Павлюченков Алексеевич - «Орден меченосцев». Партия и власть после революции 1917-1929 гг.

• Название: «Орден меченосцев». Партия и власть после революции 1917-1929 гг.
• Автор: Павлюченков Алексеевич
• Издательство: ООО «Издательство "Собрание"»
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9606-0053-8

Философия нигилизма по отношению к советской эпохе в свою очередь не прошла испытание временем, выступив лишь в качестве идеологического сопровождения кризисных процессов в обществе. Актуальность опыта КПСС не исчезла с поражением коммунистической доктрины. Обращение к истории периода советского коммунизма говорит о том, что для него были присущи те же традиционные противоречия, которые изначально определили феномен российской цивилизации и ее устойчивое своеобразие. Книга содержит конструктивную критику политической истории большевистского периода. Проводится анализ исторических оснований системы советского коммунизма и ее связи с современными проблемами государственного строительства.

Для всех интересующихся историей России начала XX века.

---

Для Секретариата и аппарата ЦК профсоюзы в то время уже превратились в некий вид ссылки или отстойника, куда отправляли проштрафившихся руководителей или не вписавшихся в послушные ряды московской номенклатуры. В ноябре 1920 года в тезисах, выдвинутых ответственными работниками аппарата Цека в ответ на непомерные притязания «рабочей оппозиции», заведующий Учетно-распределительным отделом ЦК А. Альский и его соавтор Ж. Меерзон со всей прямотой дали свою характеристику лидеров оппозиции: «Переутомившаяся, отброшенная по своей непригодности силой событий от кормила революции, часть "верхов", наиболее пораженная в силу этого упадочными настроениями, является руководителем этого течения»[97]. Однако, пытаясь полностью обелить себя, цековские аппаратчики совершенно огульно подошли к основной массе «рабочей оппозиции». Дескать, «"непереваренные" слои мещанства, наименее развитая, недавно пробужденная к активности часть пролетарских масс партии, составляет социальную базу "рабочей оппозиции"»[98]. Стоит только ознакомиться с теми письмами и обращениями от этих «мещанских», «неразвитых» слоев, во множестве сохранившихся в архивах Цека партии, чтобы понять, насколько неверна и оскорбительна эта оценка. Аппаратчики ЦК считали основной формой проявления болезни партии движение т. н. «низов», в то время как эти «низы» полагали себя чистильщиками рядов от всяческого разложения и заразы распространяемой именно партийными «верхами».

Партийные массы очень болезненно переживали естественный процесс перерождения партии, ее неприкрытое расслоение на низы и привилегированные верхи. По этому поводу в Цека писали партийцы со стажем и заслугами, фронтовики. Вот отрывок из неизвестного письма замначпоарма 9-й армии Д.Фурманова от 4 ноября 1920-го года под красноречивым заголовком «Довольно!»: «Российская коммунистическая партия засаривается у нас на глазах. Все мы, члены партии, отлично видим, что она по качеству своих членов далеко не та и значительно ниже, чем в Октябрьские или дооктябрьские дни 1917 года… Я говорю о шкурниках и карьеристах, которые, несмотря на все препоны, прорываются в ряды РКП… Необходимо немедленно положить предел вступлению в нашу партию непролетарским элементам» и т. п.[99]

Вопрос о «верхах» и «низах» в партии, поднятый на IX конференции, вызвал чрезвычайный интерес в партии. Из центра по организациям всей страны долго катилась волна обсуждений и горячих дискуссий, которая достигла самых медвежьих углов. В них проявилась растерянность партии перед острыми внутренними противоречиями. Еще бы: стремились к обществу равенства, а получили неравенство в самой партии. Выстраивались по линейке имущественного равенства, но все равно и в этой шеренге обнаружились правофланговые. В трафаретных фразах отчетов «работа налаживается», «принимаются меры» тонули зловещие признаки разложения.

Протоколы собраний низовых организаций сохранили замечательные образцы наивного и грубого революционного утопизма, который являлся важным компонентом того состава энергии, который двигал революцию вперед. Комячейка 265 этапа Кавфронта в Царицыне на заседании от 18 октября 1920 года пришла к выводу, что «верхи» и «низы» существуют отчасти потому, что долгое пребывание коммунистов-карьеристов на ответственных постах отрывает их от масс. Поэтому постановили всем молодыми товарищам посвящать свободное время «учению работ по строительству Советской власти», а ответработников — тех, кому учение уже не впрок, как можно чаще переводить с одной работы на другую, лучше в массы[100].

На заседании покровского укома РКП(б) 1 февраля 1921 года обсуждение вопроса пошло по колее субботников — нужны ли они? Сам предукома Васильев выразил сомнение по поводу целесообразности такого единения в труде. Субботники не дали ничего ни с агитационной, ни с какой другой стороны, но напротив «они положили в основу верхи и низы партии». Субботники нужны только тогда, когда они крайне нужны, логически заключил он. Покровские «верхи», похоже, согласились с силлогистикой своего вождя и постановили считать систематические субботники «уже отмирающим методом». «Низы», надо думать, тоже горячо поддержали уком, а значит еще оставались вопросы, по которым отступало незаконное разделение и торжествовало покровское партийное единство[101].

