О'Санчес - Пенталогия «Хвак»

• Название: Пенталогия «Хвак»
• Автор: О'Санчес
• Жанр: Фэнтези

От Автора:

Здесь, в этом файле, я выложил всю пенталогию «ХВАК», все одиннадцать произведений цикла, именно в авторском порядке чтения. В свое время я написал первую вещь цикла — это коротенькая «Прелюдия к Хваку», и почти сразу же, вслед за нею, как бы эпилог к еще не созданной эпопее — это «Постхвакум». И между ними уже разместились пять романов и четыре перепутья. Получилось сродни тому, как строится музыка в джазовых композициях по заданной теме. Я знавал читателей, которые «проглатывали» всю пенталогию за вечер, за два, но… Каждый, конечно, волен поступать по своему усмотрению, тем не менее, лучше бы читателям не спешить: роман огромен, мир в нем описанный, тоже очень велик, вдобавок, соприкасается с «Нечистями», «Я люблю время», «Осенняя охота с Мурманом и Аленушкой» и неторопливый читатель узнает гораздо больше, увидит гораздо ярче, поймет гораздо глубже, потому что роман я писал не на заказ и не для денег, в полную силу, именно в расчете на взыскательного и думающего читателя. Кстати, добавлю: книжный вариант романа слегка отличается от этого, который перед вами, ибо я не поленился, не пожалел времени и более трех месяцев вычитывал написанное, подправлял, выпалывал ошибки и опечатки, отшлифовывал… не трогая, разумеется, сюжетных линий. Большинство не заметит никакой разницы, но она есть. Файл огромен, однако здесь же, в разделе, он разбит на одиннадцать файлов поменьше, все последние правки внесены и туда. Всех желающих почитать — милости прошу.

P.S. В романе «Я люблю время» есть короткий эпизод знакомства Зиэля, Лина и маленького охи-охи Гвоздика. Я намеренно написал его чуть иными красками, нежели в «Воспитан рыцарем», как бы с другой точки обзора… Но без противоречий.

Последняя по времени авторская правка произведений цикла 18.07.12

---

— Зато и сносу им не будет. С горки-то идти куда как легче. Все у нас в Шихане хорошо, да одно плохо: круто в главный город идти, подниматься к ратуше, к базару…

— И все равно: вырасту — будут у меня сапоги… — Лин замялся, памятуя о страхах Суни и тетушки Тоши… — те самые, как у Зиэля.

— Ну и хорошо, дай тебе боги! Вот уж и дом наш недалеко… теперь в мыльню — и домой, свеженькие, не запылённые!

— А… всем нам обязательно?

Тетушка Тоша посмотрела на смущенного Лина и затряслась в добродушном смехе:

— Всем. Но порознь: тебе в ту дверь, над которой дубовая ветка, а нам вон в ту, с папоротником. Направо — мужчины, налево женщины и маленькие дети. Но ты уже взрослый парень… гм… уже при оружии… да, и поэтому тебе направо. Обе женщины громко захихикали, и Лин понял, что они смеются над тем, что он еще слишком маленький для своего ножа. Ну и пусть смеются, горячую воду он любит, можно будет и пузыри попускать…

В мыльне народу было немного, все занятые, молчаливые, но Лин сумел навлечь на себя гнев какого-то старичка. Вот как это было. Мыльник принял от тетушки Тоши три малых медяка, поклонился женщинам, указал им рукой, а Лина пропустил в свою сторону. Выдал ему небольшую кадушку, мочалку, мыла кусок, место на длинной лавке, чтобы раздеться, а сам ушел в выгороженную от мыльни каморку. Самая трудная загвоздка, которой боялся Лин, разрешилась на диво легко: Гвоздику нашелся при мыльне маленький загончик, и привязывать не понадобилось, а от предусмотрительной тетушки Тоши — подарок, вяленый кусок ящерного мяса, может, чуть жестковат, но Гвоздика устроило. Малыш охи-охи положил перед лапами угощение, облизнулся и словно бы проурчал мыслями: иди, иди, хозяин, я здесь потерплю…

Лин, в простоте своей, не посмотрел, как другие делают, да и пошел с куском мыла в самую потельню, маленькую комнатку, где раскаленные камни на жаровне прогревают ее до невозможности. Он очень не любил жаром дышать, но знал: посидеть немного — пот пробьет и грязь гораздо легче смывается… Вошел — посидеть да намылиться… Как вскинется на него старичок, что в одиночестве кости в той комнатке грел, как закаркает!

