Вера Бокова - Повседневная жизнь Москвы в XIX веке

• Название: Повседневная жизнь Москвы в XIX веке
• Автор: Вера Бокова
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03367-2

На основе дотошного изучения и обобщения обширных архивных документов, воспоминаний и дневников московских старожилов, трудов историков, записок и сочинений писателей, журналистов и путешественников, как отечественных, так и зарубежных, автору удалось воссоздать многомерную и захватывающую панораму Москвы, сложившуюся после великого пожара 1812 года. Вторая столица предстает как город святой и древний, красивый и уродливый, но постоянно обновляющийся, город «нелепия и великолепия», с такой же, как он сам, контрастной и причудливой повседневной жизнью московских обитателей и обывателей всех сословий — дворян, купечества, мешан, мастеровых и фабричных, студентов и священников, нищих, юродивых и святых. Из книги также можно узнать о городском хозяйстве и властях — от будочника до генерал-губернатора, о семейных торжествах царствующего дома, религиозных традициях, праздниках и увеселительных садах, театральных и ярмарочных действиях, студенческих пирушках и волнениях, спорте.

---

Закрытость духовенства проявлялась и в его семейной жизни. Браки заключались почти исключительно в собственной среде, причем возникающие при этом перекрестные родственные связи оказывались чрезвычайно запутанными — в общем, все московские священники состояли в родстве. Женились одновременно с получением первого места — на дочери какого-нибудь умершего или очень престарелого священника. По обычаю, если покойный не оставлял сыновей (или они уже были пристроены), новым настоятелем храма становился муж дочери. Естественно, что поиски супруга, инициатива в которых предоставлялась поповне, должны были происходить очень быстро, чтоб приход не оставался без настоятеля. В быстроте заключения брачного союза были заинтересованы и сами потенциальные женихи: духовный сан мог получить только женатый.

В дело вступали специальные «свахи по духовенству», которые и предлагали подходящим семинаристам и академикам-выпускникам жениться на такой-то барышне. Жених ехал смотреть невесту и, если она сама и прилагавшиеся к ней приход и приданое его устраивали, «ударял по рукам». Женились священники только однажды: если первая жена умирала, второго брака им не дозволялось.

Попадьи московские были в массе своей дамы очень энергичные и прекрасные хозяйки, искусные и в рукодельях, и в засолке огурцов, и в печении пирогов со всевозможными начинками, а главное — в сложном деле домашней экономии при очень небольших, как правило, средствах. Принцип «Жена да убоится своего мужа» в их отношении не действовал: обычно матушки руководили не только в доме, но и в приходе.

Дети традиционно находились в полном подчинении у родителей, хотя в послереформенное время это положение стало нарушаться. В духовенстве возникли разномыслие и конфликты отцов и детей. Прогрессивная и «продвинутая» молодежь увлекалась модным позитивизмом, естественными науками, декларировала свободомыслие и неверие и охотно провоцировала «отсталых» отцов на идеологические споры, быстро превращавшиеся в бурные и тягостные сцены со взаимными обидами.

Вплоть до середины века преобладало духовное образование мальчиков — сперва в Заиконоспасском, Донском или Андроньевском духовном училищах, потом в Московской духовной семинарии и иногда в академии, хотя уже тогда много «поповичей» выходило из старших классов семинарии, чтобы поступить в университет, большей частью на медицинский факультет. Во второй половине века такое предпочтение светской карьеры сделалось массовым, и из четвертого, пятого или шестого класса семинарии сыновья священников и дьяконов уходили и в университеты, и в Ярославский и Нежинский лицеи, в Ветеринарную и Петровскую академии. В те же, послереформенные десятилетия нередки уже были случаи, когда сыновья иереев учились в гимназиях.

Дочерей учили дома, а после 1870-х годов — в появившихся к тому времени женских гимназиях и Епархиальном училище, предназначенном преимущественно для девиц духовного звания.

Жалованья московское духовенство не получало, за исключением настоятелей кремлевских придворных храмов — Спаса на Бору, Рождества Богородицы, что В сенях, Спаса За золотой решеткой и др. Впрочем, жалованье здесь было столь мизерное, что охотников на эти места находили с большим трудом. Обычно доход духовенства зависел в первую очередь от размеров прихода и составлялся из платы за церковные обряды (венчание, отпевание, крещение и пр.) и тех пожертвований, которые прихожане опускали в ящики и на блюда сборщиков — в среднем по 10–20 копеек с человека за службу (наиболее богатые давали от полтинника до рубля). Вырученные таким образом деньги распределялись в определенной пропорции между членами клира (наибольшая часть — настоятелю) и частью оставлялись на нужды храма.

В такой же пропорции делились поступления от принадлежащей храму собственности — доходных домов, лавок, земли, которую сдавали в аренду огородникам, и клирики тех — далеко не многочисленных — храмов, у которых такая собственность имелась, считались между коллегами истинными счастливцами.

