Вера Бокова - Повседневная жизнь Москвы в XIX веке

• Название: Повседневная жизнь Москвы в XIX веке
• Автор: Вера Бокова
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03367-2

На основе дотошного изучения и обобщения обширных архивных документов, воспоминаний и дневников московских старожилов, трудов историков, записок и сочинений писателей, журналистов и путешественников, как отечественных, так и зарубежных, автору удалось воссоздать многомерную и захватывающую панораму Москвы, сложившуюся после великого пожара 1812 года. Вторая столица предстает как город святой и древний, красивый и уродливый, но постоянно обновляющийся, город «нелепия и великолепия», с такой же, как он сам, контрастной и причудливой повседневной жизнью московских обитателей и обывателей всех сословий — дворян, купечества, мешан, мастеровых и фабричных, студентов и священников, нищих, юродивых и святых. Из книги также можно узнать о городском хозяйстве и властях — от будочника до генерал-губернатора, о семейных торжествах царствующего дома, религиозных традициях, праздниках и увеселительных садах, театральных и ярмарочных действиях, студенческих пирушках и волнениях, спорте.

---

Для размещения Работного дома был приобретен один из домов князей Юсуповых в Большом Харитоньевском переулке (напротив известных всей Москве «палат Волкова-Юсупова») и в нем устроено мужское отделение на 300 мест, а еще женское и детское отделения и отделение «для неспособных к труду». По местонахождению заведение часто именовалось среди бедноты «Юсуповым работным домом».

В основном в Работный дом помещали по приговору суда: он приравнивался к исправительному заведению с мягким режимом (хотя прошедший через такое заведение Н. И. Свешников писал, что «это было нечто среднее между богадельнею и воспитательным учреждением»[292]), но было немало случаев, когда сюда просились добровольно, особенно если удавалось во время трущобных странствий сохранить документы. Для этого следовало прийти в «Юсупов», где принимали таких бедолаг дважды в неделю, по вторникам и пятницам, пораньше, часам к семи утра, ибо прием начинался в девять и места быстро заканчивались. Доброволец сдавал паспорт и поступал на полное казенное содержание. Каждый из «постояльцев» (за исключением «благородных») обязан был участвовать в назначаемых работах — обычно на уборке улиц, на расчистке свалок, рытье котлованов и т. п. (женщины — на уборке помещений). За работу он получал определенную плату, часть которой шла на его же содержание, а часть поступала на личный счет и по окончании срока выдавалась на руки. Конечно, и работа была тяжелая и неприятная, и грубости и хамства в обращении с заключенными хватало, но исстрадавшиеся босяки и этим были довольны и нередко даже с теплотой вспоминали о времени, проведенном в «Юсупове»: «…чистые, сухие и просторные спальни, с крашеными полами, с отдельными койками, на которых лежали такие мягкие и сухие постели… вполне достаточная и вкусная пища, еженедельное чистое белье и баня — все было хорошо в этом заведении»[293].

К 1890-м годам количество нищих и бездомных, определяемых судом в Работный дом, до того возросло, что в Сокольниках было построено новое его отделение, на 1500 человек. С этого времени Юсупов дом стал считаться «старым», а в Сокольниках были устроены всевозможные мастерские — слесарная, кузнечная, сапожная, корзиночная, даже переплетная, и заработки насельников сразу заметно возросли.

Очень многие из московских люмпенов имели где-нибудь в деревне собственный дом, семью и родню, но из-за алкоголизма, а нередко и склонности к бродяжничеству связи с родиной и близкими постепенно рвались. В итоге человек оказывался навсегда вовлечен в орбиту Хитровки: куда бы ни заносила его судьба, он вновь и вновь возвращался в это гиблое место. Типичному среднему хитрованцу постоянно доводилось не только переносить холод, голод, грязь, грубость и побои, но и неоднократно сидеть в тюрьме и ходить по этапу на родину.

Оборванцы, появлявшиеся в приличных районах, почти всегда вызывали интерес у представителей власти. Таких городовые останавливали и, осведомившись, есть ли «вид» (паспорт), тащили на всякий случай в участок. Беспаспортные в итоге оказывались в тюрьме и потом высылались по месту официального проживания.

Далеко не все хитрованцы были вынужденными или добровольными бездельниками: здесь имелась и мастеровая прослойка, и довольно много поденщиков, живущих случайными заработками. Помимо такой работы, как рытье котлованов, уборка мусора, разгрузка, а для женщин уборка, стирка и шитье, житель Хитровки мог подработать, к примеру, сгоном скота — этим занимались почти исключительно «золоторотцы» и некоторые со временем делались в своем деле большими специалистами.

От железнодорожной станции Перово до находящегося неподалеку скотопригонного двора была устроена «гонная дорога» и трижды в неделю — в среду, пятницу и воскресенье — по ней шел привезенный в Москву скот. Оборванные «золоторотцы» — одна нога в сапоге, другая в калоше — слонялись в эти дни около вокзала и предлагали свои услуги: «Не надо ли быков сгонять?» Получив заказ, посвистывая и покрикивая: «Ну, ну, пошел, пошел!.. Ах ты, волчья сыть, травяной мешок!..» и пуская в дело длинные палки, гнали скот в нужном направлении, заботясь о том, чтобы гурт не сворачивал, не растягивался и животные не перепутывались с соседним гуртом. Последнее, то есть уметь сразу различать «своих» и «чужих» животных, — было под силу только опытному сгонщику.

Хитрованцы и жители других трущоб Москвы были главными поставщиками на рынок многих сезонных товаров — щавеля, земляники, первых грибов, дубовых листьев для засолки огурцов. Они же собирали для аптек березовые почки и разные травы, до появления спичек снабжали Москву кремнями и трутом, перед Пасхой красили и разрисовывали яйца на продажу. Детей посылали собирать кости, стекло и тряпки для старьевщиков, девчонок — полевые цветы. Взрослые варили сапожную ваксу, терли табак, мастерили игрушки, скворечники и «вербы» (украшенные бумажными цветами и ленточками ветки, продававшиеся на Вербном базаре), перематывали нитки для фабрик и т. п.

Кое-кто из хитрованцев, сохранивших облик человеческий и сколько-нибудь пристойный костюм, подрабатывал продажей газет. Редакции предпочитали не держать собственных продавцов, а доверяли распространение своих изданий каждому желающему. Экземпляр газеты отпускался за 2 копейки, а продавали его по 3 копейки — стало быть, с каждого номера продавцу шла пусть небольшая, но прибыль. Сначала за пачку номеров следовало внести наличные деньги; со временем, когда торговец-хитрованец завоевывал доверие, ему могли поверить и в долг. Точно таким же образом можно было продавать вразнос книжечки для народного чтения (к примеру, издательства «Посредник»), переводные картинки, спички и папиросы.

Еще один «культурный промысел» состоял в том, чтобы заранее с утра занять очередь в кассу Большого театра (предварительной продажи билетов тогда не было), а потом продать место за 1–2 рубля, а в особых случаях — при какой-нибудь модной знаменитости — даже за 10 рублей.

Случались и более экзотические виды заработка: иногда бродяг нанимали в качестве массовки в летние театры, а в 1890-х годах какая-то табачная фирма одно время рекламировала свою продукцию, выпуская на улицу… «индейцев». Навербовав их на Хитровке за двугривенный в час, фирмачи намазывали каждому из них физиономию красной краской, обряжали в условно-экзотический костюм, обшитый перьями, сажали верхом на кляч и отправляли в центр города. «Индейцы» везли флаги с названием фирмы и выглядели очень красочно, чем привлекали всеобщее внимание, однако после нескольких уличных драк с их участием «рекламная акция» была прекращена.

И все-таки истинный, «убежденный» хитрованец чувствовал к любому труду непреодолимое отвращение и потому никогда не работал, существуя в буквальном смысле, как «птица небесная».

Из мест ночлега на Хитровке наиболее известны были ночлежный дом Ярошенко в Подколокольном переулке, в который ходили «знакомиться с материалом» перед постановкой горьковской пьесы «На дне» актеры Художественного театра, а также страшноватая, красочно описанная Гиляровским «Кулаковка», которая находилась на углу Подколокольного и Певческого переулков. (Любопытно, что дочерью владельца «Кулаковки» была та самая Л. И. Кашина, которая послужила С. А. Есенину прототипом Анны Снегиной в его известной поэме.) Эти и другие ночлежки были платными; провести в них ночь стоило пятак — стандартная цена по Москве. Была и бесплатная ночлежка братьев М. и Н. Ляпиных — большой четырехэтажный дом на углу Большого Трехсвятительского переулка. Из четырех этажей два нижних было предназначено для женщин, а два верхних — для мужчин. Рассчитан он был на семьсот мест, но порой принимал и свыше тысячи ночлежников.

Ночлежные дома открывались зимой в 5 часов вечера. Желающих переночевать всегда было больше, чем мест, особенно в бесплатном Ляпинском доме, так что очередь образовывалась задолго до открытия и растягивалась на большое расстояние. В ожидании мучились от холода в своих легких костюмах; у кого были деньги, обогревались сбитнем, который предлагали предприимчивые разносчики. «Люди жались друг к другу, корчились, топотали ногами, ругались, проклиная тех, кто так долго не отворяет дверей…»[294] — вспоминал С. П. Подъячев, которому самому доводилось быть клиентом Ляпинского дома.

Когда двери наконец распахивались, намерзшаяся толпа, толкаясь и напирая, вваливалась внутрь и люди бегом неслись наверх занимать места на нарах. Нары внутри просторных темноватых комнат, со стенами, выкрашенными немаркой масляной краской, стояли в два яруса. Жесткие лежаки ничем не были покрыты и имели металлические бортики, разграничивающие лежачие места. Подушкой служил металлический подголовник, намертво прикрепленный к доскам. В щелях между досками кишели клопы и блохи, так что ночевать было во всех отношениях беспокойно.