Ян Отченашек - Хромой Орфей

• Название: Хромой Орфей
• Автор: Ян Отченашек
• Жанр: Проза

---

Он ходил кругами вокруг замершего Павла, и в нем вдруг стал явствен особый интерес к Павлу: этот интерес вынырнул из-под насмешливой и самоуверенной невозмутимости, к которой Павел уже привык, и подчинил себе все движения Прокопа. Он ткнул указательным пальцем в Павла.

- А чего, собственно, хочешь ты? Да ты и сам не знаешь! Нашему поколению не дано идиллий. Мы вползаем в апокалиптические времена, и я не строю себе никаких иллюзий, никаких! Разгромить немцев - это еще не решение. Нынче уже гораздо важнее, что будет после всего этого... Что? Мир, каким мы все его представляем. Не сомневаюсь, что и ты в своих розовых мечтах представляешь его таким, уверяю тебя, иначе я не стал бы с тобою возиться, - мир, в котором еще будет место для человечности, для интеллекта... для красоты, - или новое варварство, чуждое нам. Повторяю: чуждое нашей стране и, может быть, еще более страшное и могущественное, потому что более обоснованное идейно! - Он остыл: перевел дух, усмехнулся меланхолически, и в голосе его зазвучала грустная усталость. - Если б мог человек избирать эпоху, в которой он хотел бы жить... если бы! Тогда я не сидел бы тут с тобою. Нет, я не преувеличиваю, к сожалению! Вот почему - понимаешь теперь? - вот почему уже сейчас надо собирать воедино всех интеллигентных, порядочных людей, учиться понимать... другими словами - вооружаться, готовиться... Об одном прошу тебя - не поддавайся всем этим истрепанным панславистским лозунгам, выброшенным на потребу черни и тупоголовой толпы, всей этой болтовне о братьях-освободителях... Как видишь, я с тобой откровенен... Не воображай, что они спят! Блажен, кто верует... Они уже теперь сбиваются в кучу, чтоб захватить весла...

- Кто - они?

Озадаченный прямым вопросом. Прокоп замер на месте, оглянулся.

- Тебе особенно к лицу выражение грудного младенца.

Кошка за окном вспрыгнула на крышку мусорного бака, с царственным видом озирая грязный, покрытый сажей мир.

- Я серьезно.

- Как видно, ты считаешь мои опасения преувеличенными.

- Я считаю все это свинством, - сдавленным голосом проговорил Павел. - Ты меня не за того принял.

- Вижу. И кажется, напрасно говорил так открыто, - вздохнул Прокоп. Надеюсь, по крайней мере ты будешь держать язык за зубами. Я бы не советовал тебе звонить.

Павел усмехнулся с отвращением:

- Да и не о чем...

Собеседник его уже успел натянуть привычную маску надменного спокойствия. Дурачок, ты меня не можешь оскорбить, - явственно говорило пергаментное лицо. С нарочитой небрежностью Прокоп стал перебирать бумаги на столе, давая понять, что считает аудиенцию оконченной.

- Не понимаю, впрочем, зачем ты вообще дал себе труд приходить сюда, сказал он, не поднимая головы.

Павел, шедший к двери, обернулся:

- Я тоже.

Взялся за ручку двери - она была заперта изнутри. К чему? Павел повернул ключ, вырвался на улицу и так хлопнул дверью, что задребезжали стекла.

Куда теперь? К ребятам? Поговорить бы с кем, выложить все, что на душе... Да кому? Гонзе? Этот еще ближе других, хотя и он...

Нет, этого словами не выразишь.

Павел перевернулся на бок, вперил глаза в раскаленную проволоку лампочки; вокруг наслаивалась тишина. Горы тишины! Ее можно было трогать руками. Почему она молчит? Ведь дышала здесь, смеялась, телом своим касалась его - и вот уже лицо ее в нем расплывается, даже не слышит он ее далекий голос, потому что время - самая страшная даль. Почему она не откликается больше?

На ходу Павел потушил лампу - и настала тьма, в ней он сбежал по гулкой лестнице - сырость подъезда, дверь, широкая, тяжелая дверь, через которую тогда вошла она, и вот улица с шорохом дождя. Павел глубоко вдыхал влажный воздух, подставил дождю лицо, капли нежно постукивали по его векам, он слизывал капли языком с губ.

Бежать от себя - в этом было неожиданное облегчение; Павел без цели бежал по улицам, и только будка телефона-автомата, вдруг выступившая перед ним из промозглой темноты, остановила его бег.

Огонек спички метался по густым строчкам телефонной книги. Павел долго прижимался ухом к холодной трубке - никто не отвечал. Еще раз! И когда уж хотел повесить, услышал сквозь писк и потрескивание далекое, едва различимое "алло!".

- ...Вы слышите меня, Моника?.. Нет, нет, ничего не случилось, не пугайтесь, я не хотел вас отрывать, я только...

- ...приходите... Нет, что вы, не помешаете, я ждала вашего звонка, честное слово! Все равно не могу спать. Я буду ждать вас в подъезде, давайте скорее...

