Леэло Тунгал - Товарищ ребёнок и взрослые люди

• Название: Товарищ ребёнок и взрослые люди
• Автор: Леэло Тунгал
• Издательство: КПД
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 9789985899762

Сколько написано книг-воспоминаний об исторических событиях прошлого века. Но рассказывают, как правило, взрослые. А как выглядит история глазами ребёнка? В книге «Товарищ ребёнок и взрослые люди» предстанет история 50-х годов XX столетия, рассказанная устами маленького, ещё не сформировавшегося человека. Глазами ребёнка увидены и события времени в целом, и семейные отношения. В романе тонко передано детское мироощущение, ничего не анализирующее, никого не осуждающее и не разоблачающее.

Все события пропущены через призму детской радости — и рассказы о пионерских лагерях, и о спортивных секциях, и об играх тех времён. Атмосфера романа волнует, заставляет сопереживать героям, и… вспоминать своё собственное детство.

---

Но песни песнями, а в один прекрасный день, когда мы с тётей Маали в прачечной комнате раскатывали валиком постельные простыни, в дверях прачечной вдруг возник тата — красивый, высокий, широкоплечий — и, поздоровавшись, сразу спросил:

— Дочка, не хочешь ли ты сейчас вернуться домой?

Я бросилась ему на шею так, что он даже выронил из руки на пол свою шляпу. Но, к счастью, не в мыльную лужицу. Я с трудом дождалась, пока тата съел предложенную ему тётей яичницу с салом и выпил чашку кофе. Домой, наконец-то, домой! Про свист, который, несмотря на все мои старательные упражнения, не очень-то у меня получался, тата, к счастью, не вспомнил, и я, конечно, не стала ему напоминать об этом.

Разговор взрослых казался таким нудным и бесконечным — как всегда, говорили про адвоката, следователей и других не имевших значения делах, так что, когда мы, наконец, стали уходить, тате несколько раз пришлось мне напомнить, что надо сказать тёте Маали «Спасибо!» и вежливо пожать руку.

Тётю мне стало немножко жалко, когда она, стоя в калитке на улице Вярава, помахала нам вслед: долго она теперь не услышит «Сормовскую лирическую» и не получит в магазине два кило сахара…

Когда шли мимо детского дома, было как раз то время, когда все дети были во дворе и среди них мой будущий брат или жених Энгельс.

— Посмотри, какие красивые рыжие волосы у него! И каждый волосок по-своему завивается, как твой штопор! — указала я рукой на мальчика. — Возьмём его мне в братья, ладно?

Тата не смог рассмотреть рыжего, потому что тётя в синем халате вышла на крыльцо и крикнула: «Коля!» И ещё что-то по-русски. Как я сообразила, она позвала Колю. И мой избранник что-то крикнул ей в ответ — тоже по-русски, и побежал в дом.

Энгельс оказался русским! Такой красивый маленький мальчик — и уже совсем русский!

— Может, насчёт этого мы ещё подумаем, — сказал тата, и я не стала с ним спорить.

Все сохранилось

В деревне весна была в полном разгаре: перед нашим домом всё было жёлтым от одуванчиков, а чуть подальше под каштанами цвели перелески, как синее озеро! Река за это время сильно наполнилась, и вода плескалась у подножья берёз, росших перед домом. В начале канавы у серебряных ив корячились тёмно-коричневые лягушки. Они смотрели оттуда, как настоящие хозяева, и издавали странные звуки, напоминавшие тарахтение татиного мотоцикла.

Наши комнаты стали будто немного сумрачнее и казались заброшенными, даже целлулоидная головка Кати была вроде бы холоднее, чем прежде… Но всё моё имущество было в сохранности: Кати, медведь с трясущейся от старости головой, коробка с кубиками, цветные карандаши и стопка книг. И коробка из-под мармелада с запасами на случай войны лежала нетронутой в книжном шкафу. Склад с военными припасами теперь пополнился подаренной мне тётей Маали жестяной коробкой, на крышке которой была надпись «Драгоценные камни». В этой коробке уже было кое-что припасено: четыре кусочка сахара, половина трубочки с эвкалиптовыми таблетками и несколько печений в виде костей. Коробка «Драгоценные камни» предназначалась для посылки негритянскому певцу Полуробсону: её он сможет сунуть в карман, когда будет удирать от проклятых поджигателей войны, которые морят негров голодом, бичуют и угрожают убить. У эвкалиптовых пастилок был противный едкий вкус, но для голоса певца они должны были быть полезными. Из кармана татиного пиджака я утащила коробок со спичками для Полуробсона, чтобы в кромешной ночной тьме, царящей в Америке, он мог зажечь хотя бы свечку. Он, бедняга, и сам был лучом света в царстве тьмы, как сказала радиотётя. Хорошо бы где-нибудь достать и саму свечку и, может быть, несколько кубиков какао, и тогда я могла быть спокойной за беднягу Полуробсона. Отправление посылки я решила доверить заботам тёти Анне: она всё равно каждый месяц ходит на почту посылать дяде Эйно в лагерь для заключённых копчёное мясо, сахар и журналы, так что посылка негру не должна причинить ей много дополнительных хлопот!

Радио «Москвич» за время моего отсутствия совершило большое развитие: песни Полуробсона там исполняли уже на эстонском языке! Пел их Отть Раукас, у которого был почти такой же низкий голос, как у самого негритянского певца: «Миссисипи — волны катит мощно, баржи с хлебом по реке плывут, труд наш тяжек, и лишь тёмной ночью в сне коротком можно отдохнуть…» До того грустная песня, что хоть начинай собирать запасы и для Оття Раукаса!

