Шарль де Костер - Фламандские легенды

• Название: Фламандские легенды
• Автор: Шарль де Костер
• Издательство: Издательство «Наука»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1976

«Легенда об Уленшпигеле» Де Костера, затмившая собой другие его произведения, оставила в тени все, что писатель создал раньше и позже своего шедевра. В том числе и блещущие талантом «Фламандские легенды» – сборник новелл, навеянных средневековыми преданиями.

Во «Фламандских легендах» в полной мере проявились тяготение к национальной стихии и народному быту Фландрии, интерес к истории и фольклору родной страны, любовь к простым людям и ненависть к церковной и политической тирании.

---

То было эхо «Семи великанов»: громко и звучно повторило оно семь раз каждый звук.

– Подумать только, – сказал Злонравный, – эхо смеет надо мной потешаться.

И он захохотал.

Захохотало и эхо, хохотало долго, громко и страшно.

Казалось, Галевину нравился этот шум, он, не переставая, смеялся, и смеху его вторило семикратное эхо.

И Махтельт почудилось, что в лесу прячется по крайней мере тысяча человек.

А собака Галевина очень испугалась и завыла так тоскливо, что Махтельт почудилось, будто в лесу воет по крайней мере тысяча собак, предвещая чью-то смерть.

Конь Злонравного тоже испугался и в ужасе от хохота своего хозяина, многократно умноженного эхом, жалобного воя собаки и своего собственного ржанья заметался, встал на дыбы и, точно человек стоя на двух ногах, пугливо прядал ушами и, наверное, сбросил бы наземь Сиверта Галевина, если бы всадник не пришпорил коня и не заставил его помчаться вперед, минуя чащу, где царило эхо «Семи великанов».

Но Шиммель – и это великое чудо – даже не двинулся с места, а ведь он был молодой конь и легко мог испугаться.

Когда шум утих, Галевин и Махтельт поехали дальше, изредка переговариваясь.

И вместе они подъехали к Виселичному полю.

Глава тридцатая О том, как Махтельт приехала на Виселичное поле

Махтельт увидела шестнадцать повешенных девушек и среди них Анну-Ми, и все их тела были осыпаны снегом.

Конь Злонравного снова встал на дыбы, забрыкался и в страхе запрядал ушами; а Шиммель заржал и гордо забил копытом по снегу.

И Галевин сказал Махтельт:

– Нечего сказать, верный у тебя друг! Радостно ржет в твой смертный час.

Но Махтельт ничего не ответила и, глядя на бедных девушек, молила всемогущего бога помочь ей отомстить за них.

Злонравный сошел с коня и, взяв в руки золотой серп, встал рядом с Махтельт.

– Пришел твой смертный час, – сказал он. – Сойди с коня и ты.

И в нетерпении хотел снять ее с седла.

Но Махтельт сказала:

– Не тронь, я сойду сама, и если мне суждено умереть, я умру без слез.

– Ты прекрасная девушка, – ответил он.

И, сойдя с коня, она сказала:

– Мессир, прежде чем нанесешь мне удар, сними-ка свой оперст-клеед цвета спелой пшеницы! Девичья кровь бьет струею, и мне будет жаль, если моя кровь запятнает твое платье.

Но прежде чем Галевин снял свой оперст-клеед, голова его скатилась к ее ногам.

И, глядя на бездыханное тело, Махтельт сказала:

– Самонадеянный, ты мнил себя непобедимым, но когда зверь не чует опасности, охотнику легче его убить.

И осенила себя крестным знамением.

Глава тридцать первая О шестнадцати мертвых девушках и о Повелителе камней

Вдруг голова заговорила:

– Поскачи на конец дороги и затруби погромчe в мой рог, чтобы друзья мои тебя услыхали.

Но Махтельт ей в ответ:

– На конец дороги я не поеду, в твой рог не затрублю; я не пособница убийцам.

– Если только ты не дева, не ведающая жалости, – молвила голова, – приставь меня к моему туловищу и прижми к кровоточащей ране сердце, которое лежит у меня на груди.

Но Махтельт ей в ответ:

– Я дева, не ведающая жалости, я не приставлю тебя к твоему туловищу и не прижму к кровоточащей ране сердце, которое лежит у тебя на груди.

– Дева, – заплакала в ужасе голова, – скорее, скорее вези меня в замок, осени поскорее мое тело крестным знамением. Ибо он вот-вот придет.

И едва успела это голова договорить, как из лесу вышел Повелитель камней, уселся на тело Злонравного и взял в руки его голову.

– Здравствуй, Урод! – сказал Повелитель камней, – что, хорошо ли тебе сейчас? И где твоя былая мощь, мессир Непобедимый? Вот и пришла к тебе без твоей песни бесстрашная дева, от чьей руки ты и принял смерть. Но ты должен снова запеть свою благозвучную песню и призвать ею девушек.

– Ах, не заставляй меня петь, Повелитель камней! – сказала голова. – Я ведь знаю, что мой конец сулит мне тяжкие муки.

– Пой, – сказал Повелитель камней, – пой, трус! ты не плакал, совершая злые дела, а сейчас плачешь в ожидании страшной кары, пой, Урод!

– Ах, сжальтесь, сеньор! – взмолилась голова.

