Георгий Андреевский - Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков

• Название: Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков
• Автор: Георгий Андреевский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Прочая научная литература
• ISBN: 978-5-235-03179-1

Разнообразна и противоречива жизнь Москвы на рубеже XIX–XX веков. Уютная патриархальность московского быта взрывается здесь сапогами нового времени, неотвратимой тяжёлой поступью века электричества и металла, мировых войн и революционных потрясений.

Автор книги, привлекая обширнейший документальный материал, погружает читателя как в мирный неспешный ритм купеческой и мещанской Москвы конца XIX века, так и в предгрозовую атмосферу, которая ощущалась в Первопрестольной в начале века двадцатого. Со свойственной ему любовью к подробностям, которые и составляют суть повседневной жизни, Г. В. Андреевский, словно опытный гид, путешествует по лабиринту московских улочек, встречая на своём пути разных «типов и типчиков» — от обитателей московского дна до сильных мира сего, — время от времени обращаясь к более ранним событиям либо к годам своей молодости.

---

И хотя советы и намёки его далеко не всегда приводили к успеху, посетители ипподрома с такими, как Мишка, мирились, ведь плата за участие в игре у них была гораздо ниже той, что официально существовала на бегах, то есть 3 рубля 50 копеек, а потом и 10 рублей. Существовали простой и двойной тотализаторы. При простом тотализаторе выигрыш падал только на лошадь, пришедшую первой, при двойном — выигрыш составлялся из ставок на тех лошадей, которые пришли после первой и второй лошади.

Власть, и прежде всего полицию, обстановка стяжательства и азарта на ипподроме раздражала, и они не раз порывались тотализатор прикрыть. Ещё в октябре 1885 года московский обер-полицмейстер представил на имя московского генерал-губернатора В. А. Долгорукова рапорт, в котором сообщал следующее: «В последнее время на Бегах устроена организация в тотализатор, сущность которой состоит из ставок мелких кушей за скачущих лошадей, с условием, что сумма, составляющая ставки, распределяется между лицами, которым посчастливилось поставить свои ставки на лошадь, обогнавшую других, за вычетом 10 процентов в пользу Скакового общества. Игра эта, доступная по дробности кушей каждому, увлекает массы бедных людей и детей, преимущественно же рабочий класс, собирающийся на скачки в надежде пользоваться через тотализатор лёгкою случайною наживой. Скаковое же общество, поддерживая из личных видов это увлечение, продолжает скачки почти беспрерывно с весны до глубокой осени. Чтобы судить, какой капитал в среде бедных переходит от одних к другим лицам через увлечение игрою в тотализатор, достаточно указать на то, что в прошедшем году Скаковое общество выманило от них посредством тотализатора до 180 тысяч рублей и в нынешнем до 320 тысяч рублей и того в два года около полумиллиона рублей. Рассматривая игру в тотализатор как придуманное дельцами средство к лёгкой наживе, нельзя не принять во внимание, что она, будучи вполне азартною, кроме разорения бедных классов, служит, подобно играм в публичных игорных домах, к несомненному развращению играющих и в особенности детей». Заканчивался рапорт довольно витиеватой фразой следующего содержания: «Ввиду всего этого, находя игру в тотализатор крайне вредною, имею честь представить об этом на благоусмотрение Вашего сиятельства на тот предмет, не изволите ли Вы признать нужным воспретить её и о последующем почтить меня предложением».

Надо сказать, что своим рапортом главный полицейский столицы поставил генерал-губернатора в трудное положение. Опасаясь «наломать дров», Владимир Андреевич Долгоруков начертал на рапорте: «Повременить». Не стал спешить с решением этого вопроса генерал-губернатор и тогда, когда и городская дума приняла решение о том, чтобы просить его «о принятии мер к закрытию тотализатора». Казалось бы, закрыть тотализатор на ипподроме было проще, чем закрыть игорные дома и клубы, ведь создать подпольный ипподром с тотализатором намного труднее, чем подпольный карточный притон, и, следовательно, наступившие от закрытия тотализатора конкретные последствия будут ощутимее в обществе, чем красивый жест по пресечению карточных игр. Ни для кого не секрет, что у нас любят принимать правильные, но неисполняемые решения, позволяющие властям испытать чувство удовлетворения от проделанной ими на благо отечества работы, и не унывать тем, с кем этот закон призван бороться.

Короче говоря, генерал-губернатор запросил Петербург о существовании там тотализатора. Петербург ответил, что на Царскосельском ипподроме, на скачках в Царском Селе и в Петергофе тотализатор имеется. Нет его только на Красносельских скачках. При таком ответе московскому генерал-губернатору оставалось только напомнить господину обер-полицмейстеру о том, что доход от тотализатора идёт на улучшение породы лошадей и закрытие его явилось бы мерой, несогласной с государственными интересами. Единственное, что в данном случае он мог бы посоветовать для улучшения сложившейся там обстановки, так это поднять цены на все билеты до 10 рублей и запретить распространение на заводах ипподромных афиш.