— Я тебе сейчас твою кадушку на голову надену! Убивец! Деревня! Пошел отсюда с мылом! Мыльник! Мыльник!..

Прибежал на крик мыльник, укоризненно покивал испуганному Лину, а когда дверь в потельню закрылась, пробурчал, наклонясь к мальчику поближе:

— В наши потельни с мылом нельзя, глаза и легкие разъест, больно горячо. Не бойся Мантушу, он не злой, а только потельню любит. Понял?

— Понял. — Лину было до слез стыдно, что в нем, абсолютно голом, за считанные мгновения угадали деревню, поэтому дальше он мылся наспех и без удовольствия, даже пузыри не попускал, как собирался. Однако за все время, что Лин мылся, сердитый старичок Мантуша так ни разу не вышел из потельни… Откуда Лину было знать о городских порядках, ведь он только в трактирной мыльне мылся, а там в потельной никогда не было ни запретов, ни особого жара. То есть, жар был, когда Мусиль колено пропаривал, или если у кого простуда, а при мытье — просто очень тепло…

Гвоздику хорошо: он Лина быстро дождался, зато с Тошей и Суней — совсем другое дело: нет и нет их! Вот-вот выйдет из мыльни этот крикливый Мантуша да опять начнет его ругать прилюдно, деревней честить, а они обе пропали как назло!

Тем временем Гвоздик успел сожрать свой кусок, дождаться Лина, заснуть у него на коленях, проснуться и захныкать, почуяв, что хозяин не в своей тарелке… Но они все моются и моются…

— Тише, Гвоздик, тише, сейчас пойдем. Дождемся и пойдем…

И случилось-таки нежеланное: вышел из мыльни старый Мантуша, ростом маленький, едва не с Лина… кашляет… Но старик ничего не закричал, не набросился с бранью, — он даже и не взглянул в их сторону, а побрел в свою, с палкой в одной руке и с узелком в другой… Слава богам!

— Ну что вы так долго! Тетушка Тоша, Суня, я уж думал, что вы раньше меня вышли и ушли!

— Как же мы ушли, когда мы здесь! У тебя все хорошо?

— Да.

— Тогда пойдем… Только не бежать… Спокойно, тихо, не поднимая пыли…

Тоша и Суня после мыльни были до краев наполнены благостью, на розовых щечках только улыбки, в глазах покой… Великое дело — мыльня!

Лину было странно: какая может быть пыль на каменной-то мостовой!? — но он не спорил, шел в ногу со спутницами, не спеша…

— Сейчас вернемся, туда-сюда по мелочи, да и спать до ужина! Вот это жизнь, вот это радость от нее! Да, Суня?

— Да, тетушка! Если только ничего на нас не свалится, когда вернемся…

— Боги милостивы, авось не свалится…

Боги действительно оказались милостивы к женщинам, хотя и не совсем в том смысле, которого бы они ждали.

