Павел Вяземский - Письма и записки Оммер де Гелль

• Название: Письма и записки Оммер де Гелль
• Автор: Павел Вяземский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-280-01336-6

«Письма и записки Оммер де Гелль», якобы принадлежащие французской писательнице Адель Омер де Гедль (1817–1871), «перевод» которых был впервые опубликован в 1933 году, в действительности являются весьма умелой и не лишённой живого интереса литературной мистификацией сына поэта, критика и мемуариста кн. П.А.Вяземского Павла Петровича Вяземского (1820–1888), известного историка литературы и археографа. В записках наряду с описанием кавказских и крымских впечатлений французской путешественницы упоминается имя М.Ю.Лермонтова, что и придавало им характер скандальной сенсационности, развеянной советскими исследователями в середине 30-х годов нашего века.

(Из аннотации к изданию)

---

Короткая расправа проконсула шла своим порядком. Трое были уже наказаны, в том числе и девушка, не испустив ни малейшего крика. Право, это было удивительно! Я вышла в сени, чтобы принять обычную благодарность. Они бросились к моим ногам и благодарили за наказание, заслуженное ими. Я приказала войти в комнату женщине 40 лет, которая по своим годам очень сохранилась и была красавицею: у нее были прекрасные зубы и красивый рот. Она бросилась к моим ногам и во все время, как ее жестоко наказывали, не проронила более ни слова. До наказания она была как бесноватая и страшно бранилась. Она снова бросилась к моим ногам и не имела более сил подняться. Я сделала знак моей горничной поднять ее. Я хорошо изучила выражение лица моей горничной; она была очень бледна и сильно дрожала, но превосходно сдерживалась. Две разбитые бабы подошли помочь ей унести умирающую.

Двое молодых людей, которых я только что благословила, пришли к управляющему узнать о решении вопроса о их свадьбе. Девушка была сосватана отцу молодого человека, а молодой человек — вдове. Она имела корову и двух свиней. Это была очень хорошая партия. Вдова выглядела прекрасною и сияющею, она бросилась к моим ногам, совсем ослабевшая и помертвевшая. Старик отец, 60 лет, имел зловещий вид висельника; он был старшиною в деревне и на коленях благодарил меня за союз с нею. Я оставила свою горничную присутствовать на таких же двух наказаниях, а сама в сопровождении управляющего, пошла отдохнуть на диван, который мне показался очень удобным. Я сидела на нем в продолжение трех наказаний и по очереди принимала благодарность с обычным коленопреклонением. Много было такого, к чему можно было придраться! Постановка сцены оставляла много желать. Все это было слишком грубо и устроено старшиною деревни, который был в одно и то же время и судьею, и ответчиком. Он воспользовался обстоятельствами, чтобы забрать себе эту молоденькую бабенку. У него был недурный вкус, потому что она была очень красива; он получал хорошее приданое для своего сына.

Я расточала свои милости. Двое стариков были только для числа. Чтобы не сделать неприятности своему соотечественнику, я ничего не сказала ему об этом. Мы выпили с влюбленными по стакану холодной воды и съели по большому ломтю арбуза, который в ожидании нас стоял на столе, очень красиво сервированном, о котором я совершенно позабыла, рассматривая комнату главного конторщика. Так называемый в деревне «главный конторщик» был в отсутствии.

Я прошла через контору к месту заключения. Там я увидела одного из каторжников с тяжелыми цепями на руках и ногах, с железною цепью на шее и толстым железным прутом в ногах. Мужик, покушавшийся на жизнь управляющего, оберегался строже. Суд в России очень быстрый, и, конечно, это есть верная защита для честных граждан. В своей книге я уже говорила об этом не один раз. Обвинение читалось перед судом. От господ управляющих, или вообще лиц, которым вверялось управление, требовалось удостоверение своею подписью важнейших фактов. Крестьян же допрашивали только о том, кормили ли их каждый день и не притесняли ли их. Если они говорили, что голодны, то палочными ударами убеждали их в противном. Если же они жаловались на несправедливость, то это считалось бунтом, и судья или управляющий подвергал их наказанию розгами, которое есть настоящая благодать. Чиновник судебного ведомства тотчас же являлся и брал бунтующих крестьян. Это называется в стране «повальным обыском». Двум каторжникам предстояло идти в Екатеринослав для наказания плетьми, затем — вырывание ноздрей и ссылка в Сибирь на всю жизнь. Я оставалась у них не более минуты, я просила его <управляющего> со слезами на глазах щадить себя из любви ко мне. Он казался очень тронутым. Это было для меня очень приятно.

Губернатор, узнав, что я буду у своего соотечественника, дал приказание ускорить суд. Губернатор поторопился наказать их в присутствии знаменитых путешественников. Мы слышали, что власти в России следят по стопам путешественников. Они к ним очень внимательны, но не скрывается ли под этим вниманием полицейская подозрительность, которой они проникнуты?

Выходя из тюрьмы, я взяла руку управляющего.

Мы возвращались от наказанных под руку, и все время беседовали о разных разностях; он рассказал один эпизод, который был мне немного известен еще в первой части моего рассказа.

— В одну прекрасную ночь, в последних числах марта месяца, привезли ко мне в хозяйской телеге, запряженной горячими лошадьми, молодую, 19-летнюю девушку, незаконную племянницу генеральши.

— Это была старшая сестра моей горничной, — перебила я его, — я думаю, и мать находится между вашими клиентками?

Он сделал знак согласия и затем продолжал рассказ:

— Эту молодую девушку следовало позорно высечь. Я встал с постели, чтобы помочь ей выйти из телеги. Следы наказания свидетельствовали, что по крайней мере ее секли 4 дня по нескольку раз. Я дал ей заметить, что это было мне известно. Я также увидел, что она была в таком положении от 4 до 5 месяцев. Я знал, что это все значит. Не в первый раз присылали мне подобный товар, и что делать в подобных случаях, мне было хорошо известно.

— Вы удвоили порцию и в то же время сделали ее сильнее, — сказала я, смеясь. — Вы их сечете на ночь, после того, как они вам служат за завтраком, как это делает генеральша.

— Вы сказали, сударыня, совершенно верно. После того, как ей дали 30 ударов плетью, я ее запер в чулан. После этого я снова пошел спать и на следующий день распорядился дать ей еще 25 розог по заведенному порядку, после чего я начал ее расспрашивать. Она молчала. Я снова распорядился высечь ее плетью: язык стал более развязным. Она мне призналась, что находилась несколько времени в связи с сыном генеральши, который только что был произведен в офицеры, что он один входил в ее комнату, когда ему было угодно. Генеральша с удовольствием смотрела на это и сама поощряла молодых людей, предоставляя им полную свободу. Однажды молодой человек, катаясь с гор с нею и ее сестрой, упал и расшибся. Он не выходил из комнаты около 8 дней. Генеральша приставила к нему молодую девушку, приказав ей ухаживать за ним день и ночь, в случае же сильной усталости заменить себя сестрою.

«Мы остались почти одни, и однажды ночью молодой человек воспользовался моей слабостью. Я не смела отказать ему, — сказала молодая девушка. — Ей-богу, я думала о нем лучше».

«Ваше положение не было так затруднительно, как вы думаете. Вы тогда уже были осуждены; это до вас не касается».

Она казалась очень удивленною; я взял палку и, более для забавы, слегка коснулся ее.

«Генеральша казалась очень довольной. Она осыпала меня подарками, делала шутливые замечания насчет моего положения и несколько раз повторяла, что я должна беречься. Молодой человек уехал, и тотчас же все изменилось. Я ей сообщила с трепетом, что ее поощрения были приказанием для меня. Я должна была улыбаться на все то, что он говорил; он взял мои ноги, и я не посмела сказать ему — нет, что я не хочу. Она ответила мне жестокостью, держала взаперти около своей спальной и подвергала розгам и даже кнуту по 5 и 6 раз в день. На четвертый день пытки она отправила меня к вам».

«Какую же роль играла здесь мисс Пенелоп?»

Она молчала. Несколько довольно чувствительных пощечин сделали ее сообщительнее.

«Я видела, что была приговорена, и мне опять приходилось соединиться с матерью, которой я очень стыдилась. Бог меня наказал».

«Но, черт возьми, объясните же скорее, что за отношения были у вас с мисс Пенелоп?»

«Она уже назабавлялась со мною и покинула меня совершенно с тех пор и даже еще прежде того, как молодой человек полюбил меня. Со времени его приезда она обращалась со мною, как с равною, окружала меня заботами и уважением, как будто бы я выходила замуж за молодого человека, но она уже не могла более уделить мне ни одной минуты».

«Вы забываете, что приходитесь родною племянницею генеральше; может быть, вы имеете предъявить право на наследство?»

Частью измученная ужасными страданиями, которые ей пришлось перенести в продолжение 5 дней, частью по нравственным причинам (может быть, надежда быть прощенной не совсем еще угасла в ее сердце), но она молчала, что сильно мне надоело. Я начал хлестать ее по плечам плетью, вроде молота, которая и произвела настоящее действие. Плеть развязала ей язык. Она призналась, что уже год спала с своей хозяйкой. Затем рассказ вдруг оборвался; я видел, что девушка имела сказать вещи более важные, но не осмеливалась их высказать. Я ударил ее несколько раз кнутом, и девушка призналась, что она и мисс Пенелоп обожали друг друга. Но что они поклялись перед евангелием никому не выдавать этой тайны: ни генеральше, ни молодому человеку, никому в свете!

«Ваша связь с молодым человеком началась в конце февраля. А когда кончилась?»