Во всех этих повышениях цен волей-неволей прослеживается желание «приличного» общества отгородиться от «трудящихся масс». Ипподром, и прежде всего тотализатор, стал привлекать к себе внимание чистой публики, которой совсем не хотелось находиться на одних трибунах рядом с матерящимися, хриплоголосыми пролетариями. При советской власти, а точнее в 60–70-е годы прошлого столетия, когда разница между трудом и капиталом несколько стёрлась и контраст между классами уже не бросался в глаза, как до революции, все посетители ипподрома, независимо от своего социального положения, с удовольствием поглощали пирожки, которыми торговал мужик, одетый в белые штаны, белую куртку и белый колпак по самые брови. Он носил пирожки в ящике с крышечкой через плечо, в котором мороженщицы носили мороженое, и кричал: «Горя-а-чие пирожки!» Пирожок с капустой стоил 5 копеек, а с мясом — 10. Последние были особенно вкусные.

Года два-три тому назад я заходил на бега. Лошади там стали американские, а публика осталась нашей. Замызганные, матерящиеся мужики и под стать им их убогие «скаковые дамы».

Карты

Куда опаснее в отношении азарта были карты. В карты играли все и везде. Каторжане в Сибири делали карты сами и называли их «чалдонки» (чалдонами, вообще-то, называли ссыльные местных жителей в Сибири). Чёрную масть делали с помощью клея и сажи, красную — из клея и кирпича. Красные «очки» на дамах ставили кровью, получая после этого право играть.

Аристократы привозили из-за границы разные виды игры в ломбер (карты). Привозили и специальные ломберные столики. Е. А Сабанеева в «Воспоминаниях о былом» описывает, до чего доводила карточная игра её мужа в екатерининскую эпоху. «Началась карточная игра… — пишет она, — дни и ночи… шум, крик, брань, питьё, сквернословие, даже драки… Когда они расходились, то на мужа моего взглянуть было ужасно: весь опухший, волосы дыбом, весь в грязи от денег, манжеты от рукавов оторваны». Во времена крепостного права жертвами картёжной игры становились не только её участники, но и люди совершенно к ней не причастные. Крепостные крестьяне целыми сёлами вынуждены были ни с того ни с сего переселяться в другие места из-за того, что хозяева проиграли их в карты.

Азарт, алчность, самолюбование, отсутствие живых человеческих интересов, любопытства и, наконец, просто стремление выжить, обогатиться — всё это слилось в карточной игре. В стране, где хватало людей, желавших разбогатеть, но не имевших для этого возможностей, карты такую возможность предоставляли. Лучше было бы, конечно, если бы эти люди вместо того, чтобы пропадать в карточных притонах и клубах, стали вместо европейцев, переехавших в Америку, добывать золото на Аляске или в Магадане или занялись ещё чем-нибудь полезным. И сами бы разбогатели, и стране пользу принесли. К сожалению, этого не произошло. Далеко было до Аляски, а до любого стола, где можно было раскинуть карты, — два шага. И вот в каком-нибудь ресторане «Порт-Артур» на Большой Никитской или «Тверь» у Страстного монастыря шулера без кирки и лопаты осваивали свой Клондайк.

В карточных притонах Хитрова рынка и Драчёвки шулера называли себя «игроками». «Понимающими игру, но без рук» называли тех, кто знал все приёмы, но не умел руками превращать дам в шестёрки и тузов в двойки. «Играющими» называли тех, кто мог вести любую игру, но без фокусов, и выигрывал на соображении и расчёте. Только настоящим «игрокам» удавалось пробиться в карточные клубы. В мире картёжников и шулеров карты называли «пеструшками», а «стричь барашка» означало обыгрывать клиента. Лето для шулеров было временем «сенокоса». Много их тогда путешествовало в поисках добычи на пароходах по Волге. «Работали» они обычно втроём-вчетвером. Сев на пароход, делали вид, что не знают друг друга. Потом завлекали какого-нибудь молодого купчика перекинуться в картишки. Садились играть и поначалу проигрывали, вовлекая жертву в игру. Потом, конечно, обыгрывали. Шулера помнили все вышедшие из игры карты и поддерживали главного своего игрока условными словами и взглядами, давая знать, какие у них карты, а также какие карты у жертвы. Настоящие игроки уже со второй игры теми же картами успевали заметить обратную сторону старших карт и во время сдачи эти карты брали себе, а «барашку» скидывали карту, находившуюся внизу колоды. Зная это, опытные люди всегда внимательно смотрели на руки сдающего, с тем чтобы его большой палец был плотно прижат к верхней карте колоды, а безымянный палец не касался нижней, зная которую, он мог скинуть вместо верхней себе, если она хорошая, и жертве обмана, если плохая. Хотя это и не спасало от проигрыша, но всё-таки мешало шулеру обманывать свою жертву. Посещали шулера и купеческие свадьбы. Гости на свадьбах, как это обычно бывает, собирались самые разные: родственники жениха и невесты, друзья их детства, соседи новобрачных и пр. Большинство не знало друг друга, и далеко не всегда их друг другу представляли, как это обычно делалось в «благородных» домах. Так что приходи, кто хошь, только оденься прилично и танцуй, ешь, пей сколько влезет. Так вот картёжники приходили на такую свадьбу, садились играть, обыгрывали подгулявших купцов и смывались. Облапошенные купцы, поняв, какую глупость они допустили, только спрашивали: «Не знаете ли, кто был сей Моисей?» — но ответа на свой вопрос не находили.