– Пой, – приказал Повелитель камней, – пой, час божьего суда настал.

– Сеньор, не будьте ко мне 'так жестоки в этот злосчастный час!

– Пой, Урод! – сказал Повелитель камней, – пой, пришел час расплаты!

– Что ж, я буду петь, – плача, сказала голова, – буду петь, ибо вы мой господин.

И голова запела волшебную песню.

И по лесу сразу разлилось благоухание цинамона, ладана и майорана.

И шестнадцать девушек, услышав песню, спустились с виселиц и подошли к телу Злонравного.

И Махтельт, осеняя себя крестным знамением, смотрела как они шли, но ей совсем не было страшно.

И первая девушка, дочь бедного дурачка Клааса, Пёсобоя, взяла золотой серп и, вонзив его в грудь Злонравного под левым соском, вынула из нее рубин. Рубин этот девушка приложила к своей ране, и прекрасный камень, растаяв, разлился в ее груди алой кровью.

И голова закричала пронзительно и жалобно.

– Вот так кричали и бедные девушки, когда ты их злодейски отправлял на тот свет, – сказал Повелитель камней. – Шестнадцать раз ты убивал, шестнадцать раз ты будешь умирать, не считая той смерти, что уже настигла тебя. Твой крик – это скорбный вопль тела, которое покидает душа; шестнадцать раз ты исторгал этот вопль у других, шестнадцать раз ты сам будешь так кричать. Пой, Урод, зови к себе девушек и отмщение!

И голова опять запела волшебную песню, а первая девушка спокойно скрылась в лесу, точно живая.

И вторая девушка подошла к телу Злонравного и сделала с ним то же, что и первая.

И голова снова закричала предсмертным криком.

И рубин в груди девушки снова превратился в прекрасную алую кровь.

И она тоже ушла. в лес, ступая, будто живая.

Так сделали все шестнадцать девушек, и у каждой в груди рубин превратился в прекрасную алую кровь.

И шестнадцать раз голова пела волшебную песню, и шестнадцать раз кричала предсмертным криком.

И одна за другой скрылись девушки в лесной чаще.

И последняя – это была Анна-Ми – подошла к Махтельт и поцеловала ей правую руку, державшую меч.

– Будь благословенна! – сказала она. – Ты бесстрашно пришла сюда, освободила нас от злых чар и открыла нам путь в рай.

– Ах, Анна-Ми, – отвечала Махтельт, – а нужно ли тебе отправляться в такую даль?

Но Анна-Ми, не слушая ее, ушла, как и другие девушки, в глубь леса, спокойно ступая по снегу, будто живая.

Голова все плакала и жаловалась, как вдруг из лесу вышла девятилетняя девочка, первая убитая Злонравным. Она была еще в саване и, подойдя к Повелителю камней, упала перед ним на колени.

– Ах, бедный Злонравный, – сказала она, нежно целуя голову, гладя, лаская ее к утирая ей слезы. – Я буду молиться за тебя всеблагому, он охотно внемлет молитвам детей.

И девочка молилась так:

– Господи! погляди, как он тяжко страдает! Разве недостаточно он тобою наказан, приняв смерть шестнадцать раз? Ах, господи, всеблагой господи, и ты, милосердная богоматерь, снизойдите к моей мольбе и даруйте ему прощение!

Но каменный человечек вдруг подскочил и, оттолкнув девочку, сердито сказал ей:

– Это голова моя, ни к чему ей твои молитвы! Подбери свое тряпье, маленькая дрянь, и проваливай!

И девочка пошла вслед за другими девушками в глубь леса.

Тут человечек запустил руку в разверстую грудь Злонравного и вытащил из нее каменное сердце; потом скрипучим голосом, подобным шипению змеи и скрежету гальки под железной пятой воина, он сказал:

– Сердце честолюбца, каменное сердце, ты был при жизни трусом и потому жестоким; ты не довольствовался благами, которые даровал тебе в своей неизреченной милости господь, тебя влекли к себе не доброта, отвага и справедливость, а лишь богатство, власть и суетные почести; ты никого не любил, ни отца, ни матери, ни брата, ни сестры. Стремясь к всемогуществу, добиваясь высшей власти, ты без стыда и совести разорял Фландрию, убивал слабых, высасывал из них на потребу себе их жизнь и кровь. Так поступали и всегда будут поступать гнусные честолюбцы – эти жалкие ублюдки. Да будет благословен бог, рукою слабой и нежной девушки отсекший твою голову от тела и отнявший у тебя жизнь!

С этими словами он кинул сердце в снег, с великим презрением наступил на него, потом отбросил ногой в сторону, как мерзкую падаль, и, злорадно усмехаясь, произнес своим скрипучим голосом:

– Камень ты есть и камнем пребудешь еще тысячу лет, но камнем живым и страдающим. И когда придут люди ломать тебя, тесать и дробить, ты будешь чувствовать несказанные муки, но не сможешь жаловаться. Сердце честолюбца, каменное сердце, страдай и терпи, братец мой!

Из-за тебя терпели голод бедняки, будешь и ты терпеть голод тысячу лет, из-за тебя терпели они холод, будешь и ты терпеть холод. Сердце честолюбца, каменное сердце, страдай и терпи, братец мой!