Трактирный двор встретил их суматохой и десятком трезвых вооруженных стражников управы, под руководством одного из приказных той же управы: оказывается, пока Тоша, Суня и Лин с Гвоздиком ходили на базар и в мыльню, воин Зиэль успел поссориться с приисковыми золотоискателями, буйно гулявшими в этом же трактире, и насмерть зарубить секирой троих из них. Попутно участники ссоры перебили множество посуды и наломали мебели. Но что такое немудреная кабацкая мебель: столы на козлах да лавки с табуретами… Розыск шел отнюдь не по имущественному ущербу: его Зиэль покрыл из собственного кармана тут же, на месте, еще и кровь на полу свернуться не успела, а вот покойники… Добро бы в будний день обычная поножовщина, так тут бы и местный доглядчик из правобережной стражи управился, самостоятельно разобрал бы случай на правых и виноватых, но сегодня, в один из самых главных праздников… Как тут быть?.. Однако золото Зиэля и здесь подсказало всем правильный, всех устроивший выход из положения: вина за случившееся была на обеих сторонах, разгоряченных простыми и крепкими пьянящими напитками, а все обстоятельства дела Зиэль расскажет по розыску после праздника, придет сам в управу и объяснит дополнительно, как и что было. Трактирщик и свидетели — уже рассказали, что знали, а понадобится — и они на гору поднимутся, в управу сходят. Покойников увезли — два кругеля за труды похоронщикам, стража отсалютовала хозяину трактира и ушла, делить три червонца на десять человек (приказному — отдельные два червонца), трактирщику Тоху — уже заплачено, и еще будет… Вот только до черезследующего рассвета женщинам здесь работать нельзя, потому как — убиенные покойники были… Обычай — это обычай, пришлось Тоху посыльных посылать, да двух дополнительных слуг из другого трактира на полтора дня одалживать… А тетушке Тоше и Суне — в задние комнаты идти и носа не высовывать… Они бы и так должны были отдыхать до завтрашнего дня…

— Ох, ох, ох… Чем такой роздых, так лучше работать. И ведь каждый месяц одно и то же. Но уж тут ничего не попишешь, да и мужчин не переделаешь… А вот мой Тох — уже четвертый год… тьфу-тьфу не сглазить… — ни с кем на ножах не пырялся.

— Потому что все его боятся, тетушка…

— Цыц, стрекоза! Не боятся, а уважают, да и он знает, что я всегда сержусь за такое. И вообще он не шпынь, и не голодранец, и не разбойник по найму, как этот наш… бородатый… У него поважнее дела, чем людей увечить. Пойдем, Суня, до послезавтра нам всех дел — спать и сказки вспоминать да рассказывать.

Лину в своей жизни довелось насмотреться кабацких ссор, немало довелось, с увечьями и смертями… — жизнь такова. Где люди — там и оружие. Где еда — там и выпивка. А как соберутся все они в одном и том же месте — тотчас и непременные ссоры. Зазеваешься, не отбежишь от них подальше — быть беде, не раз и не два попадались непричастные под чужой нож, меч, секиру или топор… Мир так устроен, всюду так. Когда Лин сам вырастет, войдет в силу и возраст — тогда он и сам никого не испугается, а любого победит. И что особенно радовало Лина в этих его мечтах: что воином всякий может стать, простолюдин и дворянин, и монахи-воины бывают… В гладиаторской школе учат биться всеми способами: немало прославленных на всю Империю воинов вышли из гладиаторов. Говорят, раньше, в древние годы, в гладиаторах были одни рабы-невольники, а теперь подобное — большая редкость, потому что раб думает больше не о победах, не о славе, не о деньгах, а лишь о том, как бы посильнее навредить хозяевам, да сбежать… У них на побережье все об этом знают, поэтому на прибрежных землях — сплошь свободные люди, раба не встретишь. Свободным быть — лучше, чем рабом.

— Что?..

— Оглох, что ли? Есть хочешь?

Зиэль пообедал всласть и поотмяк, отвлекся памятью от дневных событий. По глазам видно: осоловел, сейчас пойдет спать, он любит днем поспать. А пока — с Лином разговаривает, да мозговые кости лениво погладывает, мозг оттуда выковыривает. Мозг в костях — настоящее лакомство, не хуже леденцов. И что такое три леденца для мужского живота? — жалкий, не стоящий упоминаний пустяк. Лин сглатывает и кивает: