Алексей Савчук - Прямой дождь

• Название: Прямой дождь
• Автор: Алексей Савчук
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1980

Украинский писатель Алексей Савчук много лет работает в художественно-документальном жанре. Его перу принадлежат две повести о В. И. Ленине — «Месяц февраль» и «Острый почерк», книга очерков о талантливых украинских селекционерах академиках Ф. Г. Кириченко и П. Ф. Гаркавом, повесть об известном помологе Л. П. Симиренко. Двумя изданиями вышла на Украине документальная повесть «Григорий Иванович» — о Петровском.

В повести «Прямой дождь», переработанной и дополненной автором для Политиздата, нарисован образ Григория Ивановича Петровского — выдающегося представителя рабочего класса.

Автор рассказывает о юности Петровского, о его подпольной работе, о деятельности как депутата IV Государственной думы от рабочих Екатеринославской губернии, об участии его в первом Советском правительстве республики, о работе на Украине председателем ВУЦИК. Повесть, получившая широкий отклик читателей и прессы, выходит вторым изданием.

---

— Вы, как и прежде, настаиваете на том, что вас незаконно держат в тюрьме? — спросил Шуликовский.

Лариса украдкой поглядывала то на Петровского, то в окно, за которым возвышались, заслоняя свет, высокие кирпичные стены.

— Я уже об этом говорил, но, если нужно, могу повторить: меня посадили в тюрьму незаконно.

Лариса прислушивалась к твердому голосу Григория.

— Вы читаете научные книги…

— Простите, до сих пор я не думал, что человека можно бросить в тюрьму за чтение книг… — язвительно заметил Петровский.

Шуликовский выразительно посмотрел на Ларису: а что я, дескать, говорил?

— Вы — донкихот… Воюете с ветряными мельницами, — с пафосом начал Евгений.

— Неужели? — поднял брови Григорий. В его тоне звучала неприкрытая насмешка.

— Да, да, именно донкихот. Мне непонятна ваша слепая вера, которая ни на чем не основана. Во что вы верите? В миф, в ничто. Именно в ничто! — Шуликовский волновался, и это удивило Ларису, считавшую его опытным бойцом словесных баталий. — Как можно говорить о равенстве, абсолютном равенстве на земле? Неужели вы всех собираетесь сделать министрами или царями?

Теперь Петровский знал, для чего его сюда привели: до сих пор на него глазели чиновные особы, теперь пришла очередь барышень.

— Вы пригласили меня сюда, чтобы затеять дискуссию? — усмехаясь, спросил он. — Вам, проповеднику покорности и смирения, чтобы закончить этот разговор, я вот что скажу: родиться рабом — не грех, но мириться с этим, а еще хуже — отстаивать свое и чужое рабство — позор.

Голос Петровского звучал уверенно, каждое слово западало Ларисе в душу, заставляя сильнее биться ее сердце. Она не могла оторвать горящего взгляда от вдохновенного, гордого лица заключенного. Вдруг Григорий повернулся к ней:

— А вы, барышня, когда соскучитесь в следующий раз, лучше пойдите в зоопарк: обезьяны интереснее, чем арестанты.

Кровь ударила Ларисе в лицо, непрошеные слезы готовы были брызнуть из глаз. С трудом сдержалась, чтобы не заплакать. «Зачем он так? Разве я хотела его обидеть?..»

Жгучий стыд испытала девушка. Это было больнее, чем в детстве: помнит, как однажды, взобравшись на завалинку, припала к низкому окну соседней бедной хаты, а проходившая мимо женщина укоризненно произнесла:

— Нехорошо, девочка, заглядывать в чужие окна!

«А теперь заглянула в чужую жизнь, — укоряла себя Лариса. — Так тебе, дуреха, и нужно! Ведь сама-то не любишь, когда лезут в душу…»

Казалось, никто еще так не унижал ее… И это сделал человек, которым она только что восхищалась…

По дороге Евгений что-то говорил ей, но она слышала только отдельные слова и голос — монотонный и скучный, вызывающий глухое раздражение.

До самого дома в душе звучали слова жестокой обиды, а перед глазами стояла хмурая тюрьма: все каменное — и пол, и стены, и постель… И люди, которые окружают заключенных… И сердца каменные…

21

Доменика много раз пыталась отыскать след мужа. Ни в тюрьме, ни в полиции ей не сказали, куда его выслали из Екатеринослава. Наконец удалось узнать, что его отправили в полтавскую тюрьму.

Не раздумывая, поехала туда с ребенком на руках. Сначала тюремное начальство и слушать не желало об освобождении Петровского, но Доменике удалось добиться, чтобы его выпустили на волю под денежный залог в сто рублей — сумму, собранную екатеринославскими рабочими. Но тут новая беда. В тюрьме Григорий простудился, у него началось туберкулезное воспаление желез, и без операционного вмешательства было не обойтись. Он настолько ослабел от голодовки и болезни, что не мог даже идти, и Доменика с трудом довела его до пролетки.

В больнице Григорий попал в заботливые руки доктора Кухаревского, человека мягкого, сочувствующего прогрессивной молодежи. Он бесплатно сделал Петровскому операцию и даже подкармливал больного, принося из дому разную снедь.

