Максим Ларсонс - В советском лабиринте. Эпизоды и силуэты

• Название: В советском лабиринте. Эпизоды и силуэты
• Автор: Максим Ларсонс
• Издательство: Стрела
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1932

«То, что я предлагаю читателю в этой книге, это ряд эпизодов из моей жизни в Советской России, а также из моей советской службы заграницей. Эпизоды эти отвечают действительности. Я ничего не преувеличил, я не окрасил событий ни в темную, ни в светлую краску».

М. Я. Ларсонс

---

Я перевел Фуксу добросовестно и внушительно слова Горького, который видимо был очень взволнован.

Фукс, вообще, ничего на это не ответил, но пытался перевести разговор на другие темы. Горький настойчиво повторял свои утверждения и категорически желал узнать, как относится Фукс ко всем этим преследованиям и известны ли они в Германии. Фукс, напротив, столь же настойчиво увиливал от вопросов Горького и давал на них крайне уклончивые ответы.

Горькому, наконец, этот разговор надоел и он мне сказал:

«Вы не должны ему переводить того, что я Вам сейчас скажу. Мне совершенно ясно, что этот субъект не желает мне отвечать, он не хочет понимать того, что я ему говорю. В таком случае, дальнейшая беседа бесцельна, это просто ненужная потеря времени. Пожалуйста, передайте г-ну Фуксу, что я очень рад был с ним познакомиться и желаю ему счастливого пути».

На этом наш визит Горькому и окончился[8].

Конечно, Фукс посетил также и главаря «Северной Трудовой Коммуны», тогдашнего хозяина Петербурга, тов. Зиновьева, и вел с ним в гостинице «Астория», где он жил со своей женой Лилиной, в моем присутствии долгий разговор.

Зиновьев дал мне официальное удостоверение, согласно которому предписывалось всем учреждениям оказывать мне в пути всяческое содействие и предоставлять в мое распоряжение, по моему требованию, паровоз и вагон.

Зиновьев сказал мне: «Поезжайте прежде всего в Двинск, там Вы увидите, как Вам дальше ехать. Везде стоят неприятельские отряды, и я должен предоставить Вам выбор, куда Вы хотите дальше ехать».

На этот раз мы получили хороший вагон II класса в наше исключительное распоряжение. Мы явились вечером на вокзал в Петербурге с нашей стражей из шести солдат и нашими многочисленными чемоданами. Начальник станции указал нам предназначенный для нас вагон. Я вошел туда, но вагон был уже занят людьми, уезжавшими в Двинск и Латвию. Когда стража принялась освобождать вагон, начались неприятные сцены. Один из пассажиров, гласный петербургской районный думы, мой земляк, пробиравшийся на родину, Курляндию, заклинал меня по-немецки оставить его в вагоне. Он, оказывается, с большим трудом нашел место, а теперь он должен выйти из вагона, это было бы ужасно. Я близко подошел к нему и сказал:

«Я не могу Вам объяснить, почему я здесь. Я бы очень хотел взять Вас с собой, в этом вагоне, но я не могу. Уверяю Вас, это немыслимо». И я указал рукой на стоящую позади меня группу с чемоданами.

На вокзале царил невероятный беспорядок, который можно было везде наблюдать в те времена, вслед за окончанием войны. До отказу набитые вагоны, часто с выломанными оконными стеклами, пассажиры, стремящиеся несмотря ни на что пролезть в переполненные вагоны, мужья, ищущие в толпе своих жен, дети, потерявшие родителей.

Секретарь Зиновьева, Г., проводил нас на вокзал и оставался там до отхода поезда. Отход поезда задержался по каким-то причинам. Тогда Г. начал грубо кричать на начальника станции и угрожал ему привлечением к ответственности за саботаж, если поезд чрез несколько минут не двинется.

Наконец, мы отъехали и прибыли на следующее утро в Двинск. Там я узнал от начальника станции, что прежнее буржуазное латвийское правительство должно было очистить город Ригу и что там провозглашена латвийская советская республика. Правда, это известие дошло до Двинска только как слух и за достоверность его он ручаться не может. Переговорив с Фуксом и его спутниками, я решил двинуться с ними дальше в этом же вагоне в Ригу. В то время на этом участке вообще не было никакого железнодорожного сообщения. Я потребовал тогда на основании Зиновьевского мандата паровоз и выехал в моем вагоне в направлении Риги.

Когда мы приехали на станцию Огер, в 2 ½ часах от Риги, мы увидели, что мост через Двину был взорван. Все места по пути нашего следования представляли картину самого страшного разрушения. Здесь война свирепствовала в самых ужасных формах, дома были сожжены и пробиты снарядами, население рассеяно и изгнано. Мы принуждены были оставить наш вагон и паровоз, достали после длительных поисков лошадь и крестьянские сани и отправились с чемоданами и всеми вещами через замерзшую реку на противоположный берег Двины. Там, после бесконечного ожидания, нам предоставили другой паровоз и вагон, и в тот же день 3 января 1919 г. вечером мы прибыли в Ригу.

