Иван Исаков - Неистребимый майор

• Название: Неистребимый майор
• Автор: Иван Исаков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1966

«Неистребимый майор» — книга рассказов адмирала флота Советского Союза И. С. Исакова.

Свою флотскую службу И. С. Исаков начал более пятидесяти лет назад мичманом на эсминце «Изяслав». Участвовал в Октябрьской революции, в гражданской и Великой Отечественной войне.

Со многими интересными, преданными своему делу и увлеченными людьми встречался автор. О них он и рассказывает в своей книге.

Тепло и взволнованно говорит И. Исаков о «Неистребимом майоре», который смертельно болен и все-таки добивается, чтобы его послали на фронт, о замечательном морском летчике Борисе Чухновском, с таким мастерством управляющем своей видавшей виды «девяткой» («Конец одной „девятки“»), о «Летучем голландце» — Николае Юльевиче Озаровском, попавшем в беду, но прежде всего думающем, как бы не пострадала от этого работа.

Герои И. С. Исакова привлекают своей нравственной чистотой, мужеством, духовным богатством.

---

— Вы, как опытный врач, ставите диагноз, даже не прослушав пациента… Любопытно… Возможно, что диагноз правилен. Но нельзя, батенька мой, не потрогать руками и не пощупать глазами. Придется хотя бы pro forma осмотреть.

Остывшему от раздражения председателю меньше всего хотелось спускаться к гидросамолету, заглядывать в него, а затем подниматься обратно по бетонному спуску. Вот почему он совершенно размяк от благожелательности, услышав внезапное предложение военкома:

— Действительно! Отчего бы вам не посидеть, а я пойду и мельком взгляну. Результат доложу. Могу вас заверить, что я хоть академий или институтов не кончал, но в чем-чем, а в материальной части немножко разбираюсь… И на заводе у Щетинина слесарил, и в Аренсбурге работал в самое тяжелое время, и в Гапсале немного учился… Кого-кого, а «девятку» с «сальмсоном» знаю…

— Что вы, что вы, товарищ военком! Ваше слово будет решающее.

Председатель развел руками в церемонном полупоклоне, какой можно было сделать, не вставая со стула и при наличии довольно солидного кранца (или брюха попросту).

Откровенно говоря, у военкома после просмотра документов и доклада двух опытных инженеров, а еще больше под впечатлением грома небесного, пронесшегося над его головой, не оставалось никаких сомнений о дальнейшей участи этой «девятки». Но военком был заинтригован подозрительной возней вокруг самолета. Наблюдая из-под руки, военком видел, как два моториста в замусоленных робах отвязали самолет и, манипулируя отпорными шестами, увели его за ближайший ангар, туда, где находился старый деревянный спуск. Сейчас от стола комиссии виден был только задранный кверху хвост с обшарпанным оперением гидросамолета.

Когда военком обошел ангар по соединительной полосе между маневренными площадками, произошла мимическая сцена.

Два ораниенбаумских механика из первого или второго гидроотряда, подтянув «девятку» сколько могли на деревянный спуск, только-только готовились к некоей хирургической операции.

— Нехорошо, братки!.. Можно сказать, акт еще не подписан, а вы тут машину распатрониваете.

— А что с этой дурой церемониться, — сказал моторист постарше, оправившись от первого смущения, — можно сказать, на свалку и то не годится. А между прочим, на ней совсем новый масляный насосик стоит…

— Ну и что?

— А то, — сказал, уже злясь, моторист, — что у меня на лодке, которая еще во второй категории ходит, насосик обратно паяный и перепаянный.

Разговор оборвался из-за оглушающего треска мотора на соседнем самолете. Военком выразительным жестом показал, чтобы охотники за насосиками смывались, а сам он медленно побрел к фокусу событий у главного стола комиссии.

Здесь тонный инженер (явным «тонягой» он был потому, что из рукавов его небезупречного кителя выделялись безупречные манжеты) протянул акт, уже подписанный председателем, после чего, получив последнюю подпись и печать, повернулся в сторону молчаливо стоявшего Чухновского.

— Приговор окончательный, обжалованию не подлежит! — сказал он с подчеркнуто трибунальской интонацией, но в то же время улыбаясь, так как был очень доволен своей остротой.

Инженер острил, или барахлил, как принято выражаться на флотском жаргоне, но это был действительно приговор для «девятки». И приговор окончательный.

Со смешанным чувством жалости к старому боевому другу и в то же время с облегчением в душе, наконец избавившись от нудной мороки, Чухновский даже позабыл попрощаться с комиссией, медленно побрел вдоль стенки к нижнему ангару, на ходу засовывая во внутренний карман кителя долгожданный акт.

Отделившись от группы ораниенбаумских товарищей, к нему присоединился механик с «девятки» — старый и верный друг Оскар Санаужак, и они побрели дальше медленно и уныло, вполголоса обмениваясь отрывистыми фразами. Так идут на панихиду, чтобы попрощаться с дорогим покойником.

Комиссии предстояло еще решить судьбу двух машин. Если одна из них, под маркой «М-5» с мотором «гном-моносупап», никаких сомнений не вызывала, то последняя машина «М-9» со стопятидесятисильным «сальмсоном», могла испортить председателю ожидаемый обед, после которого старик хотел поспеть на четырехчасовой поезд в Петроград.

Так или иначе, но чрезвычайное происшествие в связи с прилетом «девятки» из гутуевского отряда было временно забыто.

Но, по-видимому, сама «девятка» не хотела, чтобы о ней так скоро забыли, потому что через десять или пятнадцать минут она о себе напомнила.

Запуск мотора остался совсем незамеченным.

Пробег, начатый за ангаром от старого спуска, привлек внимание, но чья эта машина — сообразили не сразу, тем более что Чухновский набирал скорость, удаляясь от зрителей.

Все сомнения отпали, когда после разворота «девятка» в обратном порядке воспроизвела утреннюю эволюцию, пройдя прямо над столом председателя.

Только свист, грохот и дребезг показались на этот раз еще громче. Это было невероятно!

Ошарашенные неожиданностью больше, чем громом, все смотрели в небо.

Набухшее днище лодки источало тончайшие струйки от киля и от боковых угольников редана. Эти струйки, сорванные потоком воздуха, сверкали на солнце утончающимися капельными пунктирами и дальше исчезали светлыми бусинками, переходя в водяную пыль.

Повторное происшествие казалось еще более «чрезвычайным». В первом случае оно поразило неожиданностью, и только после посадки самолета стало ясно, что оно было почти невозможным. Сейчас все было и неожиданно, и невозможно, и нелепо.

Комиссия в полном составе вместе с председателем стояла с открытыми ртами и безмолвно смотрела вслед гидросамолету, который удалялся в сторону тускло отсвечивающего в привычном воображении купола Исаакиевского собора. И как-то особенно обидно, если не оскорбительно, спустя несколько секунд всех осенило с безоблачного неба невидимыми бисеринками той самой эмульсии, наличие которой, в соответствии с мнением специалистов, изложенным в акте, свидетельствовало о том, что корпус лодки подлежал списанию еще тогда, когда на председателе были шикарные белые брюки.

— Еще и окропил, подлец! — со злостью изрек председатель, обтирая лысину.

С этого момента у всех развязались языки. В обратной последовательности раздались те же выкрики:

— Мальчишество!

— Бессмысленный риск!

— Воздушное хулиганство!

И кое-что другое, значительно покрепче.

Поскольку этот день был нелетным, на вышке никого не оказалось. Военком приказал срочно подняться наблюдателю и, мобилизовав всю оптику, докладывать о полете Чухновского. Однако балтийская дымка быстро поглощала нарушителя и его «девятку».

Еще через минуту произошло новое необычайное событие — вернее, метаморфоза.

Только что работавшая техническая комиссия исчезла.

Вместо нее за теми же столами заседал трибунал. С суровым председателем, строгими специалистами-экспертами, мрачными свидетелями обвинения и с непременным секретарем.

От обычного этот трибунал отличался тем, что почти все члены считали себя прокурорами и наперебой, на высоких нотах изощрялись в квалификации обвинения.

Не совсем обычным было также количество и позы присяжных заседателей.

И вовсе отсутствовала защита.

Наконец, не было никакого порядка, так что нарушение процессуальных норм Уголовного кодекса могло бы служить основанием для обжалования всего процесса и отвода всех прокуроров. Но этого некому было сделать, так как сам обвиняемый в этот момент вел злополучное произведение купца Щетинина по прямой на небольшой высоте, с каждым мгновением удаляясь от грозного судилища.

Сперва затихли несносные звуки.

Затем темные очертания лодки с шлейфом из дыма постепенно превратились в расплывчатое серое пятно.

Наконец вовсе исчезло и это пятно. Так, как будто его и не было.

А может, и действительно не было?.. Бывают же миражи даже на Балтике.

В другой раз рефракция поднимает на небо не только лайбы, но и целые острова, а другие атмосферные фокусы скрадывают маяки и знаки, когда в них особенно нуждаешься.

К сожалению, нет! Не мираж!

Даже если бы все присутствующие хором заявили, что они явились жертвой оптического обмана или галлюцинации, капли на лысине председателя начисто опровергали такую версию.

— Да как он смел? — явно запоздало и уныло твердил председатель. — Ну пусть сам сумасшедший! Но как он смел вынудить механика рисковать жизнью?

Председатель хотел уже повторить этот вопрос в полный голос с расчетом на всю аудиторию, как вдруг из плотной группы авиамотористов и механиков послышался спокойный и раздумчивый голос:

— С таким человеком любой из нас хоть на полюс сам полетит!

— Ничего не понимаю!.. Какое-то массовое помешательство.