Выписавшись из больницы, Петровский прежде всего стал думать о заработке. Но в это время неожиданно пришел вызов из воинского присутствия села Печенеги, что неподалеку от Харькова, куда Григорию надлежало явиться на повторный призыв. И Доменика снова отправилась в Полтаву к доктору Кухаревскому.

Аккуратный, под железной крышей дом доктора Кухаревского стоял на тихой зеленой улице, неподалеку от особняка городского головы. Сюда и пришла вместе с сыном Доменика.

— Не волнуйтесь, — сказал Кухаревский. — Операция прошла успешно, теперь ваш муж будет поправляться.

— А пока от ветра валится, — грустно произнесла Доменика, с надеждой глядя на доктора. — Я пришла к вам за помощью…

— Чем могу служить?

— Мужа призывают на военную службу…

— В солдаты он не годится. Тут я вам помогу, — пообещал Кухаревский. — Завтра мы все сделаем. А теперь — ужинать…

— Нет, нет… — начала было Доменика.

— Не отказывайтесь. Сейчас придет одна девушка, и мы все вместе поужинаем. А вот и она! Знакомьтесь, Лариса, это Доменика Петровская.

Лариса с восхищением слушала Доменику, когда та рассказывала о всех своих злоключениях.

— Какая вы смелая!

Девушка любовалась ее красотой, манерой держаться — простой и в то же время интеллигентной. «У нее прирожденный такт, — подумала Лариса, — этому ни в каких институтах не научишься…»

После ужина Кухаревский извинился перед гостями и отправился в больницу. Мальчика уложили спать.

Доменика с Ларисой остались вдвоем. Между ними завязалась беседа. Порой человеку, которого видишь впервые, расскажешь больше, чем давнему знакомому. Приглушенные голоса долго звучали в сгущающихся сумерках.

— Я видела вашего мужа… — Волнение, охватившее Ларису в тюремной канцелярии, снова овладело ею. Дрожащим голосом она сказала: — Я нечаянно обидела его…

Коротко рассказала о посещении тюрьмы, о разговоре Шуликовского с Петровским, о его словах, обращенных к ней…

— Я не хотела его оскорбить… Если бы знала, не пошла в тюрьму. Вы скажите Григорию Ивановичу обо всем…

— Скажу. Вы напрасно переживаете. Он тоже не хотел вас обидеть. Просто ему все надоело, на него ходили смотреть, как на какое-то диво…

Голос Доменики, мягкий и ласковый, успокаивал девушку. С ней Ларисе так же хорошо и просто, как было в детстве с матерью… И она все рассказала Доменике о себе, поделилась с ней своими огорчениями и обидами.

— Мне едва минуло шесть лет, когда отец с матерью погибли. Дядя взял меня к себе. Сначала было ничего, потом тетка начала ко всему придираться…

Все трудней становилось жить в дядином доме, хотя Василий Михайлович всячески старался защитить сироту от придирок жены. Не проходило дня, чтобы девочка не плакала. Ей хотелось вырваться из холодного, неуютного дома и умчаться в далекий незнакомый мир… Она бросалась из крайности в крайность: собиралась то уехать в Петербург, то учительствовать в деревне. Иногда ей казалось, что она просто избалованная, изнеженная барышня, которой от нечего делать лезет в голову всякая чепуха. В такие минуты Лариса ненавидела себя. «Нужно что-то делать, нужно работать так, чтобы тело ныло от усталости, а голова была занята чем-то полезным и разумным».

— Вам, верно, смешно такое слушать? — вдруг спросила Лариса.

— Нет, что вы! Говорите, говорите, — участливо попросила Домоника.

— Ну скажите, почему я такая? Почему не найду места в жизни?

— Не знаю, что вам ответить, — не торопясь, заговорила Доменика. — Я тоже рано осталась без отца. Но не было у меня ни времени, ни сил горевать. Мать брала белье в стирку, а я, сколько себя помню, помогала ей. За день так умаешься, что еле доплетешься до постели. А на рассвете — опять за работу…

— Значит, тетка правду говорит, что все у меня от безделья, — грустно подытожила Лариса.

— Нет, — решительно возразила Доменика. — Мысли у вас хорошие, душа открытая. Кого-нибудь встретите, полюбите. Для женщины это очень важно. А там и работу найдете по душе. И все будет хорошо.

— Я и сама так думаю. Расскажите еще про себя, — попросила Лариса.

— Ничего особенного у меня не было. Встретила Григория, поженились. Ребенок родился… Жить трудно, муж все по тюрьмам… — Она рассказывала спокойным, ровным голосом. — Но я все равно счастливая, — широко улыбнулась Доменика.

— Может, и я буду?

— Обязательно. Сердце у вас доброе, отзывчивое.

— Передайте же Григорию Ивановичу то, о чем я вас просила…

— Передам, — пообещала Доменика.

22

Петровского в солдаты не забрали и даже вовсе забраковали по состоянию здоровья: помогла справка доктора Кухаревского. Радовалась Доменика: пускай трудно пока, но на работу где-нибудь да устроится, будет кусок хлеба. Попытался Григорий наняться токарем на Брянский — не взяли. После бесконечных хождений наконец повезло. В Екатеринославских железнодорожных мастерских он познакомился с поднадзорным рабочим Василием Андреевичем Шелгуновым, высланным из Петербурга за принадлежность к «Союзу борьбы за освобождение рабочего класса». Будучи прекрасным специалистом, он довольно быстро нашел работу, а потом устроил и Григория.