Давид Ортенберг - Июнь-декабрь сорок первого

• Название: Июнь-декабрь сорок первого
• Автор: Давид Ортенберг
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

...Вы неслись за врагом.

Вас победные ветры качали,

Тридцать дней боевых,

Словно тридцать легенд, прозвучали!

И кого мне из вас

По фамилии раньше назвать,

Если все, как один,

Выполняют приказ: - Побеждать!

Разрешите же вас,

Вылетающих снова в бои,

Называть, как страна вас зовет:

- Дорогие мои!..

Поздно вечером, когда уже заканчивалась верстка газеты, ко мне зашел Эренбург, таинственно улыбаясь. По этой улыбке я понял, что у него припасен какой-то любопытный материал.

- Я принес вам обезьяньи деньги, - сообщил Илья Григорьевич и положил мне на стол пачку так называемых "реквизиционных квитанций", присланных в редакцию на его имя с Северо-Западного фронта. Они были найдены в штабе одной из разгромленных фашистских частей.

- Я напишу небольшую заметку, - сказал писатель. - Принесу через час. - И попросил оставить место в газете строк на восемьдесят.

Илье Григорьевичу отказа не было. Его материалы я тут же при нем вычитывал, и сразу же ставили в номер.

Эренбург словно с хронометром в руках работал. Ровно через час обещанная заметка была готова. Называлась она "Обезьяньи деньги". До этого Илья Григорьевич выступал в "Красной звезде" с крупномасштабными статьями. А этой суждено было положить начало циклу его так называемых "веселых" заметок. Ее невозможно пересказать. Рискну воспроизвести с некоторыми сокращениями:

"Когда во Франции заставляют человека работать задарма или берут вещь, не заплатив за нее, ему говорят: "Он заплатил обезьяньими деньгами". Гитлеровцы набили себе руку на изготовлении обезьяньей монеты.

В Париж они пришли, стараясь сохранить галантность, - они, дескать, не грабят, а покупают. В обозе ехали грузовики, набитые новенькими красивыми ассигнациями. На кредитках значилось - "пять марок", "десять марок", "пятьдесят марок". Французы думали, что это - немецкие деньги.

Было официально объявлено, что одна марка равняется двадцати франкам. Это были обезьяньи деньги - специально напечатанные для захваченных стран. В Германии они не имели хождения. Официально их называли "оккупационными марками"...

Направившись на восток, Гитлер решил соблюдать во всем экономию. Герр Розенберг к тому же сказал, что русские - "примитивные люди". Зачем на них тратиться? Зачем печатать кредитки, хотя бы и фальшивые? И гитлеровцы вторглись к нам с реквизиционными квитанциями. От этих "денег" даже обезьяны отвернутся. На обрывке бумаги напечатано: "Расписка эта недействительна без польного обозначения поливого почтового нумера. Мною (поставить имя) принято у кристьянина (имя) хлеба (цифра) - килограммов, коров (цифра) штук, сала (цифра) - килограмм. Оплачено будет после войны. Неповиновение будет строжайше наказано. Верховное командование армии".

Они даже не потрудились нанять русского корректора из белогвардейцев, чтобы он поправил орфографические ошибки...

Трогательное обещание: "Оплачено будет после войны". Можно предложить этим господам другую, более выразительную редакцию: "Я, Адольф Гитлер, уплачу на том свете гоголевскому пузатому пацюку за сто мисок с галушками".

Гитлеровская армия - это дивизии грабителей. Они не на шутку встревожены тем, что у нас их не ждали ни коровы, ни хлеб, ни сало. Коров угнали, сало увезли, хлеб убрали или сожгли. Разбойникам не пришлось поживиться чужим добром, напрасно они каждый день раскидывают листовки: "Дорогие братцы! Ничего не уничтожайте! Мы за все заплатим! А кто уничтожит, того мы убьем. С револуцьонным приветом". Уговаривают, грозят. Не видать им нашего сала.

Зря они напечатали свои обезьяньи расписки..."

* * *

Такие заметки Эренбурга, выставляющие немецких "завоевателей" в карикатурном виде, стали появляться в нашей газете все чаще и чаще. Однажды, вычитывая в присутствии Ильи Григорьевича очередную его миниатюру, называвшуюся "Мотомехмешочники" (о записной книжке бывшего лавочника, обершарфюрера СС Ганса Газет, в которой записано все, что награбил он в Париже, Брюсселе, Афинах, Софии и Каунасе), я спросил писателя:

- Быть может, поставим подзаголовок "Маленький фельетон"?

Илья Григорьевич возразил:

- В фельетоне, по законам этого жанра, допускается домысел, а все, что здесь написано, абсолютно точно, взято с натуры. Неопровержимые факты и документы. Зачем же вводить читателя в сомнение? Оставим, как есть.

Что ж, резонное замечание. Я согласился.

