Павлюченков Алексеевич - «Орден меченосцев». Партия и власть после революции 1917-1929 гг.

• Название: «Орден меченосцев». Партия и власть после революции 1917-1929 гг.
• Автор: Павлюченков Алексеевич
• Издательство: ООО «Издательство "Собрание"»
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9606-0053-8

Философия нигилизма по отношению к советской эпохе в свою очередь не прошла испытание временем, выступив лишь в качестве идеологического сопровождения кризисных процессов в обществе. Актуальность опыта КПСС не исчезла с поражением коммунистической доктрины. Обращение к истории периода советского коммунизма говорит о том, что для него были присущи те же традиционные противоречия, которые изначально определили феномен российской цивилизации и ее устойчивое своеобразие. Книга содержит конструктивную критику политической истории большевистского периода. Проводится анализ исторических оснований системы советского коммунизма и ее связи с современными проблемами государственного строительства.

Для всех интересующихся историей России начала XX века.

---

Глава 3

ОТСТУПЛЕНИЕ ЗАКОНЧЕНО

Укрепление политической монополии

Весь 1921 год ленинское руководство провело в поэтапном отступлении с рубежей военного коммунизма и концентрации немногочисленных организованных сил. Все это происходило в обстановке томительного ожидания прихода какой-нибудь определенности. К началу 1922 года процесс развала партийно-государственных структур на местах прошел критический рубеж, стабилизировался голод в провинции. Очень важное моральное значение в изживании неопределенности и уныния имело сделанное советскому правительству в январе предложение Антанты принять участие в международной конференции в Генуе. Державы пожелали познакомиться с нэповскими большевиками. В Кремле торжествовали, еще недавно в Европе со страхом относились к самому мелкому большевику, подозревая, что те излучают незримые волны, способные нарушить равновесие буржуазного мира.

Запад, как это водится, переоценил степень кардинальности свершающихся в России перемен. Ллойд-Джордж надменно высказался в том духе, что московское правительство, перейдя к нэпу, отказалось от коммунизма. Это являлось преувеличением. Да если бы это было и так. Можно было бы найти утешение в крахе большевистского режима, если бы он строил свою работу только на злоупотреблении насилием и пренебрежении демократией. Он пустил в ход машину сыска и террора и до тех пор, пока он достигал своих целей подобными методами, он оправдывал утверждение всякого деспотизма, что люди в массе своей трусы и малодушны. Такова была его реалистическая сторона, но с идеалистической стороны он базировал свою работу на совершенно иной предпосылке. Большевизм полагал, что главным стимулом в человеческой натуре является социальный инстинкт и сознание прекрасно выполненной работы, радость творческого созидания и сознание того, что все могущество государственного аппарата используется для общественного блага. Опыт показал, что такие стимулы оказались недостаточными для создания упорядоченного производящего общества. Но если это так, то нечему радоваться. Это урок, который надо принять как напоминание о человеческой слабости. «Эта радость по поводу того, что идеалистический эксперимент потерпел неудачу, и что только любовь к наживе заставляет двигаться колесо истории, напоминает довольный смех светского человека при известии о том, что аскет предался разврату»[249].

Изменения в отношении западных держав к Советской России усилили в стране общую заинтересованность в закреплении основных принципов нэпа. После признания необходимости торговли, взоры обратились на очередную твердыню коммунистической экономики — монополию внешней торговли. Внутри правительства шли ожесточенные дискуссии. Торговый представитель РСФСР в Германии Б.С. Стомоняков писал Ленину в феврале, что в капиталистическом мире «ожидают» конца нашего отступления, чтобы всерьез и надолго определить масштаб и методы своей работы в России и, следовательно, твердые позиции являются крайней политической и экономической необходимостью[250]. Поэтому лейтмотивом проходившего 27 марта — 2 апреля XI съезда РКП(б) стал лозунг, озвученный Лениным и другими делегатами съезда на все лады: «Отступление закончено!»

Через неделю после партсъезда, 10 апреля, открылась Генуэзская конференция, которая получилась заметной победой большевиков, несмотря на кампанию травли, поднятую за границей меньшевиками и прочими силами политической эмиграции. Они впервые вошли равноправными представителями на международную встречу, вошли как сила, с которой считаются и признают. Здесь еще был и элемент сенсации. Большевики явились на конференцию не в своем газетно-стереотипном образе пугала в кожаной тужурке, а в безукоризненных фраках, без наганов, без бомб. Никого не «экспроприировали» и не посадили с собой за стол ресторанного пролетария, а дали ему щедрые чаевые и даже соблюдали требования этикета. Все это произвело чрезвычайно благоприятное впечатление, там подумали, что с большевиками можно разговаривать. Результаты Генуэзской конференции произвели весьма ободряющее впечатление и в РСФСР. Растерянность и уныние 1921 года сменились активной внутриполитической деятельностью по закреплению основ нового курса.

Сущность и главное противоречие большевистского нэпа, можно сказать, лежат на поверхности. Их уяснение заключается в буквальном понимании названия этого периода, а именно: новая, экономическая, политика. Либерализация, раскрепощение общественных отношений от военно-коммунистического централизма затронула лишь их экономическую сторону и только в малой степени повлияла на социально-политическую организацию, сложившуюся в годы военного коммунизма. Напротив, как только наметились признаки стабилизации политической ситуации после кризиса 1921 года, ленинское руководство постаралось максимально компенсировать сделанные уступки в экономике последовательными шагами по дальнейшей централизации власти, укреплением системы монопартийности и моноидеологии, совершенствованием системы политического сыска и репрессий.

Экономический либерализм в пределах политического монополизма — вот классическая схема выхода власти из общественного кризиса, оставленная истории большевистским нэпом, которую невозможно принципиально изменить, не изменяя самой власти. Партийные дискуссии 1920-х годов, несмотря на свою ожесточенность, не затронули глубоко и не ослабили политическую систему, которая приобрела еще более упорядоченные, более последовательные авторитарные формы по сравнению с периодом военного коммунизма. Да и, по сути, борьба группировок стала в этот период необходимым закономерным этапом на пути политической централизации. Еще в годы военного коммунизма партийная олигархия постоянно балансировала на грани окончательного раскола, от которого ее до поры удерживал авторитет и политическое мастерство Ленина, а также условия военного времени. Борьба группировок в 1920-е годы явилась выражением последовательного стремления системы власти в своему логическому завершению — к усилению централизма и установлению единоличной диктатуры, к Сталину.

Снимая государственные оковы с экономических отношений, допуская развитие рынка и соответствующих ему социальных элементов, большевистское руководство ясно представляло себе и те политические проблемы, которые неизбежно возникнут с возрождением самостоятельного зажиточного крестьянства, легальным появлением частного торговца, промышленного предпринимателя. Однако если с последними особых церемоний никогда и не предполагалось, то вопрос о гибкой линии в отношении крестьянства всегда был на особом контроле у большевиков. Кремлевское руководство пошло на нэп под мощным военно-политическим и экономическим давлением крестьянства и до известного времени не могло не считаться с его стихийной силой и поэтому было вынуждено проводить политику лавирования. Цека большевиков нащупывал свою линию поведения между необходимостью развития сельского хозяйства и сохранением своей партийной социальной базы в деревне. Здесь он был вынужден не только преследовать и разоблачать заговоры рьяных поборников военного коммунизма, но и периодически отводил от себя соблазн сорваться в задабривание мелкой сельской буржуазии. Известны такие проекты, поступавшие от видных представителей течения демократического централизма. В декабре 1921 года Т.В. Сапронов приватно рекомендовал Ленину затеять в своем роде игру для отвода глаз, посадив во ВЦИК десятка три «бородатых мужичков», атакже по паре-тройке «бородачей» в губисполкомы[251]. 28 декабря того же года пленум ЦК отклонил проект о создании крестьянского союза, внесенный другим столпом децизма — Н. Осинским.

В условиях нэпа единоличная деревня начала расти экономически, в связи с этим представлялся неизбежным и ее политический рост, что отчетливо обнаружилось уже на старте третьего года новой экономической политики, когда сельское хозяйство в основном оправилось от голодной катастрофы 1921―1922 годов. Партийные информаторы, чутко реагировавшие на изменение политической конъюнктуры в крестьянской массе, еще в начале 1922 года начали отмечать, что в деревне заметно выдвинулся новый тип крестьянина хозяйственника-предпринимателя, вступившего в борьбу с беднейшей частью крестьянства[252]. А через год они уже уверенно заговорили о проявлении политического настроения зажиточного, самостоятельного крестьянства как об общем, повсеместном факте. Так, в Тюменской губернии был отмечен «процесс восстановления прежнего кулака и даже создание нового "советского"», развивались арендные сделки и наем рабочей силы[253]. В Кременчугском уезде Полтавской губернии на одной из беспартийных конференций «кулаки выступали с требованием предоставления им активного и пассивного избирательного права», мотивируя это тем, что они являются такими же исправными гражданами, как и прочие[254].