Николай Шундик - На Севере дальнем

• Название: На Севере дальнем
• Автор: Николай Шундик
• Жанр: Детская проза

---

Чочой и Том угрюмо слушали эти разговоры и чувствова­ли, как их самих гложет голод.

— Отец мой тоже ничего за последние дни заработать не может, — тоскливо промолвил Том, — а есть сильно хочется.

Мальчики вяло поднялись на ноги и зашли еще в одну хи­жину.

— Здесь дочь старика Таичи живет. У нее недавно муж умер, — сказал Чочой.

Внутри хижины на нерпичьей шкуре сидела очень худая женщина в изорванной ватной куртке и в таких же изорванных ватных штанах. Рядом с ней сидел ребенок лет четырех. Круп­ная голова его, казалось, чудом держалась на тоненькой шей­ке. На худом и прозрачном лице, не по-детски серьезном, осо­бенно заметны были широко открытые, немигающие глаза.

Когда в хижину вошли мальчики, ребенок с трудом повер­нул в их сторону голову. По лицу его пробежала едва уловимая тень оживления. Том подсел к малышу и сказал, не в силах оторвать взгляда от его тоненькой шеи:

— Темно здесь. На солнце пойди. Сегодня день теплый, солнечный.

Женщина печально улыбнулась гостям и, прервав на вре­мя выделку нерпичьей шкуры, сказала:

— Разве вы не знаете, что ножки у моего Тотыка не ходят? Вот взяли бы его с собой, отнесли бы на зеленую травку, где ягода есть, поиграли бы с ним.

— Поиграешь с нами? — Чочой наклонился к Тотыку.

Ребенок кивнул головой, доверчиво протянул ручонки.

Бережно несли Тотыка по очереди Чочой и Том. Усадив мальчика на лужайке, они попытались занять его какой-нибудь игрой. Тотык изумленно смотрел вокруг широко раскрытыми глазами, личико его постепенно оживлялось. А когда совсем близко возле него уселась пестрая бабочка, он засмеялся, по­тянулся к ней ручонками.

— А какой он веселый стал, — тихо сказал Том, глядя на Тотыка. — Вот бы ножки ему здоровые, чтобы побежать как следует...

Положив вокруг Тотыка зеленую траву и цветы, мальчики пошли искать ягоды.

— Давай в счастливую жизнь играть! — вдруг предложил Том.

— А как? — спросил Чочой.

— Да вот пойдем ягод нарвем, только есть сначала не бу­дем. Много-много нарвем морошки, клюквы. Потом к Тотыку все это принесем, станем есть и все время будем думать, что мы едим лепешки. И Тотыка хорошо накормим...

— Да, вот бы нам сейчас лепешек таких, какие однажды мы с тобой пекли! — сказал Чочой. — Я бы ничего другого всю жизнь не хотел, только бы такие лепешки всё ел и ел...

— Ну вот, давай будем думать, что не ягоды едим, а ле­пешки. Скорее идем, а то Тотык без нас скучать станет, — за­торопился Том.

Уговор мальчики соблюдали строго: они не съели ни одной ягодки, пока не вернулись к Тотыку.

Заметив ягоды, Тотык потянулся к ним ручонками, потерял равновесие и упал на бок. Чочой поднял его, поставил перед ним свой летний малахай, наполненный морошкой и клюквой. Набирая дрожащими ручонками ягоды, Тотык жадно подно­сил их ко рту. И мальчики, наблюдая за ребенком, совсем за­были, что собирались играть в счастливую жизнь.

— Как бы у него не разболелся живот! — забеспокоился Том.

— Да, от ягод может заболеть живот.

Но никто из них не решался отнять у Тотыка малахай с ягодами.

Неожиданно сзади себя ребята услыхали чьи-то тяжелые шаги. Оба мигом повернулись и увидели незнакомого человека.

— Американец! — испуганно шепнул Тому Чочой.

Не будь с ними Тотыка, мальчики не замедлили бы под­няться с места, чтобы избежать встречи с неизвестным бело­лицым человеком.

Американец был высокий, сутулый, с худым, болезненным лицом. Изорванный синий комбинезон его был измазан гли­ной, стоптанные башмаки перевязаны проволокой. Подойдя к мальчикам, он слабо улыбнулся, снял с плеч котомку и устало опустился на землю.

—  Ну что, дорогие мои, пасетесь? — спросил он надтресну­тым голосом.

Пристальным взглядом посмотрел американец на Тотыка и прошептал потрескавшимися губами:

—  Бог ты мой, неужели и мои дети сейчас вот так же вы­глядят, как этот измученный ребенок?

Долго тянулось молчание. Чочой и Том с затаенным стра­хом не очень дружелюбно разглядывали непрошеного гостя. Американец заметил это.

—  Эх, милые дети, — печально промолвил он и вдруг улыб­нулся широкой, мягкой улыбкой, — у меня там, в Чикаго, та­кие же, как вы, сынишки остались. Такие же, как вы, худень­кие, оборванные, такие же, как вы, голодные...

И от этой улыбки, от слов этих у мальчиков как-то сразу пропала враждебность к незнакомому человеку. Им стало жаль его.

—  Ешьге, ешьте эти ягоды, вы, наверное, очень голодны! — с готовностью предложил Том, поднимаясь на колени.

—  Спасибо, дорогой мой. — Американец дотронулся до го­ловы Тома огромной шершавой рукой. — Но сможете ли вы еще насобирать себе столько ягод?

—  Мы сможем, сможем! — поспешил заверить гостя Чо­чой.

Американец запрокинул голову, чтобы высыпать ягоды из горсти в рот. Кадык на его сморщенной шее стал еще больше, еще острее.

Медленно пережевывая кислые ягоды, американец все смо­трел и смотрел на Тотыка.

—  Ножки у него не ходят, есть ему нечего, — угрюмо объ­яснил Чочой, вытирая рукавом своей изорванной кухлянки вымазанное ягодным соком личико Тотыка.

—  Ножки не ходят, — повторял американец, горестно ка­чая головой, — ножки не ходят...

—  У него отец недавно умер, мама тоже больная, — рас­сказывал Том, подвигая гостю малахай с ягодами.

—  Жарко тебе, мальчик, в твоей кухлянке, солнце печет.— Американец положил руку на спину Чочоя.

—  От рубашки только один воротник, — откровенно со­знался Чочой, показывая на шее через головной вырез кух­лянки засаленную тряпицу, которая когда-то была воротни­ком рубашки. — А в кухлянке ничего,— как можно бодрее добавил он, — в ней дыр много...

— Бог ты мой, бог ты мой, — качал головой американец, — воротник один от рубашки...

Снова настало долгое, тягостное молчание. Чочой глянул в малахай и заметил, что ягод уже почти не осталось. «Вот и по­играли в счастливую жизнь, — подумал он. — Ну ничего, по­том еще насобираем».

— А откуда и куда вы идете? — сам не зная, как он на это решился, спросил Том, обращаясь к американцу.

— Иду далеко, очень далеко иду, мой мальчик. Иду, чтобы брать мертвой хваткой за горло тех, кто сидит на шее у про­стого народа. Нет, с меня довольно. Я больше терпеть не могу. Я не брошусь с горя, как бедный Мартин Несс, вниз головой с моста в реку, я буду драться!.. — с ожесточением говорил американец, немного пугая мальчиков своей непонятной ре­чью.— А до этого я был не так уж далеко от вашего поселка. Может, слыхали, в долине реки Эйпын строится большой аэро­дром? Да, совсем недалеко от вас строится аэродром, с кото­рого должны будут подняться самолеты, чтобы там, за проли­вом, убивать людей...

— Убивать людей за проливом? — Чочой поднялся на колени.

— За что убивать? — Том подвинулсй ближе к американ­цу; на лице мальчика было напряженное внимание.

— А за то убивать, что там, за проливом, нет вот таких несчастных детей, как ваш Тотык, у которого не ходят ножки... Убивать только за то, что там все люди стоят прочно на ногах и знают, куда им идти.

Том и Чочой переглянулись, не всё понимая в речи аме­риканца.

— Но там же, за проливом, у меня двоюродный братишка живет! — сказал Чочой. — Правда, шаман Мэнгылю говорит, что он умер, но дядя Гоомо не зря называет шамана лгущим человеком. Врет Мэнгылю!..

— У тебя за проливом братишка живет? — Американец мягко взял Чочоя за худые плечи.

— Да-да, там мой брат живет, — подтвердил Чочой и при­нялся путано, сбивчиво объяснять, как это получилось, что он живет здесь, а братишка — за проливом.

Американец слушал Чочоя внимательно, изредка покачи­вая головой.

— А вы что, глину копали? — спросил Том, пытаясь соскре­сти ногтем комок грязи с комбинезона американца.

— Да-да, копал, мальчик, глину, только не могу я больше эту глину копать. Не могу выполнять работу, которая похожа на то, что я могилу копаю тысячам невинных людей! Ушел! Бросил, хотя, может быть, это была единственная возможность иметь более или менее постоянную работу. Но я не могу быть могильщиком! Пусть лучше сам подохну с голоду! Да-да, мы копаем другим народам могилы, но, даст бог, в них лягут те, которые хотят видеть горы человеческих трупов. Эх вы, не­смышленыши маленькие. Непонятно еще вам, о чем я говорю. Растите быстрее. Вы поймете, вы всё хорошо поймете! — Аме­риканец сдвинул измятую шляпу на глаза, почесал затылок и задумчиво добавил: — Не может быть, чтобы наши дети всего этого как следует не поняли...

Сняв с головы шляпу, американец стряхнул с нее пыль, поднялся на ноги. И снова, не отрываясь, он смотрел в личико Тотыка, доверчиво поглядывавшего на него своими глазен­ками.

— Ах, бог ты мой, не ходят ножки!.. — горестно выдохнул американец и вдруг принялся рыться в своей котомке. — На, мой дорогой, — поспешно опустился он на колени, протягивая Тотыку небольшую шоколадку. — Съешь это — ты, наверное, никогда-никогда не пробовал конфет! А я, быть может, еще за­работаю, быть вдожет, куплю своим детям...