"Веселые" заметки Эренбурга действительно веселили бойцов. Однако помню я один телефонный звонок, за которым последовали сомнения и назидания:

- Так ли надо писать о немецких захватчиках? Не расслабляет ли наших людей такое пренебрежительное, смешное изображение врага? Не до смеха теперь, когда немцы захватили огромную часть нашей территории. Нужны другие слова - суровые, строгие...

Я рассказал об этом звонке Эренбургу. Он выслушал меня внимательно, помолчал, очевидно обдумывая услышанное, и ответил твердо:

- Уверен, что такие сомнения беспочвенны. Наши фронтовики понимают что к чему...

И правда была на его стороне. Об этом свидетельствовали отклики, стекавшиеся в редакцию со всех фронтов, со всех концов страны. В этом убеждали меня и личные беседы с бойцами, с командирами, с политработниками всех степеней во время моих поездок на фронт.

"Веселые" заметки Эренбурга несли в себе не только сарказм. Они вызывали не только смех, но и гнев, презрение к захватчикам, внушали читателям веру в нравственное превосходство наших воинов над фашистскими выродками.

Эренбург "помог разоблачить "непобедимого" германского фашиста, помог распознать в хвастливом немецком нахале первых месяцев войны жадного, вороватого фрица, тупого и кровожадного. Эренбург убивал страх перед немцем, он представлял гитлеровцев в их настоящем виде".

Так оценил Николай Тихонов выступления Ильи Григорьевича в "Красной звезде".

27 июля

Среди других материалов этого номера газеты выделялся очерк Николая Богданова "Гроза "хейнкелей" Арсений Дмитриев".

Богданов пришел в "Красную звезду", можно сказать, прямо с курсантской скамьи. Летом сорокового года по инициативе Всеволода Вишневского Политуправление РККА организовало курсы военных корреспондентов. Была там и писательская группа, в которую зачислили Богданова.

Сначала занимались только по вечерам. Изучали боевую технику, топографию, тактику. Приобрели некоторые знания и в области оперативного искусства.

В конце апреля сорок первого года выехали на полтора месяца в лагеря для практических занятий на местности. К прежним предметам обучения прибавились новые. В том числе - огневая подготовка. Писатели учились стрелять из винтовки, метать гранату.

По окончании курсов всем были присвоены воинские звания. Николай Богданов прибыл к нам в звании батальонного комиссара.

Война только начиналась. Для большинства писателей, назначенных военными корреспондентами, была характерна некая "штатскость" и в манере держаться, и в одежде. Богданов заметно выделялся среди них воинской подтянутостью. На нем ладно сидела военная форма. На груди поблескивала медаль "За боевые заслуги" - редкая тогда награда.

- Где порох нюхали, батальонный комиссар? - спросил я.

- Там же, где и вы, товарищ бригадный комиссар, в снегах Финляндии.

Четкий ответ сопровождала приветливая улыбка. Невольно подумалось: "Этот зря не пропадет и редакцию не подведет".

Богданов был послан на Северо-Западный фронт, где в то время сложилась трудная обстановка: тесня наши войска, фашисты продвигались к Порхову, Пскову, Новгороду. Напарником Богданова туда же поехал Семен Кирсанов, человек сугубо штатский, "обстрелянный" лишь в литературных баталиях. Мы всегда старались ставить таких рядом с людьми, имеющими боевой опыт.

- Держитесь Богданова, он вас от многих ошибок избавит и в лихую минуту выручит, - напутствовал я поэта.

Подтвердилось это скорее, чем можно было предполагать.

Первая воздушная тревога застала наших корреспондентов на Новгородском вокзале в офицерском буфете. Едва открыли огонь зенитки, все кинулись в бомбоубежище. Богданов придержал Кирсанова:

- Спокойно, бомбежки не будет. По гулу слышу - идет один самолет. Это разведчик.

И не спеша направился к буфетной стойке, где у горячего "титана" высилась груда пирожков. Из-за поспешного исчезновения буфетчиц пришлось заняться "самообслуживанием". Вернувшись на свое место после отбоя, буфетчицы застали корреспондентов за чаепитием.

А вот когда фашистские бомбовозы прицельно бомбили новгородский Дом офицеров, где располагалось политуправление Северо-Западного фронта и при нем корреспондентский пункт "Красной звезды", Богданов увлек своего напарника в старинную каменную церквушку со стенами метровой толщины. В церквушке при бомбежке даже свечи не погасли, а в Доме офицеров были и раненые, и контуженные, и убитые.

Сразу же Богданов показал и высокий класс корреспондентской оперативности. Накануне в вечерней сводке Информбюро было несколько строк о летчике-истребителе Дмитриеве, который сбил уже одиннадцать немецких бомбардировщиков. На следующий день, просматривая материалы, только что поступившие от наших спецкоров, я увидел среди них очерк Богданова об этом же летчике. В очерке объяснялась одна из причин боевых успехов Дмитриева. Впрочем, не буду пересказывать очерк. Приведу лучше выдержку из него: