Алексей Савчук - Прямой дождь

• Название: Прямой дождь
• Автор: Алексей Савчук
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1980

Украинский писатель Алексей Савчук много лет работает в художественно-документальном жанре. Его перу принадлежат две повести о В. И. Ленине — «Месяц февраль» и «Острый почерк», книга очерков о талантливых украинских селекционерах академиках Ф. Г. Кириченко и П. Ф. Гаркавом, повесть об известном помологе Л. П. Симиренко. Двумя изданиями вышла на Украине документальная повесть «Григорий Иванович» — о Петровском.

В повести «Прямой дождь», переработанной и дополненной автором для Политиздата, нарисован образ Григория Ивановича Петровского — выдающегося представителя рабочего класса.

Автор рассказывает о юности Петровского, о его подпольной работе, о деятельности как депутата IV Государственной думы от рабочих Екатеринославской губернии, об участии его в первом Советском правительстве республики, о работе на Украине председателем ВУЦИК. Повесть, получившая широкий отклик читателей и прессы, выходит вторым изданием.

---

И в тюрьме, оказывается, бывает радость!

После тяжелого ночного сна Григорий открыл глаза и зажмурился от яркого света. Неужели убрали ненавистный щиток?! Вскочил с койки, но ослабевшие ноги не слушались. Медленно, собрав все силы и держась за стену, приблизился к окну.

Звякнул засов, отворилась дверь, надзиратель — старик с большими жилистыми руками — принес миску с супом.

— Ешь, сынок, — сказал тихо. — Только не торопись и не все сразу. — Он не раз за свою службу видел, как набрасывались на еду после голодовки заключенные и от этого погибали.

— Я знаю, спасибо, — поблагодарил Григорий.

Казалось, ничего не ел вкуснее этого жидкого картофельного супа. От него пахло свежим хлебом, печенной в золе картошкой, родным домом.

Съел половину и положил ложку.

Добрел до окна и долго любовался ясным небом, которого так давно не видел. Когда оно над тобой, его вроде и не замечаешь, если же тебя лишают его — высокого, необъятного, начинает казаться, что и жить невозможно. Без конца вспоминаешь задумчивые белые облака, дрожащую точку жаворонка, солнце, слепящее глаза, черные грозовые тучи.

В сердце бурлила радость… Они, простые рабочие, победили! Администрация тюрьмы, боясь очередного организованного протеста, сняла щитки с окон и разрешила передавать в камеры литературу. Значит, если действовать сообща, вместе, можно добиться многого. Крепла вера в свои силы.

Время шло, и стало ясно: скоро не выпустят. Петровский ежедневно писал жалобы в Петербург, в департамент полиции, требуя объяснить, за что он арестован.

Вечером взялся за письмо к Доменике. Его все время тревожила судьба жены: как она там с малышом? Конечно, помогут товарищи, но ведь самые близкие, вероятно, тоже за решеткой. Знал, что Доменика не пропадет, но как же ей, бедной, трудно! Хоть угля успел заготовить, не будут мерзнуть зимой. «Мое воображение так ярко рисует твой образ, — писал Петровский, — что я почти физически ощущаю твое присутствие, твое теплое, нежное сердце. Спасибо!..»

20

Весть о голодовке, о стойких узниках, о самом молодом из них — Петровском — проникла сквозь тюремные стены, разнеслась по городу и взволновала молодежь. Одни возмущались поступком «крамольников», другие восхищались. Одобрение и порицание шли рядом, как жизнь и смерть…

Евгений прислушался. В соседней комнате играли на пианино. Он понял, что играет Лариса, племянница полтавского городского головы, жившая в доме своего дяди, и старался угадать, что она исполняет, но не мог: вероятно, это была импровизация. Весь жар юной души, всю глубокую нежность, неясные желания и стремления, что-то тревожное, радостное и печальное вкладывала она в свою музыку.

Вдруг наступила тишина, чуть слышно стукнула крышка фортепьяно. В гостиную вошла Лариса — красивая девушка лет семнадцати, с тяжелой русой косой, уложенной веночком, в легком светлом платье.

— У вас настоящий талант! — восторженно произнес Евгений, идя ей навстречу.

— Что вы… — смутилась Лариса. — Расскажите лучше, что нового…

— Новостей много… Даже слишком много для нашего тихого, маленького городка. И самая животрепещущая — победа политических заключенных. Если бы вы видели, кто победил наших суровых стражей закона! Простые фабрично-заводские рабочие! И главный среди них самый молодой — Петровский.

Лариса не сводила с Евгения внимательного взгляда. Прислушалась к его словам и появившаяся в дверях хозяйка дома — Елизавета Андреевна.

— Правду говоря, — продолжал он, — я порой не могу понять новоявленных революционеров и проникнуть в их психологию. Несмотря ни на что, они, например, учатся даже в тюрьмах… А зачем? Если б кто-нибудь из них хотел стать, скажем, инженером или врачом, то понятно. Но терять зрение ради того, чтобы пропагандировать социалистические идеи, которые, в сущности-то, являются химерой! Для этого, знаете ли, нужно быть или фанатиком, или… героем. Земля наша богата и бедна одновременно. Достаточно богата, чтобы обеспечить приличное существование более умным и ловким, но остальным…

— Но ведь всем хочется жить по-человечески, — перебила его Лариса.

