Женевьева Брюнель-Лобришон - Повседневная жизнь во времена трубадуров XII—XIII веков

• Название: Повседневная жизнь во времена трубадуров XII—XIII веков
• Автор: Женевьева Брюнель-Лобришон
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Культурология
• Год: 2003
• ISBN: 5-235-02477-Х

Трубадуры — певцы Любви и Прекрасной Дамы — создали не только замечательную поэтическую культуру, но и своеобразную культуру любви, возвысили любовное переживание до степени искусства. Главной темой, содержанием и сутью поэзии трубадуров является любовь к Даме, любовь, которую принято называть «куртуазной». Книга Женевьевы Брюнель-Лобришон и Клоди Дюамель-Амадо дает основание для размышлений на самые разные темы, так или иначе связанные с трубадурами и их эпохой: «трубадуры и катары», «трубадуры и Церковь», «куртуазия и служение»…

Для более полного представления «повседневной жизни во времена трубадуров XII–XIII веков» книга дополнена переводами из староокситанской поэзии.

---

ПТ, с. 188–189

Гираут Рикьер * * *

Дама к другу не была
Столь строга на этот раз:
Слово встретиться дала
С ним на днях, в вечерний час.
Срок желанный наступил, —
Истерзался друг тоской:
«Ох, томиться день-деньской!
Нет, видать,
Нынче вечера не ждать!»

Страсть жестоко сердце жгла,
Нестерпимая подчас.
День сиял, и ночь не шла.
Бедный друг совсем угас, —
Ждать недоставало сил!
Истерзался друг тоской:
«Ох, томиться день-деньской!
Нет, видать,
Нынче вечера не ждать!»

И любовь его могла
Всем открыться напоказ:
За слезой слеза текла
У несчастного из глаз.
Ясный день не уходил,
Истерзался друг тоской:
«Ох, томиться день-деньской!
Нет, видать,
Нынче вечера не ждать!»

Если встреча нам мила,
Ожиданье мучит нас, —
От него так тяжела
Даже и любовь подчас.
День лишь душу бередил.
Истерзался друг тоской:
«Ох, томиться день-деньской?!
Нет, видать,
Нынче вечера не ждать!»

БВЛ, с. 180–181

* * *

Пора мне с песнями кончать!
Без радости и песни нет.
А радоваться мне не след, —
Чего от жизни ожидать?
В былом не помню светлых дней,
Но нынче дни еще темней.
Ничто надеждой не манит,
Лишь плакать хочется навзрыд.

Нет, песня мне и не сулит,
Что обрету отраду в ней.
Хотя по благости своей
Господь уменье мне дарит
Все в звуках мерных воссоздать:
Веселья хмель, тоски печать,
Скорбь неудач, восторг побед, —
Но поздно я рожден на свет!

На песни — чуть ли не запрет,
Презренью стали подвергать
Высокий дар стихи слагать.
Мил при дворах фиглярский бред,
Нестройный крик и гнусный вид,
А трубадур везде забыт.
Что в век разнузданных вралей
Его удела тяжелей!

Лжехристиане всё наглей, —
Ужель злодейством мир не сыт?
На них одних вина лежит,
Что в правом гневе на людей
Господь послал нам столько бед
И счастью ратному вослед
Нам час пришел — за ратью рать
Святую землю покидать.

Вдвойне нам надо трепетать:
И мавра грозного побед,
И ада — по скончанье лет
Там нашим душам пребывать.
На свете нет греха лютей,
Чем распри меж земных властей,
И дух вражды столь ядовит,
Что вскоре всех нас изъязвит.

Великий Боже, царь царей!
Свои творенья пожалей
И ниспошли безумцам стыд —
Их от греха да отвратит.

О Богоматерь! Поскорей
Сердца надеждой отогрей,
Что сын твой с высоты воззрит —
И мир любовью озарит.

XXVII верс сеньора Гираута Рикьера, год 1292

БВЛ, с. 181–182

* * *

Однажды лугами
К реке в полдень знойный
Я брел наугад,
Настроен дарами
Любви беспокойной
На песенный лад,
И встрече со стройной
Пастушкой, достойной
Беседы, был рад:
Веселый, спокойный,
В манере пристойной
Мне бросила взгляд
Склоненная над
Одним из ягнят.