На 9-й аткарской уездной партконференции 21―24 февраля 1921 года содокладчик Снятсков в порядке критики деятельности уездкома за отчетный период заявил, что бюрократизации уездного парткома способствовала организация различных боевых штабов по борьбе с бандитизмом. Она разъединила партийную массу на «верхи» и «низы», внесла в ряды полное разложение и отрыв от масс: «Это — смерть». Другой трибун низов Василюк, обвиняя уком в неработоспособности, по-свойски обличал оторвавшиеся уездные «верхи» (кажется уездвоенкомиссара): «Я знаю, что Федоров на Рождество был пьян и что он спекулирует на базаре валенками»[102].

Трибуны партийного плебса запамятовали старинную истину о том, что если зерно не умрет, нового колоса не будет. Смерть партийного равенства должна была дать жизнь новому общественному расслоению, призванному вывести страну из исторического коллапса. Но самим «верхам» эта тема и ее обсуждение были крайне неприятны, и они нередко пытались закрывать глаза на проблему, суживать ее значение. Так, в Вятке на 10-й губпартконференции в июле 1921 года секретарь губкома Костерин заявлял, что «мы не имели вопроса о верхах и низах», вопрос стоит о «верхушках» — т. е. трениях и склоках в руководстве уездных парторганизаций и, следовательно, необходимости их чистки и перебросок[103].

Играя на проблеме «верхов» и «низов», столичная группировка «рабочей оппозиции» сумела осенью 1920 года привлечь к себе симпатии и добиться ощутимой поддержки в среде рабочих-коммунистов. В ноябре на московской губпартконференции «рабочую оппозицию» поддержало до 20 % делегатов, которые даже провели свое сепаратное совещание, где активно голосовали против линии МК и ЦК РКП(б).

Дискуссия о профсоюзах в начале 1921 года стала периодом наивысшего подъема группировки «рабочей оппозиции». Эксплуатируя одно из утопических положений партийной программы, принятой VIII съездом РКП(б), где говорилось о том, что «профессиональные союзы должны прийти к фактическому сосредоточению в своих руках всего управления народным хозяйством как единым хозяйственным целым», Шляпников и его единомышленники нападали на ЦК партии за «военные» методы в работе с профсоюзами. Источник партийного кризиса, как и общего кризиса в советской республике, шляпниковцы усматривали в бюрократизации аппарата государственной власти.

Со своими тезисами относительно роли профессиональных союзов «рабочая оппозиция» выступила 25 января 1921 года. Шляпников, Владимиров, Толоконцев и другие предложили передать организацию управления народным хозяйством некоему «Всероссийскому съезду производителей, объединенных в профессиональные производственные союзы, который избирает центральный орган, управляющий всем народным хозяйством Республики»[104]. На местах же соответствующие съезды профсоюзов должны учреждать областные, районные и другие местные хозяйственные органы, чтобы предприятиями и хозяйственными учреждениями управляли рабочие комитеты, выбранные рабочими и служащими, и работающие под контролем и руководством соответствующего профсоюза как его первичная организационная ячейка[105]. Короче говоря, захиревшего и загрустившего на профсоюзном табурете Шляпникова надо было понимать так: не хочу быть дворянкой столбовою, а хочу быть вольною царицей!

Аналогично событиям в тульской партийной организации архивы сохранили примеры захвата власти представителями «рабочей оппозиции» и в других провинциальных центрах России. Так случилось в Самаре в 1920―21 годах. Самарский пролетариат в период гражданской войны не раз открыто демонстрировал свое неоднозначное отношение к советской и коммунистической власти. В 1918-м при поддержке рабочих в городе утвердился известный Комитет членов Учредительного собрания. Пребывание в Самаре в 1920-м году штаба Туркестанского фронта, насаждавшего в учреждениях города дух бюрократизма и военщины, внесло огромное неравенство между рабочими и всякого рода военным и гражданским чиновничеством. Это вызвало усиление оппозиционных настроений среди рабочих-коммунистов, что и привело к руководству губпарторганизацией сторонников «рабочей оппозиции». В резолюциях самарских партийных собраний и конференций стали господствовать мотивы необходимости «нового курса», поскольку, по мнению «рабочей оппозиции», до сих пор общая линия партии была неправильно ориентирована на «попутчиков», мелкую буржуазию и крестьянство[106].

Сложилась парадоксальная ситуация, когда получившие большинство в руководстве губкома и сами прошедшие в «верхи» оппозиционеры сосредоточили свои усилия на травле и дискредитировании ответственных работников, когда в их выступлениях на все лады варьировалась скандальная тема «верхов и низов». В декабре 1920 года самарские санкюлоты пытались сколотить блок из нескольких губернских делегаций на предстоящие VIII Всероссийский съезд Советов и X съезд РКП(б). На 7-м губернском съезде Советов в Саратове специальный посланец самарского губкома делал доклад о борьбе с бюрократизмом, в котором содержалась попытка дать характеристику основ бюрократической системы, критика идеологии бюрократизма и выдвигались методы его изживания: «Чиновник-бюрократ, обеспеченный государством, не заинтересован в развитии производительных сил страны… VIII съезд Советов обязан произнести смертный приговор бюрократизму», — прокламировалось в докладе самарского губкома[107]. Меры, призванные искоренить бюрократическую систему, в исполнении самарской группировки воспроизводили стиль утопического мышления, родившегося еще в европейских рабочих казармах начала XIX века. Предполагалась широкая выборность в управлении, коллективизация сельского труда, общественное бесплатное жилье и питание для городов и деревень, добровольный бесплатный труд по образцу коммунистических субботников и тому подобное[108].