те захватили в доме Кнудсена, копии частного письма Троцкого его французскому стороннику и его статьи «Французская революция началась», на которую мы только что ссылались. Троцкий ответил на все заданные ему вопросы, и офицеру полиции только осталось сообщить прессе, что он нашел нацистские обвинения в адрес Троцкого абсолютно беспочвенными.

Рано утром следующего дня Кнудсен, как обычно, слушал новости. Радиоприем был нечеткий: на острове отсутствовало электричество, а у него с собой был лишь небольшой портативный радиоприемник. Но того, что Кнудсен услышал, было достаточно, чтобы он, запыхавшись, примчался к Троцкому: Москва только что объявила, что идет суд над Зиновьевым, Каменевым и еще четырнадцатью подсудимыми, которые обвиняются в измене, заговорщицкой деятельности и подготовке покушения на Сталина. Затем был передан по радио длинный текст обвинительного акта, в котором Троцкий клеймился как их главный подстрекатель. Кнудсен не был уверен в деталях, но не сомневался, что Зиновьев и Каменев обвинялись в террористической деятельности, а также в сговоре с гестапо. Троцкий был потрясен. «Терроризм? Терроризм? — то и дело повторял он. — Ладно, я еще могу понять это обвинение. Но гестапо? Они сказали „гестапо“? Вы в этом уверены?» — спрашивал он в изумлении. «Да, именно так и сказали», — подтвердил Кнудсен. Позже в этот же день они узнали, что в обвинительном акте также утверждалось, что именно из Норвегии Троцкий засылал в Советский Союз террористов и убийц. Им показалось, будто скалы этого тихого островка вдруг извергли огонь и лаву. Они ринулись назад в Вексхолл.

В тот же день 15 августа Троцкий отверг эти обвинения, описав их для журналистов как «величайшую фальшивку в мировой политической истории». «Сталин устраивает этот процесс для того, чтобы подавить недовольных и оппозицию. Правящая бюрократия рассматривает любую критику и любую форму оппозиции как заговор». Обвинение в том, что он использует Норвегию в качестве базы для террористической деятельности, говорил он, нацелено на то, чтобы лишить его убежища и возможности защититься. «Категорически заявляю, что за все время своего пребывания в Норвегии я ни разу не имел никакой связи с Советским Союзом. Я не получил оттуда ни одного письма и сам не писал никому, ни напрямую, ни через третьих лиц. Мы с женой не имели возможности обменяться ни строчкой с нашим сыном, который занимался наукой и не имел с нами никакой политической связи». Он предлагал норвежскому правительству расследовать эти обвинения — со своей стороны он был готов представить ему все соответствующие бумаги и материалы. Кроме этого он обратился к рабочим организациям всех стран с призывом создать беспристрастную международную комиссию по расследованию.

Таким образом, наступила кульминация террора, которую он многократно предсказывал. Он оказался еще страшнее, чем все, что он предчувствовал. Он снова прильнул к радиоприемнику — с 19 до 24 августа он слушал отчеты о процессе. Час за часом он впитывал его ужас, пока прокурор, судьи и подсудимые разыгрывали какой-то спектакль, так походивший в своем мазохизме и садизме на плод больного воображения, что казалось, он превосходил человеческую фантазию. С самого начала было ясно, что на кону — головы этих шестнадцати подсудимых, а вместе с ними — и головы Троцкого и Лёвы (в обвинительном акте Лёва фигурировал как главный помощник своего отца). По мере того как разворачивалось судебное разбирательство, становилось ясно, что этот процесс может быть лишь прелюдией к уничтожению целого поколения революционеров. Но хуже всего была манера, в какой подсудимых тащили сквозь грязь и заставляли ползать до самой смерти среди неописуемо тошнотворных обвинений и самообвинений. В сравнении со всем этим кошмары французской революции — эти крытые двуколки, эта гильотина и братоубийственная борьба якобинцев — теперь походили на драму почти здравомыслящего и торжественного достоинства. Робеспьер сажал своих противников на скамью подсудимых вместе с ворами и уголовниками и предъявлял им фантастические обвинения; но он избавлял их от необходимости защиты своей чести, а те погибали, как бойцы. Дантон, по крайней мере, смог свободно воскликнуть: «После меня настанет твоя очередь, Робеспьер!» Сталин же швырял своих сломленных соперников в неизмеримую бездну самоунижения. Он заставлял лидеров и мыслителей большевизма вести себя, подобно несчастным женщинам Средневековья, которым приходилось описывать перед инквизицией каждый акт своего колдовства и каждую деталь их оргии с дьяволом. Вот, например, диалог Вышинского с Каменевым, который услышал весь мир:

Вышинский. Какую оценку следует дать статьям и заявлениям, написанным вами, в которых вы выражали верность партии? Была ли это ложь?

Каменев. Нет, это было хуже чем ложь.

Вышинский. Вероломство?

Каменев. Хуже чем это.

Вышинский. Хуже чем ложь, чем вероломство? Тогда найдите этому определение сами. Было ли это предательством?

Каменев. Вы сами нашли это слово.

Вышинский. Подсудимый Зиновьев, вы подтверждаете это?

Зиновьев. Да.

Вышинский. Предательство? Вероломство? Двурушничество?

Зиновьев. Да.

А вот как Каменев признал свою вину:

«Мне дважды была сохранена жизнь, но есть предел всему, есть предел великодушию пролетариата, и этого предела мы достигли… Мы здесь сидим бок о бок с агентами иностранных секретных служб. У нас было то же самое оружие, наши руки переплелись до того, как наши судьбы скрестились здесь, на этой скамье подсудимых. Мы служили фашизму, мы организовали контрреволюцию против социализма. Таков путь, который мы избрали, и такова западня подлого предательства, в которую мы попали».

Зиновьев продолжал следующим образом:

«Я виновен в том, что был вторым, уступавшим лишь Троцкому, организатором троцкистско-зиновьевского блока, который поставил себе цель убийства Сталина, Ворошилова и других руководителей… Я признаю себя виновным в том, что был главным организатором убийства Кирова. Мы вошли в сговор с Троцким. Мой дефектный большевизм превратился в антибольшевизм, и через троцкизм я пришел к фашизму. Троцкизм — это разновидность фашизма, а зиновьевизм — разновидность троцкизма».

Иван Смирнов, разгромивший в Гражданскую войну Колчака и сидевший рядом с Троцким в Революционном военном совете, заявлял:

«Для нашей страны нет иного пути, чем тот, которым она сейчас шагает; и нет и не может быть другого руководства, нежели то, что дано нам историей. Троцкий, который посылает директивы и инструкции по терроризму и считает наше государство фашистским, — это враг. Он находится по ту сторону баррикад».