Еще одной статьей дохода духовенства была педагогическая деятельность. Большинство московских священников и дьяконов преподавали в учебных заведениях (иногда и не в одном) Закон Божий, а порой нанимались и индивидуальными репетиторами по этому предмету. Дьячки же традиционно обучали грамоте детей московского простонародья.

Наконец, узаконенным источником дохода духовенства были всевозможные праздничные службы, молитвы и молебствия, совершаемые на дому у прихожан. На каждый большой и приходской праздник клир поднимался и обходил дома «со крестом». Устойчивой таксы на такие службы не существовало, и нередко проходив целый день, сорвав голоса и совершенно измотавшись, клирики приносили праздничный «улов» — 2,50–3 рубля на четверых.

Кое-кто из состоятельных прихожан, правда, еще дарил по праздникам своим священникам и подарки — обычно продукты или иные товары, которыми сами торговали: голову сахару и фунт чаю, пару бутылок вина или материи «на ряску» и т. п.

Сам факт праздничного обхода квартир и домов, уравнивающий духовных лиц с будочниками, дворниками, швейцарами и другим «обслуживающим персоналом», был, конечно, довольно унизителен и отнюдь не повышал социальный престиж духовенства, бывший и вообще-то довольно невысоким. В Москве, особенно в первой половине века, были не редкостью и грубое и неуважительное отношение к духовенству, и даже оскорбления, нанесенные священникам прихожанами. Так, в 1820-х годах много шума наделал случай, когда во время службы, подходя к кресту, некий гвардейский капитан Лаптев ударил по лицу священника за то, что тот сделал ему замечание: вы-де не молились, все время разговаривали с дамами, и прикладываться к кресту не достойны.

Позволяли себе покуражиться над приходским священством и обычно набожные «их степенства». Протоиерей церкви Рождества в Столешниках (была на углу с Петровкой; ныне не существует) М. В. Модестов как-то пришел со крестом в булочную Савостьянова и, «отпев краткое молебствие, получил от хозяина 5 рублей. Он уже начал запрятывать бумажку в карман, как вдруг Савостьянов, в присутствии покупателей, бывших в булочной, обратился к нему со словами: „А сдачи?“ Модестов покраснел и спросил, сколько ему надо сдачи. Савостьянов потребовал четыре рубля с полтиной, и Модестов должен был отсчитывать сдачу, оставив полтинник на весь причт»[314].

Конечно, Савостьянов был за что-то сердит на батюшку, потому так и поступил, но сама возможность подобной выходки ясно свидетельствовала, что ни сан, ни крест не способны были в таких случаях защитить духовенство.

В итоге всех ухищрений собирались те суммы, на которые духовенство существовало со всеми своими чадами и домочадцами. Годовой доход дьякона мог составлять рублей 600 (50 в месяц), что для семейного человека было очень недостаточно; батюшки «вырабатывали» самое большее рублей до 100 в месяц.

Очень немногие московские храмы могли доставить своим клирикам более сносное существование. Лучшим в этом отношении местом считался в Москве Казанский собор на Красной площади, дававший настоятелю до 5 тысяч рублей в год дохода и предоставлявший ему хорошую квартиру в Чернышевском переулке. Затем следовал Покровский собор (храм Василия Блаженного), Успенский собор Кремля, а в конце века еще храм Христа Спасителя — то есть наиболее посещаемые московские храмы. Из более отдаленных очень доходными считались церкви Троицы в Листах (на Сретенке), Трифона в Напрудном (на Трифоновской улице), Пятницкая на Пятницкой улице, Василия Неокесарийского на Тверской и некоторые другие.

Естественно, что духовенство этих храмов могло позволить себе жить «по-генеральски» (к недостойной зависти своих менее счастливых собратий): и квартиры обставить пороскошнее, и выезд завести, и собственную дачу, а порой и не одну — лишние сдавали, — да и погурманствовать могли себе позволить. Н. П. Розанов вспоминал протоиерея В. И. Романовского, служившего в 1880-х годах в Пятницкой церкви, который не только сам потреблял хорошую заграничную «мадерку», но и, отправляясь в гости, брал пару бутылочек с собой и там, пренебрегая хозяйским, обычно дешевым, винным угощением, и сам откушивал, и соседей угощал своей «мадеркой».

К слову сказать, выпить, особенно в гостях, московские батюшки никогда не отказывались. Алкоголики или запойные пьяницы среди них почти не встречались, но хватить лишнего доводилось многим, и более трезвые собратья в таких случаях, поглядывая на пьяненького, приговаривали, вздыхая: «Отец-то, того… зело угобзился» (от старинного глагола «гобзить» — быть в изобилии. — В. Б.).

Впрочем, особенно увлекаться горячительным не позволяли ни ограниченные доходы, ни продуманная политика московских церковных властей. Особенно строго наблюдал за поведением духовенства знаменитый митрополит Филарет (Дроздов), чуть не пол века, с 1821 по 1867 год занимавший свой пост и правивший московской епархией поистине самодержавно: милостиво, но строго.