XIV

Эта ночная смена началась, как любая иная, и ничто не предвещало, что она не изгладится из памяти. В половине седьмого провыла сирена, и двенадцатичасовая вечность развернулась как скучный ковер, по которому топать и топать вплоть до мутного рассвета.

Гонза пробежал глазами свою карточку у контрольных часов: ага, приход отмечен в четыре! Чудесно. Оглянулся; мастер Даламанек склонился над своим столиком с бумагами; он, несомненно, знает обо всех этих проделках, но у него другие заботы. Ведь завтра четверг, день, когда немецкое руководство и свирепый божок Каутце созывают на совещание начальников цехов и мастеров. Тоже мне совещание! Кто там советуется? Сгоняют, как собак, в кучу и грозят тюрьмой! "Империя, - твердит каждый раз Каутце, - не собирается больше терпеть безобразие, которое тут творится, в то время как она ведет титаническую борьбу!" Ничего, пока он только глотку дерет, дело не так плохо. Кое-что можно свалить на катастрофически скверное снабжение - вражеские налеты все чаще нарушают доставку, - кое-что на чудовищную аварийность, без конца все перемещают, переставляют, дня не проходит без происшествий! Бардак, не завод! Саботаж! Это слово растет, щекочет спину сотнями паучьих ножек. И чем все это кончится, господи боже мой?

"Малявка" Густик корчился на стуле между железными шкафчиками в гардеробной, кулаками месил свой живот. Видно, съел какую-нибудь тухлятину.

- Б......я жизнь, - кряхтел он в перерывах между приступами боли. - Лучше подохнуть, чем вот так... Папенька с маменькой позабавлялись пять минут, а ты теперь мучайся, как собака!

- Факт, сплошное дерьмо, - мужественно поддакнул Богоуш.

- Не говори грубостей! - прикрикнул на него Пепек, натягивая рабочие брюки. - В ад попадешь! - добавил он, многозначительно кивая в сторону Архика.

Когда тот скромно удалился из гардеробной, Пепек созвал ребят в кучку.

- Андела поклялась, что после полуночи в малярке распробует нашего небесного женишка...

И он захихикал, представляя, как этот святоша падет в объятия многоопытной шлюхи из фюзеляжного.

- Сомневаюсь, - сказал Леош, чтоб раззадорить Пепека.

- На что спорим? Она с него штаны стащит, не успеет он аминь сказать! Она его уж надкусила. Вчера я слыхал, как она ему пела: мол, тягостна ей эта грешная жизнь, и ужасно ей страшно, что в пекле так жарко... Даже слезки цедила! Слыхали бы вы, как он ее на путь праведный наставлял да звонил об этом самом милосердии... Нет, он уж с головой увяз, так и трясется. А кто при нем что вякнет, тот подлец...

Пришел Пишкот и, как всегда, внес с собою приятное оживление.

- Ну, как Попрыгунчик, Пишкот?

- Вчера, как гнались за ним, перескочил через Влтаву и трамвай сковырнул. Пятый номер.

Милан нахлобучил на голову свою знаменитую шляпу с пробитыми полями и, не сводя глаз с Бациллы, который тихонько жевал у своего шкафчика хлеб с маслом, поддержал рассказ.

- Слыхать, он теперь все на жирных нападает, - убежденно проговорил он. На твоем месте, Бацилла, я бы не вылезал ночью на улицу. Отвали-ка! - И он, не ожидая разрешения, отломил кусок от бутерброда Бациллы, который тот ел, и затолкал себе в рот.

- Очень важно, - коварно заметил Леош, - на чьей стороне будет Попрыгунчик, когда разразится твоя революция, Милан.

- Дурак!

Гонза подошел к Пишкоту:

- Курнуть нету? Верну, когда паек выдадут.

Пишкот сокрушенно почесал в лохматой голове.

- Нету, дружище. Вчера, вишь, дождем мою лавочку залило. Известно было, что Пишкот не стесняется нагнуться за самым крошечным, хотя бы даже и затоптанным окурком; он называл это "ловить тигров". Окурки он прятал в жестяную коробку из-под боснийского табака, чтоб они пропитались запахом, и свертывал из них цигарки или "фаустпатроны".

- Впрочем, лично я эту проблему решил, - продолжал он, двигая бровями, только это не для неженок.

Пошарив в глубине своего шкафчика, он подал Гонзе цигарку, подозрительно шелестевшую в пальцах.

- Подохнуть можно! Солома или похоронный венок?

Гонза закашлялся после первой же затяжки, слезы брызнули у него из глаз, но он не сразу сдался.

- Травка от ревматизма. Марки "Лесняк"! - Пишкот имитировал голос диктора из кинорекламы. - Не забудьте! "Лесняк! Легкий, нежно ароматический! - Он шутовски ухмыльнулся. - Черт побери, не может же это вредить здоровью, раз в аптеке куплено, а? Мой фатер выращивает самосад в цветочном горшке, по-моему, он никогда не вырастет. Вчера папахен срезал стебелек, на нем еще и листочков-то не было, и высушил в духовке. Ему-то нипочем это зелье, но обыкновенного человека от одной затяжки пронзает насквозь, до пяток, и он сейчас же в слезы, как на похоронах...