Евгений снисходительно улыбнулся:

— Я, разумеется, за то, чтобы всем жилось хорошо… Ради этого не жалею ни сил, ни времени, однако… Я, Леся, юрист и сам ищу ответы на трудные, больные вопроси нашей жизни…

Евгений говорил напыщенно и велеречиво. Ему хотелось блеснуть перед девушкой эрудицией, широтой мышления, умением разбираться в общественных процессах.

— Уже давно ходили слухи, что молодые рабочие читают литературу, которая на первый взгляд их совершенно не может интересовать, — продолжал он. — Однако, как мы убедились, сложные общественные вопросы оказались не столь уж недоступными для простых токарей и слесарей. В вопросах истории и политической экономии, скажу вам откровенно, меня просто поразила их осведомленность.

— Вот как! — удивленно воскликнула Елизавета Андреевна.

Евгений глянул на хозяйку дома, натянуто улыбнулся:

— Да, поразила… Я заинтересовался, что они читают и где достают книжки. Выяснились неожиданные вещи: они не только читают, по и обсуждают прочитанное, устраивают своеобразные диспуты…

— Возможно ли это в условиях тюрьмы? — спросила Лариса.

Евгений Шуликовский был чрезвычайно доволен тем, что своим рассказом вызвал интерес красивой барышни к собственной особе.

— Представьте себе, они даже надзирателей обвели вокруг пальца, — с воодушевлением продолжал он. — Но, позвольте, я вернусь к началу рассказа. Вот, например, книги, которые читал Петровский: Дарвин — «Путешествие на корабле „Бигль“», Бельтов — «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», Маркс и Энгельс — «Манифест Коммунистической партии», Владимир Ильин — «Развитие капитализма в России». Таков, господа, далеко не полный список прочитанных этим Робеспьером книг. Петровский, как видите, не терял времени зря…

— Как интересно! — восхищенно произнесла Лариса.

— Вы хотите увидеть Петровского? — спросил Шуликовский.

— Очень, если можно…

— Девушка в тюрьме? Брр! — брезгливо поморщилась Елизавета Андреевна…

— До сих пор мы вслед за народниками повторяли, — говорил по дороге Шуликовский, — что Россия, в отличие от Западной Европы, пойдет иным, самобытным путем, что нам идеи социализма не страшны, что марксизм подходит лишь для Запада… Теперь же видно, что идеи социализма не миновали и Россию. С этим фактом не считаться нельзя. Революционеры стали другими. Раньше революционера за участие в террористическом акте молено было казнить. Кровь за кровь. Вполне логично. А теперь? Теперь революционеры читают книги, просвещают рабочих и крестьян, несут, так сказать, свет во тьму. За что же их судить, спрашиваю я вас, Леся?

— Не знаю…

Рассказ молодого юриста взволновал Ларису. Ее восхитили люди, брошенные в тюрьму. Они не бездействуют, не впадают в отчаяние, а используют время для самообразования, тянутся к культуре. Ее поразили энергия заключенных и их самоотверженная борьба. Она, образованная девушка, о книгах, изученных Петровским, впервые услышала только от Евгения!

Как же нелепо и неразумно устроен мир: люди, которые неудержимо тянутся к знаниям, сидят за решеткой, а лодыри и бездельники занимают места в средних и высших школах, учатся по принуждению, чтобы потом властвовать и управлять трудовым народом. Да и сама она, вероятно, ничуть не лучше тех лоботрясов. Ее тоже с детства холили, красиво одевали, кормили вкусными блюдами, укладывали в чистую, мягкую постель. С самого рождения… До того страшного дня, когда с Кавказа пришло известие о гибели отца и матери, попавших в железнодорожную катастрофу…

За тюремными воротами на Ларису повеяло холодом.

Узнав о цели посещения, канцелярист в тюремной конторе весело бросил:

— Сейчас устроим.

Лариса растерянно осмотрелась.

— Садитесь, Лариса Сергеевна, — подвигая стул к зарешеченному окну, пригласил хозяин конторы. — Отсюда вам удобнее наблюдать за Петровским, свет из окна будет падать прямо на него.

«Наблюдать…» — неприятно резануло ее. Села, не зная, куда девать руки. «Неловко приходить сюда и подглядывать за чужой жизнью», — вдруг мелькнула мысль.

Конвоир ввел Петровского.

— Садитесь.

— Спасибо.

Петровский сел, запахнув полы серого тюремного халата, огляделся. Канцеляриста и Шуликовского он уже знал, а девушку видел впервые. «Кто она?» — подумал Григорий. Невольно вспомнил о том, что в последнее время его показывают слишком часто, и это начинало ему надоедать.

— Вы, как и прежде, настаиваете на том, что вас незаконно держат в тюрьме? — спросил Шуликовский.

Лариса украдкой поглядывала то на Петровского, то в окно, за которым возвышались, заслоняя свет, высокие кирпичные стены.