Спросил я у девы:
«Искусны ль в любви вы?
Любили ли вас?»
Ответила: «Все вы,
Сеньор, столь учтивы,
Что труден отказ».
«Вы, дева, красивы,
И, коль не гневливы,
Тогда всё за нас!»
«Сеньор, те порывы
Безумны и лживы,
Где пыл напоказ».
«Страсть видно на глаз».
«Слепа я как раз».

«О дева, упрямы
Вы стали и строги,
Влюбленность гоня».
«Но вы — данник Дамы,
И ждет на пороге
Друг нежный меня».
«Все это — предлоги;
Без вашей подмоги
Не жить мне и дня».
«По старой, в итоге,
Пойдете дороге,
Ей верность храня».
«Вы тверже кремня».
«Ваш стиль — болтовня».

«О дева, нет сладу
Мне с чувством, чьи новы
И жар, и задор».
«Сеньор, так осаду
Ведут празднословы —
Окончим наш спор».
«Прелестница, что вы!
Хоть вы и суровы,
Я — ваш с этих пор!»
«Сеньор, вы готовы
На все: ваши ковы
Сулят лишь позор».
«Я, дева, хитер».
«Претит мне напор».

«О дева, напротив,
Причина не вы ли,
Что здесь я простерт?»
«Себя озаботив,
Вы лишь углубили
Душевный комфорт».
«Пленять в этом стиле
Меня научили
Уста Бель-Депорт».
«Что ж, вы победили,
По-прежнему в силе
Бесед этих сорт».
«Победой я горд».
«Мой голос нетверд».

«Что было примером
Вам в выборе тона,
Которым я пьян?»
«Сеньор, эн Рикьером
Пропета кансона,
Чей сладок дурман».
«Речь ваша мудрена,
А робость — препона
Исполнить весь план».
«Но Бель-Депорт с трона
Свергать — нет закона,
Вот плана изъян».
«Я ею не зван».
«Захлопнут капкан!»

«Не жду я урона,
Коль в роли патрона
Бертран д’Опиан».
«Сеньор, я от гона
Устала, и стона
Причина — обман!»
«Отныне мой стан —
Средь этих полян».

ПТ, с. 200–202

Жизнеописания трубадуров Монах Монтаудонский

Монах Монтаудонский родом был овернский дворянин из замка под названием Вик, что близ Орлака, и был отдан в монахи в аббатство Орлакское. И поручил ему аббат приорат Монтаудонский, о каковом он весьма радел. Еще в монастыре стал он стихи слагать и сирвенты на злобы дня, и рыцари, и сеньоры округи той, забрав из монастыря его, стали ему оказывать всяческие почести, все ему даря, что ему ни понравится и чего он ни попросит; он же все это нес в Монтаудонский свой приорат. Не снимая одеяния, он между тем отстроил и весьма украсил свою церковь. После того возвратился он в Орлак к аббату своему и, доложив, как он украсил Монтаудонский приорат, благословения просил поступить в распоряжение эн Альфонса, короля Арагонского, и благословил его аббат. Король же потребовал, чтобы он мясо ел, ухаживал за дамами, кансоны слагал и пел, и так он и стал делать; и назначили его в Пюи Санта-Мария главой всего двора и распорядителем соколиного приза.

Долгое время правил он двором Пюи, пока сам двор сей не угас. Тогда отправился он в Испанию, где все короли и сеньоры превеликие ему оказали почести. И прибыл он там в приорат под названием Вилафранка, что в ведении аббатства Орлакского, и аббат приорат передал ему сей, он же, весьма его обогатив и украсив, дни свои там скончал и умер. Множество сложил он прекрасных кансон, из которых некоторые здесь написаны, как вы сейчас услышите:

Гостил я в раю на днях
И до сих пор восхищен
Приемом того, чей трон
Встал на горах и морях,
Кто свет отделил от теми;
И он мне сказал: «Монах,
Ну как там Монтаудон,
Где больше душ, чем в Эдеме?»

* * *

«Господь, в четырех стенах
Келейных я заточен;
Порвал не один барон
Со мной, пока я здесь чах,
Неся служенья Вам бремя;
Мне в милостях и благах
Не отказал лишь Рандон
Парижский вместе со всеми».

* * *

«Монах, ходить в чернецах
Не мною ты умудрен,
А также нести урон
В честолюбивых боях
Иль сеять раздоров семя;
Ты лучше шути в стихах,
А братией будет учтен
Барыш на каждой поэме».

* * *

«Господь, звучащий в строках
Песенных суетный тон —
Грех, а гласит Ваш закон,
Что мертв погрязший в грехах;
Я ключ не нашел к проблеме,
Лишь чувствую Божий страх
И, путь забыв в Арагон,
Об пол разбиваю темя».

* * *

«Монах, потерпел ты крах,
Когда не пошел вдогон
За тем, чей лен — Олерон;
Так вот: кто был с ним в друзьях,
Кого он спас в свое время,
Кто знал, что в его дарах
Вес стерлингов не сочтен, —
И предал! — король не с теми».

* * *

«Господь, это Вашей взмах
Десницы к тому, что он
Не встречен, ибо пленен,
Привел — все в Ваших руках;
Плывет сарацинов племя
К Акре на всех парусах,
И, значит, тот обречен,
Кто вдел для Вас ногу в стремя».

* * *

Хоть это и звучит не внове,
Претит мне поза в пустослове,
Спесь тех, кто как бы жаждет крови,
И кляча об одной подкове;
И, Бог свидетель, мне претит
Восторженность юнца, чей щит
Нетронут, девственно блестит,
И то, что капеллан небрит,
И тот, кто, злобствуя, острит.

Претит мне гонор бабы скверной
И нищей, а высокомерной;
И раб, тулузской даме верный
И потому ей муж примерный;
И рыцарь, о боях и проч.
И как до рубки он охоч,
Гостям толкующий всю ночь,
А сам бифштекс рубить не прочь
И перец в ступке натолочь.

Претит — и вы меня поймете —
Трус, ставший знаменосцем в роте,
И ястреб, робкий на охоте,
И если гущи нет в компоте;
Клянусь святым Мартином, не
Терплю я вкус воды в вине,
Как и участье в толкотне
Калек, ибо приятней мне
Быть одному и в тишине.

Претит мне долгая настройка
Виол, и краткая попойка,
И поп, кощунствующий бойко,
И шлюхи одряхлевшей стойка;
Как свят Далмаций, гнусен тот,
По мне, кто вздор в гостях несет;
Претит мне спешка в гололед,
Конь в латах, пущенный в намет,
И в кости игроков расчет.

Претит мне средь зимы деревней
Плестись, коль нет приюта мне в ней,
И лечь в постель с вонючкой древней,
Чтоб в нос всю ночь несло харчевней;
Претит — и даже мысль мерзка! —
Ждать ночью мойщицу горшка;
И, видя в лапах мужика
Красотку, к ней исподтишка
Взывать и тщетно ждать кивка.

Претят наследников уловки,
Клянусь Творцом, и без сноровки
Кикс, сделанный в инструментовке,
И ростовщик, что ждет поклевки;
Как свят Марсель, осточертел
Мне плащ в два меха, и прицел
Трех братьев на один надел,
Четырехгранность пик и стрел,
И кто богат, а не у дел.

И не терплю я, Боже правый,
Чтоб резал мясо мне лишавый,
И стол под скатертью дырявой,
И тяжкий груз кольчуги ржавой;
Мне тошно высадки в порту
Ждать в ливень на сквозном ветру,
И наблюдать друзей войну,
И, чуя в сердце маету,
Зреть в каждом равную вину.

Прибавлю, что мне также тяжки
Девицы уличной замашки,
Курв старых крашеные ряшки
И фат, в свои влюбленный ляжки;
Претит мне — о святой Авон! —
У тучных женщин узость лон,
Под ноль стригущий слуг барон;
И бденье, если клонит в сон, —
Вот худший для меня урон.

Но тем я полностью задрочен,
Что, в дом войдя, насквозь промочен
Дождем, узнал, что корм был сочен
Коню, но весь свиньей проглочен;
Вконец же душу извело
С ослабшим ленчиком седло,
Без дырки пряжка и трепло,
Чьи речи сеют только зло,
Чьим гостем быть мне повезло.

Жизнеописания, с. 153–156