Ой, в радио появилось много новых песен! У меня даже возник страх, успею ли я все их выучить. Дала себе совет, что хотя бы песни детского хора Дворца пионеров надо запомнить: в этом хоре пела и Марью Тарре, которой я восхищалась! Разве не здорово, если встречу маму песней «Пионер я, пионер я, но, друзья, инженером стану я. Я в мечтах специалист и строитель-коммунист!» Так же задорно звучала и узбекская народная песня «Цып-цып-цып цыпляточки, милые ребяточки!» и белорусская «Там-там-там там, тара-рара, картошка — наша главная еда!»

Очень было жалко, что майский праздник в школе прошёл без меня — наверняка я там выучила бы что-нибудь новенькое! Гирлянды из плауна ещё висели под потолком зала и вокруг картин, но «Молотильню» станцевали без меня, и гимнастические пирамиды с флажками, и стихи про товарища Лаара… Ничего не поделаешь, придётся мне с моим народным костюмом ждать следующего праздника в школе. Да, да, — бабушка Минна Катарина сшила мне, наконец, мустъяласкую народную юбку, для которой мама давно подыскала подходящие куски ткани!

— Пожалуй, это не совсем точная мустъялаская юбка, — заметил тата, отдавая мне подарок, — но зато она имеет историческую ценность: бабушка Мари сделала эти ткани из шерсти своих овец, а бабушка Минна Катарина сшила юбку! В ней пойдём встречать маму, когда она освободится!

У мамы в шкафу висела такая же юбка. Она надевала её, когда ездила на Певческий праздник и когда на школьных праздниках дирижировала хором. Полагающиеся к народному костюму народные брошки тата обещал скоро починить — для этого надо было только принести из школы колбу и найти немножко олова.

— Ты уже большая девочка, и ты — молодец! — похвалил меня тата.

Совсем хорошо быть большой и молодцом — даже тётя Людмила больше не сердилась, когда теперь я в большинстве случаев ходила с татой на его уроки. Говорили, что тётя Людмила уходит из нашей школы, потому что и сама чувствует, что не может хорошо справиться с руководством эстонской школой. И понимание этого сделало её веселее и добрее, и когда я однажды, сидя в канцелярии, где шёл педсовет, стала от скуки играть с Ноги и Котой в урок физкультуры, директорша меня не ругала, а нашла в ящике своего стола какую-то штуковину и позволила мне с ней играть. На двух длинных деревянных планках было два бочоночка, и если тихонько двигать одну планку вперёд, из одного бочоночка высовывался медведь, а если двинуть назад, из другого бочоночка выглядывал мужичок с бородкой клинышком.

— Это Ленин? — спросила я, и все учителя, кроме таты и тёти Людмилы, рассмеялись. Но и тогда тётя Людмила не рассердилась и не нахмурила брови, как тата, а лишь сообщила:

— Нет, это сказка «Мужик и медведь».

Я играла в эти прятки мужика и медведя, пока учителя не обсудили все свои скучные дела. Когда директорша сказала: «Товарищи, совещание окончено!», у меня медведь и мужик уже выяснили отношения — ни тот, ни другой больше не осмеливались высунуться из своего бочонка. Означало ли это, что в такой игре не бывает ни победителей, ни проигравших?.. Тата пообещал тёте Людмиле исправить игрушку, но он и раньше много чего обещал!

Среди школьников

Солнечные лучи падали как дождь! Всюду под деревьями и на зелёном склоне берега были удивительные жёлтые солнечные пятна. Весь мир пропах солнцем и большими жёлтыми одуванчиками, которые раскрывались буквально с хлопком. По реке плыли белые облака, и между ними суетились и мягко покрякивали дикие утки со сверкающими синими шеями.

У таты был урок рисования, и он вывел учеников на двор. Они сидели на табуретах с альбомами для рисования на коленях и слушали сложные объяснения учителя про перспективу, горизонт и другие вещи, для понимания которых надо быть школьником.

Кроме меня среди больших детей оказался и маленький родственник школьной нянечки Анни — мой друг Юри. Он вообще-то жил со своими папой и мамой в городе, но иногда приезжал в гости к тёте Анни и обычно проводил половину времени у нас. Ему нравились собаки, но белый шпиц тёти Анни Морган был очень старый, почти глухой и слепой и рычал на детей. Наша Сирка, да и исчезнувший Туям были гораздо терпеливее, и с ними можно было играть в преследование убийц, что очень нравилось Юри, и в школу — это была одна из моих любимых игр. При плохой погоде можно было играть в прятки или в «трипс-трапс-трулли», а иногда тётя Анни давала нам на время свою удивительную игру в мозаику, которая когда-то принадлежала Верене, дочке помещика фон Бремена. Но когда Гитлер позвал всех немцев домой в Германию, Верена, уезжая, оставила игру в мозаику тёте Анни на память. Юри умел так мило просить эту игру у тёти Анни, что иногда нам разрешалось даже выносить её во двор и раскладывать на траве. Игра состояла из четырехугольной доски с полированными рамками, в которые надо было уложить лица клоунов, изображения дам и господ в странных шляпах — каждая такая частичка была особого вида и величины, и требовалось несколько часов, прежде чем удавалось собрать всю пёструю картину.