Я велел солдатам перенести чемоданы и прочий багаж в гостиницу недалеко от вокзала, где мы все, т. е. Фукс, его спутники и солдаты, и поместились. Затем я отправился с Фуксом в 9 ч. вечера по совершенно вымершим улицам города — по случаю осадного положения всякое уличное движение после восьми часов вечера было строго воспрещено — к Стучке, главе вновь образовавшегося накануне латвийского советского правительства.

Стучка, человек лет 45-ти, был прежде адвокатом в Митаве, и я знал его еще раньше. Он не был салонным коммунистом; это был убежденный идейный человек, принадлежавший с юных лет к левому крылу латвийской социал-демократии. После большевистского переворота он занимал видное место в комиссариате юстиции в Москве, где я с ним, за месяц до этого, еще обсуждал вопрос о новом консульском уставе. Это был человек с ограниченным горизонтом и не особенно выдающейся интеллигентностью, но без шовинистических тенденций, которого советская власть в Москве давно уже наметила в качестве будущего главы латвийского советского правительства.

Фукс попросил Стучку дать ему надежную стражу для сопровождения его и спутников через Латвию, так как обычный путь через Митаву и Литву несомненно представлял кратчайший путь в Германию. Я объяснил Стучке, что мне было поручено проводить Фукса и его спутников до ближайшей надежной советской границы и что я считаю свою задачу с прибытием в Ригу выполненной. Я передаю теперь Фукса и его спутников Стучке и предоставляю ему дальнейшее. Я намереваюсь, если это возможно, уже на следующий день вечером отправиться в Москву со всею стражею из шести солдат прямым путем через Режицу, и был бы ему очень признателен, если бы он нашел возможным предоставить в мое распоряжение отдельный вагон второго класса. До предполагаемого отъезда Фукса со спутниками в Митаву, я, разумеется, буду заботиться о них по-прежнему. Стучка согласился с моим предложением и обещал сделать все возможное, чтобы Фукс со спутниками могли на следующий день уехать.

Так как от Митавы уже не существовало никакого железнодорожного сообщения и Фукс со спутниками должны были до какой-либо литовской или германской железнодорожной станции продолжать путешествие в санях, а из Риги нельзя было ни в коем случае установить, в каком направлении можно было безопасно достигнуть ближайшего железнодорожного сообщения, то возник вопрос о взятом из Москвы багаже, в особенности о большом сундуке. По этому поводу между Фуксом и его спутниками возникали несогласия уже во время пути. Фукс считал, что в случае нужды придется оставить сундук в Риге, так как если путешествие от Риги будет не вполне безопасным, то этот сундук может только весьма затруднить Фукса и его спутников и даже подвергнуть их смертельной опасности. Маленькие чемоданы можно легко переносить в руках, большой же сундук будет только опасным балластом. Оба австрийца протестовали против намерения Фукса, так как в большом сундуке находились — как я мог уловить из разговора — брошюры, воззвания и прочий агитационный материал на немецком языке, без которых, по мнению одного из австрийцев, вообще не стоило возвращаться на родину. В маленьких чемоданах также был уложен агитационный материал, главным же образом, в них находились большие денежные суммы в царских рублях.

После разговора со Стучкой Фукс все-таки счел правильным оставить большой сундук в Риге. Я тоже был убежден в том, что большой сундук мог подвергнуть трех путешественников самой серьезной опасности. Поэтому Фукс и я на следующий день, несмотря на протесты обоих австрийцев, перевезли сундук в автомобиле, предоставленном в наше распоряжение латвийскими советскими властями, в отделение государственного банка в Риге. Я сдал сундук, под соответствующую квитанцию, латвийскому комиссару финансов Карклину, которого я увидел снова через пять лет в качестве заместителя начальника валютного управления в Москве.

Фукс становился в пути все нервнее, в особенности, когда обнаружилось, что нужно будет предпринять опасное путешествие из Митавы в Германию на санях. Несмотря на то, что я объяснял ему все свои распоряжения, которые приходилось делать в пути, и старался все проводить в полном согласии с ним, все же то обстоятельство, что он не понимал по-русски и поэтому не мог непосредственно воспринимать всех моих разговоров и переговоров, привело его в весьма раздраженное состояние. Так как я к тому же вел себя весьма сдержанно и не присоединялся к неумолчному хвалебному гимну, который Фукс и его спутники распевали по поводу всего совершающегося в России, а большею частью молчал, разве только возражал на слишком уже бессмысленные замечания моих спутников, то Фукс считал меня врагом советского строя. Однажды, в сильном раздражении, он заявил, что считает всех меньшевиков без различия оттенков, в том числе и меня, активными борцами скрывающейся под поверхностью контрреволюции.